Благородный топор. Петербургская мистерия - Р. Моррис

Назвать этот закут гостиничным номером можно было лишь условно — так, чулан чуланом, в самом углу под лестницей. Дверь и та с угла подпилена, чтобы проходить под скат крыши. Пол здесь издавна не знал ни метлы, ни веника, а обои были желтыми скорее по старости, чем по исконному своему цвету. Хотя справедливости ради отметим, что на них таки проглядывали остатки узора. Почти все пространство номера занимала кровать со складным стулом, который при желании мог служить как прикроватный столик. Был еще и громоздкий сундук, на котором стоял подсвечник со свечными огарками. Их от своей свечи и зажег Митька.

— А кто, кстати, за простой нумера платить будет? — спохватился запоздало швейцар.

— Если вам невмоготу, можете предоставить счет мне. Я передам его на рассмотрение обер-полицмейстеру.

— Обер-полицмейстеру! — ахнул швейцар и тут же опасливо смолк, смекнув по общей серьезности, что лучше не связываться.

Одну свечу Порфирий Петрович подал Салытову, другую взял сам. Вместе они внимательно оглядели комнату. Порфирий Петрович не погнушался заглянуть и под кровать, где, разумеется, обнаружил целые сугробы пыли. Местами она даже свалялась в довольно плотные комки. Сняв перчатку, Порфирий Петрович попробовал субстанцию на ощупь. Как выяснилось, это была даже и не пыль.

Он кряхтя поднялся, держа между пальцев щепоть каких-то волокон.

— Что это? — поинтересовался Салытов.

— Точно не знаю, — Порфирий Петрович даже нюхнул щепоть, — но, сдается мне, что-то вроде конского волоса.

— Конского волоса?

— Вроде того.

Салытов сам опустился на колени и взялся оглядывать пол под кроватью.

Порфирий Петрович обернулся к Митьке.

— Митя, ты не припомнишь, не было ли чего-то странного, или не совсем обычного, во время или после пребывания Говорова в этом номере? Чего-нибудь, что привлекло бы твое внимание? Ну, скажем, какой-нибудь шум, крики? — Митька качнул головой. — Не просил ли чего-нибудь Говоров? Или, может, тебя за чем-нибудь посылал? Кстати, не ел ли он здесь? Может, ты ему в номер еду какую-нибудь приносил?

— Точно, приносил. И ел он здесь. — Что именно, не помнишь?

— Ну, это… Телятину заказывал. Потом еще винегрет. И чай.

— И все? Может, чего-нибудь выпить?

— Не, водки не заказывал, — подумав, отвечал Митька. — Я сам спрашивал, не принести ли. Нет, говорит, не надо.

— Как интересно, — заметил Порфирий Петрович успевшему выпрямиться Салытову.

— Да уж, — задумчиво кивнул тот. — Насколько я понял, малопьющим Говорова назвать нельзя. А уж тем более трезвенником.

— Может, у него своя водка была припасена? — предположил Порфирий Петрович. — Давай-ка прикинем. От водки он отказывается, но телятину тем не менее берет. Это в самый-то разгар рождественского поста?

Мальчуган утвердительно кивнул.

— Н-да, неважнецкий из него православный-то, — заметил Порфирий Петрович.

— Да где их нынче сыскать, тех православных? — горько усмехнулся Салытов. — И уж тем более где это видано, чтоб убийца постился, как праведный.

— Убийца он или нет, этого мы пока не знаем, — улыбнулся следователь с лукавинкой.

— У нас только такую еду подают, — пояснил Митька. — Не желаете телятины, пожалте куда-нибудь в трактир. Тут рядом.

— Да! И никто, между прочим, не жаловался, — подал обиженный голос швейцар.

— А больше ничего такого не было? — продолжал выспрашивать Порфирий Петрович.

— Нет, только телятина с винегретом, — сказал Митька.

— Я сейчас не о том. А в смысле не было ли еще чего необычного.

— Да так, ничего особого, — сосредоточенно нахмурясь, припоминал Митька. — Разве что он еще иголку с ниткой спрашивал. И ножницы.

— Да? — оживился Порфирий Петрович. — Интересно. Это до того, как пришел к нему Горянщиков, или после?

Митька, судя по всему, не понял.

— Ну этот, карлик? — подсказал следователь.

— А, карлик-то? Он как раз у него в это время был. Ему вроде как пинжак подлатать понадобилось.

— Вот как?

— Это он так сказал. В смысле тот Говоров. Мол, товарищу моему костюм подлатать надобно.

— Так это Говоров сам попросил? А самого Горянщ… карлика ты в тот момент видел?

— Нет. Он как раз в нумере был. А барин тот вышел и в коридоре со мной разговаривал. А дверь за собой прикрыл.

