Отравленные слова - Майте Карранса

– Повторите еще раз номер Пепе. Пожалуйста.

И она еще раз убеждается, цифра за цифрой, что да, номер действительно тот же самый. Она бледнеет, чувствует, как кровь отливает от лица. Ее тошнит, она вот-вот потеряет сознание. «Нет, нет, только не сейчас, мне нельзя сейчас вырубиться», – повторяет она себе. Кровь потихоньку разгоняется, Эва приходит в себя и выкрикивает:

– Барбара звонила мне с этого номера сегодня утром!

Эти слова вырвались сами, она не смогла их удержать. Не могла больше молчать, такое утаить было невозможно. Представив себе шок Нурии Солис, Эва прибавляет:

– Ничего не делайте, я уже еду! Вы только ничего не делайте!

Эва вскакивает и пускается бежать, даже не пригубив кофе. Уже в дверях она оборачивается, достает монету, швыряет ее парню и убегает как сумасшедшая. Глаз на затылке у нее, конечно, нет, но она уверена, что парень монету не поймал, слишком уж он заторможенный.

Часть третья

По Мольеру

20. Нурия Солис

В ушах у Нурии все звучит и звучит эхом эта фраза. Барбара жива, Барбара жива, Барбара жива. Нурии хочется кричать, и прыгать, и хохотать, ей хочется позвонить Пепе и рассказать ему, что их дочь жива, – но тут она застывает и, не веря, повторяет вторую часть фразы. Поначалу она не понимает. Не справляется, не может понять, как истолковать эти слова, на первый взгляд такие простые. У нее нет ключа, чтобы расшифровать эту фразу.

«С телефона Пепе? Но как телефон Пепе попал в руки Барбаре? – спрашивает она себя. – Где сейчас Барбара? Где сейчас Пепе? Что за нить связывает их? Это что, шутка? Пепе нашел Барбару, а ей не сказал? И почему Барбара позвонила Эве вместо того, чтобы позвонить мне? Как это все понимать?» Она не может собрать эту головоломку, несколько мгновений чувствует, что сходит с ума, а потом внезапно, будто молния, ее сражает чудовищная догадка. Пепе, Пепе, Пепе! Она обхватывает голову обеими руками и в отчаянии качает ею. Ей хочется оторвать себе голову, уши, выцарапать себе глаза. Вся ее жизнь рухнула в один миг. Раз – и все переменилось. Она задыхается, воздух не поступает в легкие, она подносит ладонь к шее и чувствует, как пульсирует вена. «Не может быть, не может быть», – повторяет она, не в силах поверить. Но так оно и есть.

Внезапно все обретает смысл, приходят воспоминания и освещают темные закоулки памяти. Она была слепа, глуха, она не хотела видеть того, что происходило прямо перед ней. Транксимезин, нужно принять транксимезин. Она, дрожа, бежит в ванную, врезается в стену, достает аптечку. Из зеркала на нее глядит испуганная женщина, которой необходима таблетка, чтобы принять этот факт: она была трусихой, и сейчас она не может осознать правды. Совершенно уничтоженная, она опускается на унитаз и рыдает. Вспоминает, какая грустная была Барбара тем летом, после возвращения из Гранады. Все время молчала, будто онемела. И противозачаточные. И как она все время мылась, как закрывалась у себя в комнате и бросала ей: «Тебе не понять, мам». И царапины на руках, и синяки по всему телу, и плохие оценки. Нурия сотрясается от рыданий и вырывает у себя клок волос.

Она вспоминает ревность Пепе, его одержимость телом Барбары, душой Барбары, его одержимость Барбарой. На нее смотрят, ее трогают, ее любят, ее хотят, у меня ее отберут. «Она моя!» Нурия чувствует бессилие. Ей попадаются на глаза маникюрные ножницы, ей хочется вонзить их в себя, чтобы приглушить боль, как это делала Барбара. Барбара! «Барбара жива и нуждается в тебе», – шепчет Нурии ее сознание. «Но я не могу ей помочь», – отвечает Нурия, избегая мыслей, словно кошмаров. Слишком поздно, уже нет смысла. Я всегда обманывала ее доверие. Я лишилась его, когда родились близнецы, она тогда была еще совсем малышкой. «Когда я вырасту, женюсь на папе», – твердила Барбара, а она смеялась как идиотка. «Пусть меня папа помоет», – просила Барбара по вечерам. «У нас с папой много секретов, я тебе никогда не расскажу», – роняла она мимоходом. Нурия вспоминает, как однажды, вернувшись с дежурства, обнаружила Барбару в их постели, она спала рядом с Пепе. «Тебе было страшно? – спрашивала Нурия. – Вот трусишка!» «Оставь меня в покое! Тебе на меня плевать! Тебе плевать, что я чувствую», – упрекала ее Барбара много лет спустя, перед тем как убежать. А она не понимала, никогда не понимала. Какой же она была идиоткой, трусливой угодливой идиоткой, он совсем задавил ее! «Почему она убежала? Что я ей сделала? Чего ей не хватало? Чего я ей недодала?» – спрашивала она себя все эти четыре года. Теперь ее мучает более страшный вопрос: «Почему я ее не защитила?»

Когда это началось, Барбара? Почему ты мне не рассказала, девочка моя? Почему не попросила о помощи? Замолчи, Нурия. Уйди, Нурия. Не лезь, Нурия. Не глупи, Нурия. Что ты понимаешь, Нурия. Что с тобой не так, Нурия? Мне жаль тебя, Нурия. Посмотри на себя, Нурия. Оставь ее, Нурия. Садись, Нурия. Ложись спать, Нурия. Отойди, Нурия. Ты мне противна, Нурия. Ты больна, Нурия. Ты истеричка, Нурия. Ты идиотка, Нурия.

«Прости меня, Барбара», – всхлипывает она в тишине, растерзанная, не в силах встать, не в силах ни думать, ни действовать. Она знает: нужно принять таблетку, она вытаскивает пузырек наугад, не глядя на этикетку. Зачем? Ей так больно, что тут нужен целый пузырек. Она проглотит их все – и боль прекратится. Близость конца успокаивает ее. Она нетерпеливо открывает пузырек, подносит ко рту, откидывает голову и набивает рот таблетками. Она знает, что через несколько секунд тоска пройдет навсегда. Но у нее в горле совсем сухо, и она не может проглотить таблетки. Она давится и начинает задыхаться, ее рвет. Из зеркала на нее смотрит женщина с синим лицом, вся в поту, волосы прилипли ко лбу, губы пересохли, глаза все красные. Нурия, дрожа, медленно поднимает голову. «Что это за женщина? – спрашивает она себя. – Кто я такая? Как меня зовут? Где Нурия Солис? Где та веселая девчонка, где та энергичная женщина, где та любящая мать? Где она?»

Проходят секунды, минуты, часы. Время уходит безвозвратно, пока она сидит, немая и неподвижная, рассматривая отражение этой чужой женщины, глядя в ее пустые глаза, которые смотрят – и не видят. Нурия не узнает ее. Не знает, кто это такая. Вдруг взгляд ее затуманивается, и она различает в