Ирландия. Прогулки по священному острову - Мортон Генри Воллам

Я прогулялся по Кладдагу ближе к вечеру. Рыбаки ушли в море, и я увидел лишь очень старых людей, стоявших на улице с трубкой в зубах. Один из них словно сошел с испанского галеона. В нем не было ничего от фир болг. Чистый испанец: высокий, худой, смуглый, длиннолицый, с яростными темными глазами и остроконечной бородкой; в ушах тонкие золотые серьги-колечки.

Жаль, что Кладдаг привлек внимание санитарных служб. Многие красивые белые дома были снесены, а на их месте появились уродливые маленькие современные дома, пострашнее безобразных бунгало Сассекса.

Я стал свидетелем зрелища, типичного для современного Кладдага. Из примитивного домика под соломенной крышей вышла элегантная молодая девушка в модной фетровой шляпе, голубом, явно сшитом на заказ костюме и шелковых светлых чулках. Мать проводила ее до дверей.

Женщина принадлежала к другому поколению и, как казалось, другому миру. На ней была широкая красная юбка рыбачки, из-под которой виднелись босые ноги. Одной рукой она придерживала на плечах серую шаль.

— Видите ли, в чем дело, — сказал Майкл Джон. — Девушки переодеваются из рабочей одежды во все самое лучшее и выходят вечером погулять. Самые модные девушки, которых вы видите в Голуэе, вечером возвращаются в лачуги Кладдага…

Навстречу нам, словно королева, шла красивая брюнетка в мужских башмаках! На ее голове высилась большая круглая корзина. Женщины Голуэя носят в ней на продажу рыбу. Сейчас эта девушка придет домой, наденет чулки, туфли на высоких каблуках и маленькую шляпу из черного фетра! Мне было немного грустно оттого, что после столь долгого сопротивления миру Кладдаг капитулировал перед мистером Селфриджем.

— В прежние времена жители Кладдага никогда не женились и не выходили замуж на сторону, — сказал Майкл Джон. — Но с этим покончено. Девушка из Кладдага охотно выйдет замуж за парня из Голуэя.

Ночью Кладдаг особенно красив. На улицах нет фонарей. Дорогу в лабиринте домов находишь по свету из окон и открытых дверей. Земляная дорога утоптана ногами поколений, начиная с норманнского покорения Ирландии. В сумерках светятся беленые дома, из труб струится дым. Детей, что днем играли на земляных площадках и перед дверями лачуг, прогнали спать. Тихо, только сверчки стрекочут. В темноте видны силуэты мужчин. Они стоят маленькими группами, говорят по-гэльски. Иногда замолкают и тихо приветствуют кого-то:

— Добрый вечер.

В маленьких окнах светятся огни. Через отворенные двери видны маленькие комнаты с низкими потолками. Там тепло, чисто и уютно, только слишком миниатюрно. Трудно понять, как длинноногие гэлы могут там жить и передвигаться. Непонятно, почему гэлы, ненавидящие стены, не создали более просторных жилищ. Странно смотреть на то, как здесь и в шотландском Хайленде высокие люди наклоняют головы, чтобы не стукнуться об потолок. Возможно, гэлы никогда и не пытались строить себе нормальные дома, потому что при высоких потолках их жизнь была бы такой же жалкой, как и при низких.

За каждой отворенной дверью виден интерьер, отчетливый, словно на картине Питера де Хоха: женщина, склонившаяся над работой. Бросается в глаза красивая алая ткань. Часто слышится плач ребенка и тихий женский голос, поющий ирландскую колыбельную. Пение похоже на ласковые волны, набегающие на берег. В этих комнатах, теплых от торфяного огня и шумных от стрекота сверчков, красный огонек горит перед Святым Сердцем.

Парапет моста в Голуэе стерт до гладкости стекла руками тех, кто облокачивается на него, глядя на лосося, идущего из соленой воды. Это одно из главных зрелищ Ирландии.

Поначалу, заглянув в реку, я ничего не увидел. Затем то, что я принял за водоросли, странно задвигалось, и я сообразил, что смотрю на спины сотен лососей. Никогда не видел ничего подобного: огромная рыбья толпа, с еще не смытой морской пеной, почти неподвижна. Носы рыб направлены в сторону озер. Если бы я уронил в реку кирпич, то наверняка убил бы, по меньшей мере, десять рыбин по восемнадцать футов каждая, ибо они дожидались своей очереди, притиснутые одна к другой.

