Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн. - Николай Скабаланович

С того момента, как началось в Византии враждебное Стратиотику движение, в лагерь Комнина один за другим стали прибывать вестники, спешившие, наперегонки друг перед другом, порадовать его приятными новостями. Когда состоялось окончательное решение в храме Св. Софии, патриархом был отправлен вестник, который и сообщил Комнину более толковые сведения, передал об его избрании в императоры и о том, что уже делаются приготовления к его встрече. Въезд в столицу назначен был на следующий день, 1 сентября, ночь положено было пробыть в лагере и послы Стратиотика получили приказание удалиться в свои палатки. Они провели тревожную ночь в неведении насчет собственной своей судьбы, особенно Пселл, который вел переговоры и теперь припоминал смелые суждения, какие позволял себе высказывать. На следующее утро Катака–лон Кекавмен, назначенный куропалатом, был отправлен вперед для занятия дворца, за ним двинулся в торжественном шествии Комнин в сопровождении послов, с которыми он вел беседу о предстоящих заботах по управлению, и в ответ на просьбу Пселла забыть его дерзкие речи, явить себя истинным философом и добродетельным государем, заметил, что ему более нравилась прежняя его смелость, чем теперешнее искательство, обещал однако же сделать его проедром. К полудню Комнин прибыл на берег пролива. Сюда причалил царский дромон, на нем Комнин переплыл на другой берег и вечером совершил триумфальный въезд в Византию.

На следующий день, 2 сентября 1057 г., был торжественный выход в Великую церковь, Комнин был коронован и провозглашен императором.[757]

Род Исаака Комнина не был из древних, мы знаем его отца, но наши сведения далее не идут. Нго отца звали Мануил,[758] при Василии II он охранял Никею от Варды Склира. Никифор Комнин, назначенный Василием II правителем Васпуракана, в 1026 г. поднявший знамя восстания против Константина VIII и за то ослепленный в 1027 г., был, по всей вероятности, брат этого Мануила. Никифор Комнин потомства не оставил, но у Мануила было два сына, Исаак и Иоанн, и дочь.[759] Сыновья Мануила были поручены отцом императору Василию II и им отданы на воспитание в Студийский монастырь, потом взяты ко двору и получили назначения. Старший, Исаак, женился на Екатерине, принадлежавшей к болгарскому царскому роду,[760] дочери болгарского царя Самуила,[761] сестре Аарона.[762] От этого брака у Исаака родились: сын Мануил и дочь Мария. Мануил упоминается тогда, когда Исаак был еще стратопедархом (с каковой должности был смещен Феодорой), ко времени вступления Исаака на престол его уже не было в живых, оставалась только Мария, которая пережила отречение отца от престола и в момент его отречения не была еще замужем.' Младший брат, Иоанн Комнин, женился на Анне, дочери Алексея Харона, управлявшего Италией,[763] и Далассины (жены Харона). От этого Иоанна Комнина и жены его Анны родились 3 дочери и 5 сыновей, из которых один, Алексей Комнин, в 1081 г. вступил на престол.[764]

Исаак Комнин, сменивший Стратиотика в 1057 г., был по своему характеру истый солдат, проникнутый однако же чувством глубочайшего самолюбия. Изнеженности он не знал, был умерен в пище и питье, отдыхе, сне и во всем другом. Мягкий и приятный в домашней жизни, он, как скоро дело касалось службы, становился серьезен, суров и резок. Таким он проявлял себя всякий раз, когда приходилось заниматься делами и действовать публично, в кругу сенаторов, так что сенаторы замирали в неподвижной позе, объятые страхом. Дела военные он знал прекрасно, обладал искусством военачальника и был страшен для врагов, умел также найтись там, где требовалась своего рода дисциплина, точность, порядок, как–то: в вопросах финансовых; но в науках не был силен, знанием законов не обладал, предоставлял другим разбирать дела и постановлять решения. Он не доходил, впрочем, до крайности, обнаруженной некоторыми другими солдатами на царском престоле, которые презирали науку и ученых; учеными он не пренебрегал и сознавал пробел в своем образовании, стыдился его, всячески скрывал. Являясь в заседания сената, он становился молчалив, несмотря на то, что при других случаях бывал речист; если начинал говорить, то говорил медленно, долго собираясь с мыслями, обдумывая каждое слово; многословить он предоставлял другим, со своей стороны считал достаточным для обнаружения воли жест, движение руки, наклонение головы, а если подавал звук, то каждое слово было под счетом. Такой системы он держался с той целью, чтобы как–нибудь не обнаружить суждения опрометчивого, в форме несообразной с царским достоинством. С этой же целью он предоставлял другим писать судебные решения и излагать законы — опасался, чтобы не погрешить против правильности языка, не допустить орфографической ошибки. Он сожалел, что многого не знал, хотел узнать от других, более его сведущих, но самолюбие и гордость останавливали его желания. Пселл рассказывает о себе, что часто Комнин, желая выведать что–нибудь от него, делал это с околичностями, искусно опутывал словами и нередко достигал цели; но когда Пселл, догадавшись, к чему клонится речь царя, сразу давал ответ и разоблачал таким образом хитрость, он опускал глаза и краснел, точно в чем уличенный. В высшей степени гордый, Комнин не мог вынести противоречия и обличений, ни прямых, ни косвенных.[765] Высокомерное обращение он простирал не только на посторонних, но и на близких родственников: его брат Иоанн, приезжая во дворец, должен был издали сойти с лошади, подойти пешком и не иначе был допускаем перед царские очи, как по предварительному докладу и разрешению, наравне с остальными подданными. Комнин не только в обращении с подданными обнаруживал приемы сурового солдата, но поступал как солдат и в делах государственных, не оценивая и не взвешивая своих действий по примеру того, как он оценивал и взвешивал слова в заседаниях сената: правило его было — брать натиском, штурмом, и все рубить с плеча. Замечая прорехи и слабости в государственном организме, допущенные в предшествовавшие царствования и требовавшие осторожного и постепенного исправления, он без дальних рассуждений стал все ломать и переделывать по–своему, забывая, по словам историка, что и Бог создал мир в шесть дней, и считая немыслимым делать что–нибудь не в один день, а в более продолжительный срок.[766] Лучшим символом принятой Комнином правительственной системы может служить отчеканенная по его приказанию монета, на которой он изображен с обнаженным мечом в руке.[767]