— Очень любопытно. Да и деталь достаточно важная. Ты, Илья Петрович, помнишь — у Горянщикова разве на костюме была заплата? — Салытов категорично мотнул головой. — Вот и я что-то не припомню. — Секунду-другую следователь стоял с задумчивым видом. — А ну-ка взглянем на саму кровать, — сказал вдруг он, стаскивая грубое одеяло и несвежие простыни на пол.

— Позво-ольте! — опять подал было голос швейцар.

Не обращая на это внимания, Порфирий Петрович провел пальцем по кромке матраса. — Ага. Здесь что-то зашито, — заметил он. — Довольно небрежно. Судя по всему, второпях.

Ногтем он без труда вытягивал длинные стежки. Салытов, Митька и швейцар — все со свечами — тесно обступили кровать, неотрывно следя за действиями следователя.

— Вы уж мне, будьте любезны, постель не подпалите, — сухо предостерег Порфирий Петрович. — А то, не ровен час, уничтожите улику.

Выдернув наконец всю нитку, он поднял вспоротый угол матраса. Все дружно ахнули.

Внутри, поверх набивки из конского волоса, лежала аккуратно уложенная шуба, по размеру почти детская. Рукава скрещены, как у покойника в гробу.

Порфирий Петрович вынул из портсигара папиросу. Те, что оставались, молча отдал Митьке.

Глава 19

ГОВОРОВ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Князя Быкова Порфирий Петрович заметил раньше, чем сам оказался замечен юным аристократом. Молодой человек сидел у дверей в кабинет следователя и со смиренным видом терпеливо дожидался. Одной рукой он машинально поглаживал свою шапку, как какого-нибудь ручного зверка. Порфирию Петровичу сделалось неловко; так бывает при напоминании о взятом на себя, но не до конца выполненном обязательстве.

Порфирий Петрович думал было свернуть незамеченным в боковой коридор, но был перехвачен окликом наглеца Заметова:

— Порфирий Петро-ович!

Князь тут же вскинул голову. Пришлось, растянув губы в улыбке, шагать навстречу вскочившему со стула Быкову, который одной рукой держал на отлете шапку, а другую отвел словно для объятия.

— Что ж, милейший, — с бравым видом воскликнул Порфирий Петрович, — как кстати, что вы заглянули к нам именно сейчас! У меня к вам как раз накопились интересные вопросы. — Князь тряхнул головой так, что рассыпались заботливо уложенные локоны. Видно было, что слова следователя его разом и обнадеживают и озадачивают. — Прошу. — Порфирий Петрович распахнул перед ним двери в кабинет. — У нас тут появилась одна важная зацепка.

— Вы нашли Ратазяева? — спросил князь с трогательным простодушием.

Сказать по правде, такая наивная прямота досаждала.

— Пока не нашли, — отвечал Порфирий Петрович, жестом приглашая садиться. Сам он при этом, отведя глаза от наверняка разочарованного лица князя, выдвинул из-за стола стул и грузно на него опустился. — Но зато мы вышли на Константина Кирилловича Говорова, того самого. Помните, я вас о нем спрашивал?

Князь в ответ нахмурился.

— Он рассказал вам, что случилось с Ратазяевым?

— Гм. Да нет, с ним самим мы пока беседы не составляли. Но зато нам теперь известно его местопребывание. И совсем скоро мы рассчитываем вызвать его на разговор. Дворник у него в доме оказался на редкость услужливым, и сразу же даст знать, как только Говоров объявится у себя.

— А если не объявится?

— Будем надеяться, что все же объявится, — выжав улыбку, Порфирий Петрович пустил дым от прикуренной папиросы.

— Вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить, — напомнил князь без особого энтузиазма.

— Да, хотел. — Порфирий Петрович прикрыл глаза. — Тот студент, Виргинский, упомянул в разговоре и Говорова и Ратазяева как актеров. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, в какой связи слышали про Говорова лично вы. Вы, кажется, как-то сказали, что тоже о нем наслышаны. Быть может, в связи с актерским амплуа Ратазяева?

— Я, право, точно и не знаю. Может быть.

— Извините, но это не ответ. — Порфирия Петровича охватила вдруг усталость. — Вы, к примеру, не укажете, в какой именно постановке Ратазяев был задействован в последний раз?

Резковатый тон князя не уязвил, а скорее взбодрил, придав сосредоточенности.

— Последние годы ролями его, прямо скажем, не баловали, — помолчав, сказал он взвешенно. — Все друзья — то есть бывшие друзья — от него отвернулись.

— Отчего же?

— Прошла молва, что ему, как бы это… нельзя доверять. Но это несправедливо. Нельзя же так, из-за одной лишь нелепой выходки…