Время от времени одно из чудовищ начинало проявлять нетерпение, и, мускулисто напрягшись, пропихивалось вперед, однако невероятная теснота не давала возможности двинуться дальше, и лосось вынужден был отступать.

Внизу, на берегу стояли трое серьезно настроенных рыбаков. Я смотрел на них по меньшей мере с час, однако ни одной поклевки за это время не случилось. Один рыбак постоянно разбивал воду удочкой над тридцатью мощными рыбинами, но ни один лосось не проявил к наживке ни малейшего интереса!

И все же мужчины должны были ловить в этом месте, потому что платили за это удовольствие два фунта в день при условии, что за три дня могут взять себе только одну рыбу.

Стивен Гвинн, великий рыбак, рассказывал, что один человек за три месяца рыбалки поймал тонну лосося.

Рано утром вы перегнетесь через перила моста и увидите, что за ночь лосось ушел к озерам. Осталось только две или три рыбины. Однажды утром я впервые увидел рыбу, убившую английского короля. Это минога, которой отравился Генрих I. Любопытное создание — наполовину рыба, наполовину угорь. Она лежала на дне между камнями и покачивалась вместе с течением.

Глава девятая

Там, где кончается мир: Коннемара

Мир заканчивается за каменными стенами Коннемары; я иду в страну красоты, слушаю гэльскую музыку и на берегу Атлантики беседую с голоногой девушкой.

Теперь я знаю, где находится конец света.

Здесь серая земля. Над нею ходят золотые облака, одно за другим, медленно, словно стадо волов. Земля крапчатая и похожа на отрез домотканого твида. На ней сотни и тысячи невысоких каменных стен. Они поднимаются к небу, рушатся в пропасти и ущелья и перекрещиваются, как линии на ладони. Серые стены сторожат самые маленькие поля в мире. На деле это не поля, а просто камни, присыпанные землей. Некоторые из них не больше обеденного стола. Часть имеет продолговатую форму, другие квадратные, некоторые почти круглые, есть и треугольные, но на каждом поле имеется собственная маленькая стена высотой по грудь взрослому человеку, так что земля, серебристо-серая, куда ни посмотри, похожа, как я уже отметил, на большой кусок твида, который ткут в здешних горах.

Белая дорога змеей вьется меж серых стен. По дороге шагают крепкие девушки с голыми ногами. На них красные юбки и синие передники. При ходьбе они покачивают бедрами с грацией женщин, не знавших кожаной обуви. За спинами у них корзины, наполненные коричневыми водорослями. Есть и те, кто едет на ослах. Они сидят на боку смирного животного, свесив над хвостом голые ноги. Ослы везут корзины, набитые торфом.

Если попытаетесь заговорить с девушками, они лишь тряхнут спутанными волосами да скажут по-ирландски что-то не слишком приятное. Чужестранцев они дичатся, зато, стоит отойти, услышите вдогонку заливистый смех…

Вы едете по серпантину, а вокруг вас движутся в торжественном танце горы, синие, как море у Капри, а венчают их облака, самые большие и самые золотые на свете. Среди синих гор и серых полей, рядом с синими озерками и на краях торфяных болот стоят лачуги, невероятно бедные и на удивление белые. Возле дверей что-то клюют куры.

Звуки этой земли — цоканье ослиных копыт по дороге и звон лопаты, которую вгоняют в каменистую почву. Когда на небо выходит солнце, то и оно серое, точно призрак.

Коннемара…

Как она может существовать в современном мире?! За годы путешествий я не видел ничего подобного. Начинается она внезапно, как только вы покидаете Голуэй и берете курс на запад по прибрежной дороге через Спидл к Клифдену. Это часть земли, на которой прогресс — что бы мы ни понимали под этим словом — признал свое поражение перед серыми стенами. На востоке его остановили высокие горы и глубокие озера, а на западе — море. География и бедность заперли людей на столетия. Я побывал в гробнице Тутанхамона в Египте, но, въехав в Коннемару, ощутил более острое чувство открытия и удаленности от современной жизни!