Так как движение, кончившееся низвержением Стратиотика и возведением на престол Комнина, имело чисто военный характер, то в столице опасались, что наступит военный режим и мирные граждане будут отданы на жертву солдатам. Это, может быть, и случилось бы, если бы не Комнин был избран военной партией в императоры, а человек более одностороннего направления. Но Исаак Комнин, хотя солдат по натуре, понимал значение гражданского элемента в государстве и сознавал необходимость поддерживать равновесие между этим элементом и военным. Он, завладев столицей, немедленно же, во избежание возможных беспорядков и насилий, распустил войско по домам, наградив его по заслугам и обещая опять созвать, как скоро встретится надобность для борьбы с внешними врагами.[768] Политический горизонт после того прояснился, настроение граждан просветлело. Деятельность Комнина по внутреннему управлению, согласно с самым существом переворота, должна была получить направление, противоположное тому, какого держались его предшественники, покровительствовавшие гражданской партии и расточавшие сокровища в пользу ее выходцев. Она, действительно, и направилась в эту сторону, но опять–таки не односторонне, а с рассуждением. Между политическими деятелями прежнего времени, принадлежавшими к гражданской партии, были люди способные и достойные, приобретшие известную опытность, и так как Комнин понимал, что гражданская часть в механизме государственного управления должна занимать свое место, то он не нашел ничего лучше, как вверить заведование им именно этим людям, стоявшим выше его по политическому образованию. В своем заведовании он оставил главным образом войско, ту сферу, в которой авторитетность его была неоспорима. Исаак Комнин сделал своим первым министром Константина Лихуда,[769] занимавшего эту должность в начале царствования Мономаха. Он приблизил к себе многостороннего ученого Михаила Пселла, тоже пользовавшегося значением при Мономахе, часто с ним беседовал, спрашивал у него мнений о делах,[770] отправляясь в поход, поручал ему, вместе с другими, иметь наблюдение за государственным управлением, доносить ему о ходе событий, и сам на имя Пселла адресовал письма с известиями о своих военных успехах.[771] И к другим достойным людям, даже из приверженцев Михаила Стратиотика, до последней минуты остававшимся верными низвергнутому императору, он относился с уважением, отдавал должную дань их достоинствам, самую их стойкость и верность прежнему императору относил к числу заслуг.[772] Но вместе с тем Комнин стал безжалостно гнать все, по его мнению, недостойное, не колеблясь принялся отсекать все болезненные, на его взгляд, наросты, которые назрели на государственном организме в прежнее время. Центральной артерией византийского государственного организма была фискальная система, и на нее направил взоры император — он задался целью возвратить казне все, что она потеряла. Приближенные Стратиотика, позднее других попользовавшиеся за счет казны, впечатление от деяний которых было самое свежее, прежде всего пострадали: имущество их было отнято в казну и они лишены почестей. Не ограничиваясь царствованием Стратиотика, Комнин перешел к более древнему времени, и кто еще процветал из деятелей того времени, доедая лакомые куски, полученные от государства, теперь лишился благосостояния. Не остались даже незатронутыми интересы многих представителей военного сословия, которым удалось в былое время захватить на свою долю кусок при дележе. Комнин не постеснялся наконец простереть руку на церкви и монастыри, разбогатевшие за счет государственной благостыни: все направилось к своему первоисточнику. Государственные субсидии были прекращены, содержание должностных лиц уменьшено.[773]