Перекрестное опыление - Владимир Александрович Шаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это влияние, конечно, не было случайно. В «Философии общего дела» бездна интуиций, бездна провидений и предвидений. То, как человечество сейчас, то есть столетие спустя, смотрит на мир, и взгляды Федорова иногда поразительно схожи. Но в этой работе мы по большей части будем говорить о том, что авторы, занимающиеся философией Федорова, оставляют в стороне, на периферии.
Начнем с замечания, которое необходимо, когда рядом ставятся имена Маркса и Федорова. Маркс, как известно, не колеблясь исключил Господа Бога из общей картины мироздания. Федоров же прожил жизнь и умер убежденным православным христианином. Можно ли и правильно ли считать его православным христианином – на этот счет послереволюционная русская эмиграция разделилась ровно пополам. Одни считали взгляды Федорова безусловно еретическими, другие, наоборот, видели в нем едва ли не воплощение Сына Божьего. Судя по всему и для одного, и для другого были серьезные основания.
Человек, вне всяких сомнений, святой жизни и самых чистых устремлений, Федоров был убежден, что нам больше нет нужды, изнемогая и вечно отчаиваясь, ждать Спасителя, не нужно, неправильно только с Ним связывать тысячелетнее царство праведных и свое личное спасение. Необходимое и для первого, и для второго Спаситель уже дал человеку, так что все вплоть до воскресения из мертвых теперь может и должно стать делом его собственных рук.
Разбор учения Федорова начнем с разговора о его не имеющей аналогов радикальности – пропасть между тем, как был устроен мир при жизни Федорова и каким должен был стать в самое скорое время, бездонна – и тут же безусловной компромиссности его «Философии общего дела». В Федоровском «Общем деле» взгляды монархистов и народников (которые, как и раньше, продолжали безо всякой жалости убивать друг друга) не просто соединены, спаяны с таким искусством, такой изощренностью, что берет оторопь.
Федоров считал землю нашим общим домом, единым общинным наделом воинов-земледельцев, а нас, смертных, единой семьей. В этом его всемирном человеческом общежитии мы без труда и на равных различаем как представления русских народников о должном и справедливом устройстве мира будущего, так и знаменитые военные поселения времен Николая I и Аракчеева. Соответственно политическую карту грядущего Федоров представлял единой империей, она же – семья, законный отец которой наместник Царя Небесного на земле – русский царь.
Ответ на вопрос, как мы к этому придем, если война и насилие под запретом, не менее изящен. Русская империя никого к этому единству не принуждает и не собирается принуждать, но её враги настолько неразумны, что один за другим сами на нее нападают, а дальше без каких-либо надежд терпят скорое и решительное поражение. Последний, он же самый злокозненный враг, – Англия. Понимая, что её ждет, Британия все никак не хочет воевать, а открыть огонь первыми мы по-прежнему не можем. Это статус-кво продлится довольно долго. Военные корабли в открытом море, скрежеща железом, будут тереться бортами друг о друга, и в конце концов у подлых англичан сдадут нервы, они все-таки пойдут на абордаж – финал же известен заранее.
То есть верховная власть, по Федорову, должна была быть отдана и остаться навсегда за русским царем, на его прерогативы никто не только не посягает, наоборот, он – царь – основа и фундамент всего земного мироустройства, но сама жизнь его подданных мало чем напоминает времена Александра III. Ни дворянства, ни купечества нет и в помине, мещан тоже нет, потому что города, как «детское место» греха, настоящий инкубатор, питомник любого мыслимого зла и разврата, уничтожены, срыты под ноль, им больше нет места не земле.
Федоров предполагал, что в самом скором будущем все люди добровольно переселятся на кладбища, которые обратятся в кладбища-архивы и кладбища-библиотеки. И мы, смертные, жительствуя там, то есть прямо на могилах предков, из себя, своей памятью шаг за шагом станем возвращать их в жизнь и тем начнем дело воскрешения отцов. Те – своих, и так постепенно восстановим, вернем из небытия весь человеческий род, вплоть до Адама.
Федоров признавал воскресение и в духе, и во плоти, но считал, что та роящаяся, в безмерном множестве кишащая повсюду бессмысленная жизнь, жизнь, которая, едва ты умрешь и тело похоронят, с безумной жадностью набрасывается, начинает поедать твою плоть, на земле не даст этого сделать. Только в холодном и пустынном космосе каждый атом твоего тела вернет себе наконец свободу. И тогда вместо путеводной звезды, помня гармонию, частью которой он в свое время был, найдет дорогу обратно. Воскресит тебя и во плоти. То есть, в сущности, проделает тот же путь, что и мы, ищущие дорогу к Отцу Небесному и спасению.
Верующий человек считает Бога Всеблагим, а созданный Им мир, как и сказано в Бытии, совершенным: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма». (Быт.:1;31) То есть обычно он не делит Бога и мир, с величайшей благодарностью принимая и то, и другое. Маркса, как уже говорилось, Бог вообще не интересовал, но Федоров, признавая Бога Всеблагим, в то же время не считал, что сотворенный им мир так уж хорош. Все, что касается самых первых дней творения, то есть космоса, он принимал без особых оговорок, но земная жизнь, которой Господь занимался на исходе семи дней, вызывала у него бездну вопросов.
Я уже говорил, что она казалась ему бессмысленной и бессмысленно жестокой, жадной и плотоядной, источником всех наших болезней и бед – от неурожаев и голода до смерти – главное же, тем, что больше другого мешает нам воскреснуть самим и воскрешать других. Он вообще держал её за отца и мать всего плохого, что знал, в частности, неравенства и несправедливости, угнетения и войн.
Федоров писал, что само наличие в мире высоких и гордых, увенчанных снежными шапками горных пиков и тут же – болотистых, переполненных гнилостными миазмами низин, неизбежно внушает каждому из нас мысль, что и в человеческом обществе не может и никогда не будет настоящего равенства. Оно невозможно по самой
