Воспитание по-новому - Маруся Светлова

Мальчишка был практичным и совсем не таким «правильным», как я. Он помолчал, выслушав мою просьбу, потом сказал:

— Хорошо, я тебе нарву цветов, а ты мне заплатишь рубль.

Рубль! Это слово прозвучало для меня как приговор — никакого рубля у меня не было и быть не могло. Мне, семилетней девочке, давали пять копеек в день на пирожок в школьной столовой, помимо уже оплаченных школьных завтраков. А тут рубль!

Мальчишка был несговорчив.

— Бесплатно сама лезь на дерево! — сказал он, почувствовав себя хозяином положения. Мы начали торговаться, если так можно сказать о разговоре семилетней девочки и мальчишки, которому было лет девять-десять.

— Хорошо, сколько денег ты можешь мне дать? — спросил он меня. И я быстро подсчитала — до приезда мамы было четыре дня — значит, я могла дать ему двадцать копеек, отказавшись от четырех восхитительных горячих пирожков с повидлом, которые выпекала в школьной столовой повариха тетя Маша, сама похожая на пышный пирожок.

— Этого мало, — сказал он мне. — Давай еще чем-то плати.

Но чем я могла заплатить мальчишке? И тогда он предложил:

— Принеси мне еще мелок из школы, тогда договоримся…

Мелок из школы! Это прозвучало для меня как еще один приговор. Школьный мелок — это было богатство. Это была мечта каждого младшего школьника (не продавались тогда в магазинах наборы мелков!). Иметь мелок, которым можно рисовать на асфальте классики, просто рисовать — могли не все.

— Где же я могу взять тебе мелок? — оторопело спросила я.

— Как где? — удивился этот «неправильный» мальчик. — В школе, где же еще.

— Ты хочешь, чтобы я украла мелок? — спросила я, не веря своим ушам.

— Ну да. А чего тут такого? Подошла на перемене и взяла незаметно. У вас же мелки всегда под доской лежат. Это наша учительница их на столе держит — у нее не стащишь!

Я была настолько раздавлена этим предложением, что только головой покачала, я не могла воровать. Я была для этого слишком хорошо воспитана.

— Как знаешь, — фыркнул мальчишка, — я тебе свои условия сказал — двадцать копеек и мелок. Думай…

И я начала думать. Я думала по пути домой, я думала дома, пытаясь делать уроки. Я не хотела об этом думать, понимая, что этот мальчик предлагает мне сделать такое, что об этом даже думать не стоит! Но — мама приезжает через четыре дня, а подарка еще нет! А цветы акации — что может быть лучше для подарка маме?

Утром следующего дня я приняла решение — я сделаю это. Я сделаю это ради мамы, чтобы ее порадовать. Я сообщила этому плохому мальчику, что выполню его условия. Но как сложно мне было их выполнить!

Не съесть пирожок и отложить пять копеек — это было сущим пустяком по сравнению с теми моральными мучениями, которые я испытывала, глядя на мелки, лежащие под школьной доской.

Эти новенькие граненые белые мелки стали для меня наваждением! Я думала только о них, я отвлекалась на уроках, я застывала, когда оказывалась рядом с доской, глядя на такие желанные и такие недосягаемые мелки.

Первые два дня я мучилась тем, что мне надо сделать. Мне нужно украсть — и эта мысль не давала мне покоя. Потом два дня я мучилась мыслью, как это сделать. В классе постоянно кто-то был. Я боялась, что меня поймают на месте преступления или кто-то наябедничает. Я боялась, что учитель, заметив пропажу мелка, спросит, кто его взял. И мне придется признаться — я ведь была хорошая и честная девочка! Но разве можно было в этом признаваться! Но, если я не признаюсь, я, кроме того, что стану воровкой, стану еще и обманщицей!

Я вся в школе и дома истерзалась от этих мыслей. Я вся истерзалась, потому что время текло неумолимо, мама уже вот-вот приедет, а я еще никак не могла осуществить свой план. Уже пятнадцать накопленных копеек лежали, завернутые в клетчатый лист бумаги на дне портфеля. А я никак не могла украсть мелок!

И, наконец, свершилось! Я улучила момент и с бьющимся сердцем успела схватить мелок, выходя последней из класса, когда шла домой. И всю длинную дорогу до дома я шла с этим бьющимся сердцем, с пылающими щеками, жар которых я просто ощущала. Я это сделала — я украла мелок!

Мальчишка получил обещанное вознаграждение. С ловкостью обезьяны он залез на дерево и нарвал мне цветов. Я, придя домой, поставила этот «букет» в банку с водой, спрятав ее на подоконнике за шторкой, чтобы мама не сразу их увидела. Пусть это будет для нее сюрпризом.

