Дырка для ордена - Василий Звягинцев

Первый — обычные строевые офицеры армейских частей, чином не ниже поручика, преодолевшие частое решето окружных отборочных комиссий и сдавшие весьма трудные вступительные экзамены при конкурсе до тридцати человек на место. Для большинства из них академия была единственным шансом пробиться в высшее военное общество.

Второй — штабс-капитаны и капитаны гвардейских полков, имеющие высшее образование и ранее служившие по соответствующему профилю. Этим и число вступительных экзаменов сокращалось вдвое, и конкурс среди них был вполне терпимый, 2–3 человека.

И, наконец, третий, в который попал и Ляхов. Эти люди оказались в академии путями неисповедимыми. В основном все они были подполковниками, редко капитанами, многие носили значки российских и иностранных военных академий и поступили вообще без экзаменов, на основании лишь приказов о зачислении.

Очевидно, им требовались не столько базовые знания, как некоторые специальные дисциплины, соответствующая «шлифовка» и диплом.

Из таких «аристократов» и был сформирован первый учебный взвод в составе двенадцати человек. С остальными слушателями курса они встречались лишь на лекциях, прочие же занятия шли по особому плану.

Но даже на их фоне Ляхов выделялся тем, что пришел уже в середине первого семестра. И теперь ночи напролет просиживал перед экраном, просматривая сотни страниц учебников и ксерокопированных лекционных материалов, которые уже изучили коллеги, чтобы на семинарах не выглядеть «митрофанушкой».

Параллельно он еще знакомился с совсем другими материалами, по своей вымышленной профессии, и уставал первое время страшно. Научился, как флотский офицер, засыпать мгновенно в любых условиях, на пятнадцать-двадцать минут, чтобы в сумме набрать за сутки хоть четыре-пять часов жизненно необходимого отдыха.

Товарищи по взводу приняли его нормально, хотя поначалу несколько сдержанно, что естественно: он был единственным полковником, да еще и с Георгием, и ни с кем из коллег не был раньше знаком. Но постепенно все наладилось.

О прошлой службе и подробностях биографии спрашивать здесь было не принято, разговоры в курилке и столовой ограничивались темами, относящимися к учебе, и нормальным офицерским трепом на военные темы, без привязки к конкретным местам и людям.

Чтобы не попасть впросак, первое время Вадим предпочитал помалкивать или поддерживал темы максимально нейтральные, касающиеся женщин, автомобилей, стрелкового оружия. Еще он рассказывал анекдоты, которые знал в изобилии. Это создало ему репутацию человека несколько себе на уме. Впрочем, негативного оттенка оценка не несла.

Через неделю после зачисления в академию Ляхова пригласили в санчасть. Для прохождения диспансеризации. Чтобы доскональнейшим образом проверить состояние здоровья нового слушателя и впредь пресекать любую патологию в самом начале, а то и до того.

Ничего особенного в данном мероприятии не было. Вадим переходил из кабинета в кабинет, где врачи-специалисты подвергали его положенным процедурам и манипуляциям.

Он только отметил, что оборудование в кабинетах было первоклассным, новейших образцов, с некоторыми приборами он был знаком только по литературе или понаслышке. И врачи были все как на подбор, мужчины в возрасте от сорока до пятидесяти, что говорило о достаточном опыте и соответствующей квалификации.

Да и неудивительно, в элитном учебном заведении и медконтроль должен быть по высшим стандартам. Слишком дорогим материалом являлись слушатели и преподаватели академии, чтобы экономить на поддержании и укреплении их здоровья.

Как и положено здоровому и далекому от медицины человеку, Ляхов старательно изображал опасливую почтительность перед людьми, облеченными недоступным простым смертным знанием и властью. Будто бы только от их благоусмотрения зависит, какой будет окончательный диагноз и приговор.

Врачи же вершили свою рутинную работу, как правило, с выражением привычной скуки на лицах. Что же еще можно испытывать, в тысячный раз задавая одни и те же вопросы, включая и выключая диагностические устройства и с высокой степенью достоверности предполагая, что ничего нового и интересного они не услышат от заведомо здоровых пациентов и не увидят на экранах своих приборов.

Ляхов с внутренней усмешкой вспомнил, с каким волнением и даже трепетом на третьем курсе шел на первые практические занятия в гинекологическую клинику и что испытывал к концу этого же дня. Тогда ему «повезло», на профилактический осмотр как раз привели целый курс женского педагогического училища. Человек пятьдесят. Так он потом недели две и на одетых девушек не мог смотреть без содрогания.

Только один врач, невропатолог, на нагрудной нашивке которого значилось только «Максим Николаевич», без фамилии, как и у всех остальных здешних докторов, его несколько удивил.

Не только своей молодостью на фоне почтенных коллег (было ему немногим за тридцать) и не тем неприкрытым радушием, с которым врач его встретил, а странным несоответствием между заявленной специальностью и тем, чем он занимался на самом деле.

Что делает невропатолог на обычном диспансерном осмотре? Задает несколько рутинных вопросов, стучит молоточком по коленке, царапает кожу на ладонях и стопах тупыми иглами, заставляет постоять на одной ноге с закрытыми глазами и попасть пальцем себе в нос.

И все, как правило, если пациент не высказывает конкретных жалоб по профилю.

Этот же, проделав положенное, дальше повел себя нестандартно.

Он усадил Ляхова в кресло типа зубоврачебного, на голову водрузил нечто вроде диадемы, обтянутой черным пластиком, на запястьях и щиколотках защелкнул блестящие браслеты, опутал его проводами, подсоединенными к многочисленным резиновым присоскам. Присоски эти врач разместил на теле Ляхова вроде бы бессистемно. По крайней мере, с топографией внутренних органов эти точки не соотносились.

Что бы это значило?

Одни провода скрывались в массивной тумбе кресла, другие тянулись к нескольким ящикам, покрытым молотковой эмалью, похожим на системные блоки транзисторной вычислительной машины…

Максим Николаевич крутил верньеры, щелкал клавишами, всматривался в экраны и при этом почти без пауз задавал вопросы, больше подходящие не невропатологу, а скорее психоаналитику.

Некоторое время Вадим пытался уловить систему в этих вопросах и соотнести их с действиями врача, а также его мимикой и интонациями.

«Похоже, ради этого вот паренька весь медосмотр и затеян, — думал Ляхов, — остальные врачи — статисты по преимуществу».

Выбрав момент, когда закончилась очередная серия вопросов, касавшихся его предыдущих болезней, травм, навязчивых состояний, вредных привычек и сексуальных предпочтений, Вадим с долей тревоги в голосе поинтересовался, что это вообще за процедура, мол, раньше, сколько лет служил, а подобным допросам не подвергался, и не в космонавты ли его готовят?

А может быть, в разведчики-нелегалы, а машинка эта — просто новомодный детектор лжи?

— Так в этом случае, согласно закону, следует получить мое, полковника Половцева, письменное согласие. — Он специально подчеркнул свой чин, чтобы создать у врача нужное представление о себе, а заодно и посмотреть на его реакцию.

Максим Николаевич поднял голову и впервые посмотрел на Ляхова с нормальным интересом. Как к человеку, а не объекту изучения.

— Нет, это совсем не детектор лжи. Мне сложно объяснить неспециалисту, но если в двух словах… Я уточняю основные характеристики типа вашей нервной деятельности. Мы тут, в академии, стараемся поспевать за научным прогрессом. То, что физически вы совершенно здоровы, мои коллеги уже выяснили…

— А вы выясняете, здоров ли я психически? Здоров, в армии за этим следят строго.

— Я и не сомневаюсь. Но, видите ли, в нашей академии слушателей готовят для разных видов деятельности, в разных условиях, языкам учат очень хорошо… Вот и требуется знать, к чему вы более предрасположены. Вам не приходило в голову, что, допустим, изучение в совершенстве японского языка требует иных черт личности, чем, скажем, голландского?

— Вот так, специально, я над этим не задумывался, — честно ответил Ляхов, — но ход вашей мысли улавливаю. В самом деле, если требуется изучить язык так, чтобы не отличаться от природного иностранца, нужно и по остальным параметрам соответствовать.

А участвовать в чайной церемонии и читать наизусть хокку Басе в оригинале, но одновременно мечтать «бо выпить рюмку водки и бо дать кому-то из присутствующих по морде» — что-то не то получится…

— Я рад, что вы поняли. Вот я и должен подготовить предварительные рекомендации, к чему вы более всего предрасположены. А что, вам действительно в Японии бывать приходилось?