Сулейман. Султан Востока - Гарольд Лэмб

Затем Барбаросса совершил набег и на большой остров Крит, обойдя его крепость Конию. В континентальной Греции последние венецианские прибрежные крепости Ноуплия и Малвазия сумели выдержать турецкую осаду.

Дориа не хватало сил, а возможно, и не было желания дать отпор набегам Барбароссы в восточной части моря.

Хаджи Халифа, невозмутимый историограф морской экспансии турок, сообщает, что Барбаросса захватил двенадцать островов и разграбил тринадцать других. Турки взяли в плен шестнадцать тысяч человек и трофеи, оцененные в Константинополе в сумму четыреста тысяч золотых секинов. Этими действиями Барбаросса уничтожил опорные пункты противника на островах вблизи Греции и, согласно его собственному признанию, отомстил за Тунис. Более того, теперь капутан-паша избавился от необходимости защищать Эгейское море, ставшее внутренним «озером» турок. (Пройдет целое столетие, прежде чем европейские корабли, исключая, конечно, получивших льготы французов, войдут в эти воды).

Вернувшись наконец в бухту Золотой Рог, Барбаросса возглавил шествие из двухсот подростков в одежде алого цвета, которые несли Сулейману золото и серебро, и такого же числа гяуров с мешками за плечами и кипами роскошной одежды. Об этом свидетельствует Хаджи Халифа.

Однако это театральное действо больше произвело впечатление на прохожих, чем на Сулеймана. Тем не менее теперь, по происшествии трех лет, он почувствовал полное доверие к своему бейлербею моря. Способный сын горшечника хорошо показал себя в условиях беспощадного испытания войной. Барбаросса предпочел видеть в венецианцах откровенных врагов, нежели сомнительных друзей. И разумеется, старый моряк навлек на себя бешеную активность императора и дожа. Теперь им стало очевидно, что они потеряют контроль над Средиземным морем, если не ответят на вызов Барбароссы.

Сулейману было выгодно, чтобы военные действия происходили на море, подальше от сухопутных границ падишахства и его подданных.

Очень скоро он отдал Барбароссе один из захваченных им островов, позволив старику утвердиться на море в качестве собственника и тем еще больше оправдать свой титул бейлербея и главнокомандующего флотом.

Но этой же поздней осенью оба Габсбурга попытались нанести султану удар на суше.

За побережьем Далмации, которым тогда владели турки, возвышается ряд горных хребтов. Высокогорные долины усеяны деревнями сербов и боснийцев, живших в каменных домах. На дальнем краю этого горного массива — на территории нынешней Югославии — река Драва несет свои воды в Дунай.

Австрийская армия, форсировав Драву, вторглась далеко в глубь Османской империи.

Она выступила по приказу Габсбургов. Карл хотел, чтобы его брат совершил вылазку против турок из Австрии. Послав свою полевую армию перекрыть турецкие коммуникации, Фердинанд нарушил свое обязательство жить с Сулейманом в мире. Он совершил то, что отказался сделать Карл пять лет назад, когда Сулейман дожидался императора под Гюнсом. Фердинанд вторгся с полевой армией численностью в двадцать тысяч человек — почти такой же, какой располагали венгры в битве при Мохаче. По данным «Кратких мировых событий», в ее состав входили всадники из Каринтии, Саксонии и Тюрингии, а также пехота из Франконии, Австрии и Богемии.

Армией вторжения командовали Йохан Кацианер и Людвиг Лодрон — ветераны, участвовавшие восемь лет назад в защите Вены от турок. Выполняя приказ Фердинанда, войска спустились к Драве и достигли Эксека уже на территории падишахства, где через Драву был переброшен мост и откуда шла дорога от Белграда к Буде. Очевидно, не встречая сопротивления, австрийцы осадили Эксек по всем правилам военного искусства.

Но очень скоро командование армией поняло, что они попали в окружение все возрастающих по численности турецких войск, к которым подходили подкрепления со стороны Белграда. На расстоянии не более одного дня езды верхом от этого места находилось болотистое поле Мохача. Армия Кацианера стала остро нуждаться в продовольствии, после того как фуражиры ничего не нашли в округе, лишенной кознями невидимого врага зерна и скота.

В конце ноября Кацианер и Лодрон начали отступать в Австрию по заросшему лесом берегу Дравы. Отступление превратилось в кошмар. Дороги были блокированы поваленными деревьями, что заставило австрийцев бросить обоз. Ночью дезертировали венгерские гусары. Артиллерию пришлось бросить, бочонки с порохом сжечь.

Голод истощил людей. Войска ежечасно несли потери в темном лесу. А со склонов гор в них летели тучи стрел, турецкие отряды кавалерии врезались в боевые колонны отступающих.

Ночью в войсках началась паника. Кацианер тайком бежал от армии, бросив свою палатку, в которой остались серебряная посуда и слуги. В ответ на насмешку немецкого пикадора, который сказал Лодрону: «Я вполне могу поверить, что вы не покинете армию на своем прекрасном скакуне», военачальник слез с лошади и перерезал ей сухожилие обнаженным мечом.

— Теперь ты веришь, что я остаюсь вместе с тобой? — спросил он пикадора.

«Печальным следствием этого было то, — повествуют „Краткие мировые события“, — что почти каждый солдат, конный или пеший, который не бежал с места сражения, был убит атакующим противником».

Брошенная армия попыталась пробиться к крепости Вал по, где узкое ущелье давало шанс задержать преследующих ее турок. И отсюда подданные всей Священной Римской империи узнали о страшном «разгроме при Валпо».

Горькие воспоминания об этой трагедии еще не изгладились из памяти, когда Ричард Ноллес писал: «Позорное поражение при Эксеке, судя по сообщениям, превзошло самые прискорбные военные неудачи христиан когда-либо в прошлом, потому что там были потеряны лучшие солдаты и лошади, многие провинции страны были охвачены горем и скорбью. Раньше никогда не случалось, чтобы турки добивались такого огромного военного успеха без существенных потерь».

Несчастный Кацианер, добравшийся до королевского двора Фердинанда, оказался едва ли не единственным выжившим воином. Король заключил его за трусость в тюрьму. Потом бывший военачальник бежал оттуда и укрылся у турок, которые обращались с ним с презрительным равнодушием. Через несколько лет, когда турки захватили у австрийцев в качестве трофея особенно мощную пушку, они дали ей, по своему обыкновению, имя. Пушку назвали «Кацианер».

И снова в зиму с 1537-го на 1538 год королевские дворы Западной Европы были охвачены ужасом, опасаясь предстоящим летом нового нашествия турок на суше и на море. Вена, оставшаяся без армии, взывала о помощи. Папа Павел III заявил, что только крестовый поход может спасти Европу. Карл принял меры по укреплению обороны Неаполя, а Венеция в страхе за свою судьбу ввела налог в размере пятой части имущества торговых семей. Из этой взаимной потребности в безопасности родилась Священная лига. Под документом о ее образовании скрепили подписи папа, император и дож. Фердинанд тоже вошел в лигу.

Возможно, те, кто подписали документ о создании лиги, уповали на военно-морскую мощь. Во всяком случае, даже договорились, что, одержав победу над турками, Венеция возвратит себе все свои острова, а также Кастель-Ново и Авлону на побережье Далмации, а император получит всю европейскую территорию, которая когда-то принадлежала Восточной Римской империи.

А вот нечто экстраординарное. Участники спешно сформированной для собственной защиты Священной лиги не забыли и поделить будущую военную добычу. После поражения Османская империя подлежала разделу. Венеция должна была получить все, что имела в зените своего могущества, вплоть до Дарданелл. Империя Карла — возродить величие Древнего Рима и включить в себя даже Константинополь. Турок, очевидно, планировалось отбросить за Босфор и Дарданеллы в Азию, откуда они пришли сто лет назад.

Можно допустить, что лига рассчитывала победить благодаря превосходству своих сил на море. Допустимо также, что Дориа надеялся перекупить Барбароссу. Но идея разделить Османскую империю после победы над ней выглядит абсолютно невероятной! А ведь Карл, находившийся тогда на пике своей активности, способный к тонкой игре на взаимоотношениях между королями, династических браках и феодальных претензиях, ни в коем случае не был простаком. Встревоженные же господа Великолепной Синьоры были еще умнее.

Амбициозность здесь маловероятна. Просто надо представить себе когда-то могущественные морские державы, мечтающие о восстановлении своего величия — нетерпеливые представители выдвигали собственные претензии на все на свете.

Вслушаемся в дебаты, происходившие между сенаторами Венеции. Говорит сенатор из семейства Корнарос — Марк Антоний Корнаро:

— Вы согласились участвовать в лиге.., вы решили, что в союзе с христианами приобретете больше славы и безопасности, чем в мире с турками.