Царская Россия накануне революции - Морис Палеолог

 - А царь?.. Говорили вы с ним об этом?

 - Царь согласен во всем с генералом Алексеевым.

 - Вопрос - достаточно серьезный, заслуживающий быть вновь рассмотренным. И я прошу вас настоять на этом пред царем, сообщив ему мои доводы.

 - Я сегодня же доложу царю о нашем разговоре.

Суббота, 9 сентября.

 Русский финансист, по происхождению датчанин, поддерживающий непрерывные сношения со Швецией и, таким образом, всегда хорошо осведомленный о германском общественном мнении, сказал мне:

 - Уже несколько недель Германия переживает общий кризис усталости и боязни. Никто больше не верит в молниеносную победу, которая доставит торжествующий мир. Одни только крайние пангерманисты притворяются, будто еще верят этому. Непреодолимое сопротивление французов у Вердена и продвижение русских в Галиции создали глубокое разочарование, которое не ослабевает. Начинают также поговаривать, что подводная война - ошибка и глупость, что она нисколько не мешает Франции и Англии получать продовольствие, что германские державы рискуют дождаться скоро от Соединенных Штатов объявления войны и пр... Наконец, экономические затруднения растут и бунты из-за продовольственных ограничений все учащаются, в особенности, в северной Германии... Чтоб остановить этот кризис пессимизма, кайзер недавно назначил маршала Гинденбурга начальником главного штаба вместо генерала Фалькенгайна. Это назначение уже несколько подняло настроение. Теперь все надежды германского народа сосредоточены на спасителе Восточной Пруссии, победителе при Танненберге. Оффициозная пресса превозносит в льстивых выражениях благородство его характера, величие его концепций, гениальную виртуозность его маневров; она не боится ровнять его с Мольтке, сравнивает с Фридрихом Великим. Полагают, что он пожелает немедленно оправдать это восторженное доверие. Так как невозможна никакая победа ни на русском фронте, ни на западном, то предполагают, что он постарается отличиться в Румынии.

Вторник, 12 сентября.

 Княгиня Палей пригласила меня сегодня пообедать вместе с великой княгиней Марией Павловной.

 Общество совершенно интимное: тем удобнее мне говорить с великой княгиней, которой я не видел со временя опалы Сазонова.

 Мы возобновляем ваш разговор в том пункте, на котором мы его прервали, и измеряем пройденный путь. Наши сведения сходятся: царица все больше вмешивается в общую политику; царь все меньше оказывает ей сопротивление.

 - Так, например, - говорит мне великая княгиня, - царь не выносит Штюрмера; он знает, что он неспособен и нечестен; он догадывается оего игре с царицей, и это его раздражает, потому что он не менее ревнив к своему авторитету по отношению к царице, чем по отношению ко всякому другому. Но у него не хватало мужества поддержать Сазонова и он позволил навязать себе Штюрмера.

 - При нем, значит, нет никого, кто открыл бы ему глаза?

 - Никого... Вы знаете его приближенных!.. Старый Фредерикс говорит с ним откровеннее всех. Но он же имеет никакого влияния... Притом не думайте, что царь так нуждаемся в том, чтобы ему раскрыли глаза. Он очень хорошо знает, что делает; он вполне сознает свои заблуждения и ошибки. Его суждение всегда прямолинейно. Так, я уверена, что в настоящее время он горько упрекает себя за отставку Сазонова.

 - Тогда почему он их делает, эти заблуждения и ошибки? Ведь, в последнем счете, последствия падают прямо на него!

 - Потому что он слаб, потому что у него не хватает энергии противиться требованиям и сценам царицы!.. И потом по другой причине, гораздо более серьезной: он - фаталист. Когда дела идут плохо, он, вместо того, чтобы так или иначе на это реагировать, внушает себе, что так хотел бог и предается воле божьей!.. Я уже видела его в таком душевном состоянии после поражений в Манджурии и во время беспорядков 1905 г.

 - Но разве он теперь в таком состоянии?

 - Я боюсь, что он недалек от этого; я знаю, что он грустен, беспокоится, видя, что война бесплодно затягивается.

 - Вы считаете его способным отказаться от борьбы и заключить мир?

 - Нет, никогда, по крайней мере, до тех пор, пока на русской территории будет хоть один неприятельский солдат. Он дал в этом клятву перед богом и знает, что если он не сдержит этой клятвы, то рискует вечным спасением. Наконец, в нем есть глубокое чувство чести и он не предаст своих союзников. В этом пункте он всегда будет непоколебим. Мне кажется, я уже вам говорила это: он пойдет на смерть скорее, чем подпишет позорный предательский мир...

Среда, 13 сентября.

 Генерал Жанен сообщает мне беседу, которую он имел позавчера в Могилеве с царем и которая, к несчастью, подтверждает то, что говорил мне Штюрмер пять дней тому назад.

 Царь заявил ему, что он не в состоянии отправить 200.000 человек в Добруджу; он ссылается на то, что галицийские и азиатские войска понесли за последние недели тяжелые потери и он обязан послать им имеющиеся подкрепления. В заключение, он просил генерала Жанена телеграфировать генералу Жоффру, что он настоятельно _п_р_о_с_и_т_ его предписать генералу Саррай более энергично действовать. Царь несколько раз повторял: "Это - просьба, с которой я обращаюсь к генералу Жоффру".

Четверг, 14 сентября.

 С некоторого времени ходят слухи, что Распутин и Штюрмер не ладят больше друг с другом: их не встречали больше вместе; они больше не бывали друг у друга.

 Между тем, они видятся и совещаются ежедневно. Совещания их происходят по вечерам в самом секретном месте в Петрограде, в Петропавловской крепости.

 Комендантом романовской Бастилии состоит генерал Никитин, дочь которого принадлежит к числу пламеннейших поклонниц "старца". Через нее-то и обмениваются посланиями Штюрмер и Гришка; она отправляется за Распутиным в город и привозит его в своем экипаже в крепость; в доме коменданта, в комнате самой m-lle Никитиной, и сходятся сообщники.

 Почему они окружают себя такой тайной? Почему они выбрали это таинственное место? Почему сходятся они лишь после наступления ночи? Может быть, чувствуя, что на них тяготеет всеобщая ненависть, они хотят скрыть от публики близость своих отношений. Может быть, они боятся, как бы бомба анархиста не помешала их свиданиям.

 Но из всех трагических сцен, о которых хранит воспоминание страшная государственная тюрьма, есть ли более зловещая, чем эти ночные встречи двух злодеев, губящих Россию?

Пятница, 15 сентября.

 Мне уже неоднократно приходилось упоминать в этом дневнике, что у русских нет точного представления о _п_р_о_с_т_р_а_н_с_т_в_е, что они вообще довольствуются неопределенными расчетами, приблизительными цифрами. Но и их представление о _в_р_е_м_е_н_и_ не менее смутно. Сегодня я еще раз был поражен этим, присутствуя у Штюрмера на военном совещании, на котором рассматривались способы оказать помощь Румынии. В изложенной нам программе перебросок большинство дат остаются неопределенными, сроки недостаточны или слишком продолжительны, согласование проблематично; мы спорим в тумане. Эта неспособность представить себе отношения между фактами во времени еще больше чувствуется, естественно, у безграмотных, составляющих массу. И этим замедляется вся экономическая жизнь русского народа.