На следующий день я мчалась домой из школы, отмечая эти привычные пункты отсчета. Дом мальчишки хулигана… Автобусная остановка… Акация на углу… Вот моя улица, вон виден мой дом, в котором уже должна быть приехавшая мама, и я подарю ей сейчас необыкновенный букет, и как она будет рада!

Мама так обрадовалась, увидев меня! Она обнимала меня и спрашивала, как я себя вела, как я училась, а я вырвалась из ее рук, и примчалась к ней со своим (таким «дорогим» для меня!) букетом. Я протянула маме цветы, она взяла их, понюхала и, отложив в сторону, продолжила спрашивать меня и папу о чем-то, рассказывать о своей поездке. Цветы лежали на столе, такие ненужные, потом их убрали в коридор — мама что-то выкладывала из сумок на стол. Вечером их, подвявшие, бабушка выбросила в помойное ведро.

Я вспомнила эту историю, стоя под акацией. Вспомнила свои детские терзания — действительно терзания и мучения маленькой души — что делать? Как сделать? Эти детские чистые иллюзии — как все порадуются тому, чему радуется он! Ведь реакция моей мамы (я не осуждаю ее за это!) была совершенно нормальной реакцией взрослого человека на несколько веток обычной акации. И на фоне радости встречи, кучи информации, которой была полна она и все, кто ее ждал, эта акация ровно ничего не значила. Но только не для меня.

И именно ощущение мира ребенка, переживаний ребенка, ожиданий ребенка — просто обрушились на меня, стоящую под акацией, которая во времена моего детства казалась такой большой.

Этот мир переживаний, чувств, ожиданий — был в каждом из нас, когда мы были детьми. И теперь уже наши милые дети живут в этом своем детском — и совершенно не детском по силе переживаний, эмоций, ожиданий, страстей, которые они переживают — мире! И понять этот мир и эти переживания можно, только если ты помнишь это время — когда деревья были большими, а ты сам — был маленький.

Каждый раз, когда мы с тобой на страницах этой книги говорили о методах воспитания, о наших перегибах, или неграмотном их применении, я спрашивала у тебя: «А как тебе было, когда с тобой обращались? А что ты чувствовал, когда по отношению к тебе так вели себя твои родители?» Я задавала эти вопросы только с одной целью — чтобы мы, вспомнив себя маленькими, могли лучше понять и почувствовать наших детей.

Тот, кто не помнит совершенно ясно собственного детства, — плохой воспитатель.

Мария Эбнер-Эшенбах

Чтобы ни творили наши дети сейчас — весь этот опыт детских переживаний у нас есть. Мы сами что-то разбивали или ломали, поэтому мы точно знаем — что чувствуешь, когда что-то ломаешь или разбиваешь. Мы получали иногда плохие оценки, поэтому мы знаем, что чувствуешь, когда идешь домой с ожиданием реакции родителей! Мы знаем, какой стыд, раскаяние и неловкость чувствует ребенок, когда понимает, что опять не оправдал надежд родителей, — потому что сами были такими детьми.

И если бы мы только помнили — свое детство и себя в своем детстве! Как легко нам было бы понять наших детей и какие другие воздействия мы бы на них оказывали!

Иногда на тренинге для родителей я предлагаю родителям вернуться в свое детство, провести там виртуально день своей детской жизни — от момента просыпания в своей кроватке до игр во дворе, или уроков в школе до ужина всей семьей — с ощущением атмосферы семьи и всех своих детских чувств, мыслей, переживаний.

И каждый раз родители, возвращаясь в свое детство — погружаются в целый мир ощущений, красок, запахов, нешуточных переживаний, ожиданий, разочарований. В целый мир чувств!

И каждый раз, обсуждая это, они поражаются этой глубине, многоплановости детских чувств, глобальности мира ребенка. И поражаются тому, что собственный ребенок часто кажется им каким-то простейшим существом — какие, мол, у него могут быть переживания, какие проблемы?

Но дети — такие же люди как и мы, только с маленькими телами.

Любить ребенка и значит — помнить о глубине мира его переживаний, о серьезности и важности событий, происходящих в его жизни — соответственно его масштабу. А для этого — помнить самого себя ребенком — со своим внутренним миром, глубиной своих чувств, ожиданий, разочарований. Именно это даст нам возможность искреннего сочувствия ребенку.

Детству следует оказывать величайшее уважение.

Ювенал

Я видела однажды, как переживал внук отсутствие мамы. Она уехала в командировку, и он так ждал ее приезда. И грустил, что мамы нет. И однажды, придя ко мне с этой своей грустью, он обратился с просьбой: