Война солдата-зенитчика: от студенческой скамьи до Харьковского котла. 1941–1942 - Юрий Владимиров

Боевой расчет этой пушки у нас состоял из восьми человек (орудийных номеров): ее командира, двух наводчиков (первого и второго номеров), двух прицельных (третьего и четвертого номеров), заряжающего (пятого номера) и двух подносчиков снарядов (шестого и седьмого номеров). Первый и второй номера находились на пушке, сидя с двух краев ее платформы каждый в своем кресле, снабженном двумя вертикальными штурвалами, вращаемыми вручную. При этом первый номер, вращая оба штурвала, делал наводку пушки по азимуту. Он поворачивал у нее по горизонтали на угол до 360 градусов или обратно всю платформу со стволом. А второй номер обеспечивал таким же образом наводку орудия по углу места цели, то есть своими штурвалами поднимал на угол до 85 градусов и опускал ствол. У обоих наводчиков перед глазами был оптический прицел со стеклом, на котором были нанесены черные штриховые горизонтальная и вертикальная линии, пересекающиеся друг с другом и образующие в центре крестик.

Глядя сквозь прицел на объект, который надлежало обстрелять, наводчики совершали одновременно движения ствола: один по горизонтали, а другой – по вертикали так, чтобы у обоих этот объект оказывался точно в центре крестика на стекле, после чего второй номер нажимал ногой на педаль (гашетку), и пушка стреляла. Однако это происходило только тогда, когда первый наводчик тоже держал свою ногу нажатой на педаль. (Обычно он это делал еще в процессе прицеливания.) Выстрелы можно было делать как одиночные, так и очередями – автоматически.

Третий, четвертый и пятый номера расчета пушки работали на ней, только стоя на платформе. При этом первый прицельный (третий номер) устанавливал на соответствующем приборе на пушке высоту или дальность цели (например, самолета) и скорость ее движения, а второй (четвертый номер), также на своем устройстве – направление перемещения (полета) и угол пикировки (калибровки) цели. Эти данные для стрельбы должен был сообщать обоим номерам громко, в виде команд, находящийся сбоку командир орудия, который имел в своем распоряжении дальномер и другие приборы. (Но в моей практике работы на пушке в фронтовых условиях оба прицельных обходились сами.)

Заряжающий принимал от подносчиков снаряды в гильзах, вложенные в обойму, и закладывал ее в приемник ствола. Устанавливали в приемник несколько обойм, благодаря чему обеспечивалась возможность автоматической стрельбы очередями с интервалом между отдельными выстрелами от 0,33 до 0,5 секунды.

В обойме было от двух до пяти снарядов, которые вне зависимости от их конкретного назначения могли быть либо все трассирующими, либо только один из них таким, показывающим лишь направление и точность полета к цели остальных снарядов. По конкретному назначению (или действию) они были бронебойными, осколочными и зажигательными. Были также комбинированные снаряды: бронебойно-зажигательно-трассирующие и осколочные зажигательно-трассирующие. Для учебных стрельб использовали вспомогательные, так называемые лафетные снаряды.

При всех процессах учебы, и особенно на территории военного городка, стрелять из пушки по-настоящему нам, новичкам, не давали. Предупредили, что во время стрельб и вообще разных взрывов поблизости следует каждому человеку широко раскрыть рот, чтобы от возникающего грохота не лопнули в ушах барабанные перепонки. Рекомендовали также закрывать уши руками. В дальнейшем первую из этих обеих рекомендаций я выполнял уже почти автоматически. В результате учебы я научился выполнять на 37-миллиметровой пушке обязанности всех ее номеров, и особенно – второго и первого. Но практически работать пришлось только вторым номером.

Нас научили, кроме того, обращаться и с другими зенитными орудиями: малокалиберным автоматическим 25-миллиметровым и пушками средних калибров – 76 и 85. Но ни в тылу, ни на фронте иметь с ними дело мне не довелось.

В нашем полку пушки для учебы, а также для отражения возможных и даже случавшихся налетов немецкой авиации на территорию самой воинской части и соседние с ней объекты располагались на поле стадиона. Здесь нас обучили быстро и правильно выкопать в земле (а она тогда была мерзлой) лопатами и ломами огневую позицию для пушки, закатывать орудие на эту позицию и устанавливать его в ней, а также выкатывать пушку из позиции. Еще научили быстро отчехлять и зачехлять ствол и другие части орудия, готовить его к бою, разбирать и собирать вновь отдельные узлы и детали пушки и, главное, пользоваться ими при стрельбе. Обучили чистке ствола пушки банником после стрельб и смазыванию узлов орудия.

Несколько хуже я научился обращению с крупнокалиберным станковым зенитным пулеметом ДШК – 12,7 мм, но иметь с ним дело в бою пришлось лишь однажды на фронте.

Скоро командование полка, по-видимому, посчитало, что пополнение, поступившее чуть более месяца назад, уже достаточно хорошо обучено и может быть отправлено на фронт или тыловые объекты, требующие их защиты зенитными орудиями от участившихся налетов немецкой авиации. Поэтому в хмурый морозный день 14 декабря 1941 года нас заставили принять воинскую присягу. Это произошло так. Перед обедом всех присягающих выстроили на поле стадиона в присутствии командира и комиссара полка и других начальников. Кратко выступил комиссар полка, попросив всех выстроенных громко повторять вслед за ним известные слова присяги, которые он тоже громко, четко и медленно произносил, читая по бумажке. В основном мы все с большим волнением и торжественностью выговаривали хором те высокопарные слова. Однако были среди нас и такие бойцы, которые лишь раскрывали рот.

После окончания данной процедуры, будучи вызван по списку, каждый из нас вышел из строя и расписался под текстом присяги, который был напечатан на небольшой бумажке. Над текстом уже были написаны накануне кем-то сверху от руки фамилия, имя и отчество присягавшего, а под ним – дата принятия присяги. Далее в столовой состоялся обед, который, разумеется, был лучше, чем в предыдущие дни.

На следующий день после принятия присяги нас сфотографировали на маленькие фото размером 2,5 на 3 сантиметра в помещении у входа на стадион и выдали каждому позже второй экземпляр фотографии.

Через пару дней всем присягнувшим выдали красноармейские книжки с изображением пятиконечной звезды на передней стороне их мягкой обложки, на обратной стороне которой было наклеено слева внизу упомянутое фото владельца. Над белым уголочком этого фото и частью изображения на нем была поставлена печать полка. Это было новое удостоверение личности, выданное взамен старого, которое мы, москвичи, как я уже писал, получили 15 октября 1941 года и которое теперь отобрали. Для заполнения наших красноармейских книжек писари полка использовали в основном сведения, приведенные в старых московских удостоверениях. Поэтому отличительной особенностью красноармейских книжек для москвичей было то, что в них было записано, что их владельцы «добровольцы». Позже из-за такой надписи на красноармейской книжке я попал в затруднительное положение, когда для меня стало неизбежным попадание к немцам в плен.