Сборник 7 Далеко за полночь - Рэй Брэдбери

— Так, посмотрим, — произнесла мисс Тейлор. Ты Боб Сполдинг, верно?

— Да, мэм.

— Что ж, спасибо, Боб.

— Можно, я буду мыть их каждый день? — спросил он.

— А может, надо дать попробовать и другим?

— Я хочу сам мыть, — сказал он. — Каждый день.

— Ладно, несколько дней помоешь, а там посмотрим, — сказала она.

Он все не уходил.

— По-моему, тебе пора бежать домой, — сказала она наконец.

— До свидания.

Он нехотя побрел к двери и вышел из класса.

На следующее утро возле дома, в котором она снимала квартиру с пансионом, он очутился именно в тот момент, когда она выходила, чтобы идти в школу.

— А вот и я, — сказал он.

— А знаешь, я не удивлена, — отозвалась она.

Они пошли вместе.

— Можно, я понесу ваши книги? — спросил он.

— Что ж, спасибо, Боб.

— Пустяки, — сказал он и взял книги.

Так они шли несколько минут, и Боб не проронил ни слова. Она бросила на него взгляд чуть сверху вниз, увидела, как счастливо и беззаботно он шагал, и решила: пусть сам нарушит молчание, но он так и не заговорил. Когда они подошли к школьному двору, он вернул ей книги.

— Пожалуй, дальше мне лучше идти одному, — сказал он. — А то ребята еще не поймут.

— Кажется, я тоже не очень понимаю, Боб, — сказала мисс Тейлор.

— Ну как же, мы ведь друзья, — с присущим ему прямодушием важно произнес Боб.

— Боб… — начала было она.

— Что, мэм?

— Ничего.

Она пошла прочь.

— Я буду в классе, — сказал Боб.

И он был в классе, и следующие две недели оставался там после уроков каждый вечер, всегда молча, спокойно мыл доски, мыл тряпки, сворачивал карты, а она тем временем проверяла тетради, и в классе царила такая тишина, какая бывает только в четыре после полудня, когда солнце медленно клонится к закату, тихой кошачьей поступью шлепаются одна о другую тряпки и вода капает с губки, которой водят по доске, слышен шорох переворачиваемых страниц, скрипение пера да иногда жужжанье мухи, которая со всей яростью, на какую способно ее крохотное тельце, бьется о высоченное прозрачное стекло классного окна. Порой эта тишина продолжается почти до пяти, когда мисс Тейлор вдруг замечает, что Боб Сполдинг тихо сидит за последней партой, молча смотрит на нее и ждет дальнейших распоряжений.

— Что ж, пора домой, — скажет мисс Тейлор, поднимаясь из-за стола.

— Да, мэм.

И кинется за ее шляпой и пальто. И закроет вместо нее класс на ключ, если только сторож не собирается прийти сюда позже. Потом они выйдут из школы, пройдут через пустынный двор, где сторож, стоя на стремянке, неспешно убирает цепные качели, и солнце прячется за магнолиями. О чем только они не разговаривали.

— Кем ты хочешь стать, Боб, когда вырастешь?

— Писателем, — ответил он.

— О, это высокая цель, требует немало труда.

— Знаю, но я попробую, — сказал он. — Я много читал.

— А что, Боб, тебе разве нечего делать после уроков?

— То есть как это?

— Я хочу сказать, мне не нравится, что ты так много времени сидишь в четырех стенах, моешь доски.

— А мне нравится, — сказал он. — Я никогда не делаю того, что мне не нравится.

— И все-таки.

— Нет, я иначе не могу, — произнес он. Подумал немного и прибавил: — Можно вас попросить кое о чем, мисс Тейлор?

— Смотря о чем.

— Каждую субботу я гуляю пешком где-то от Бьютрик-стрит вдоль ручья к озеру Мичиган. Там куча бабочек, раков и всяких птиц. Может, и вы хотите со мной прогуляться?

— Спасибо, — поблагодарила она его.

— Значит, придете?

— Боюсь, что нет.

— Думаете, вам будет скучно?

— Что ты, я вовсе так не думаю, но я буду занята.

Он хотел было спросить, чем занята, но промолчал.

— Я беру с собой сэндвичи, — сказал он. — С ветчиной и пикулями. И апельсиновую шипучку, и просто иду не спеша вдоль берега. К полудню я у озера, а потом иду обратно и часам к трем уже дома. Получается такой приятный день, вот бы и вам пойти со мной. Вы не собираете бабочек? У меня большая коллекция. Мы могли бы начать собирать и для вас тоже.

— Спасибо, Боб, но нет, может, в другой раз.

Он посмотрел на нее и сказал:

— Я не должен был вас просить, да?

— Ты вправе просить меня о чем угодно, — сказала она.

Через несколько дней она отыскала у себя старую книжку «Большие надежды»[46], которая была ей уже не нужна, и отдала Бобу. Он с благодарностью взял ее, принес домой, всю ночь не смыкал глаз, прочитал до конца и наутро заговорил о ней с мисс Тейлор. Теперь каждый день он встречал ее неподалеку от ее дома, и почти каждый раз она начинала: «Боб…» — и хотела сказать, что не надо больше ее встречать, но так и не договаривала, а он по дороге в школу и из школы рассуждал с ней о Диккенсе, Киплинге, По и других писателях. В пятницу утром она нашла на своем столе бабочку. Она хотела уже спугнуть ее, но бабочка оказалась мертвой, ее положили на стол, пока мисс Тейлор не было в классе. Через головы учеников она посмотрела на Боба, но он сидел, уставившись в книгу; не читая, а просто уставившись.

Примерно тогда она впервые поймала себя на том, что не в состоянии вызвать Боба отвечать. Ее карандаш зависал над его фамилией, а потом она вызывала кого-то другого, выше или ниже по списку. И когда они шли в школу или из школы, она не могла на него посмотреть. Зато в иные дни, ближе к вечеру, когда он высоко поднимал руку, стирая с доски арифметические символы, она ловила себя на том, что долгие мгновения смотрит на него, прежде чем снова возвратиться к своим тетрадям.

И вот однажды субботним утром, когда он стоял посреди ручья в закатанных до колен штанах и, наклонившись, ловил под камнями раков, он вдруг поднял глаза, а на берегу, у самой воды, — мисс Энн Тейлор.

— Ну, вот я и пришла, — сказала она, улыбаясь.

— А знаете, я не удивлен, — сказал он.

— Покажи мне раков и бабочек, — попросила она.

Они пошли к озеру и сидели на песке, их овевал теплый ветерок, играя волосами и кружевными оборками блузки мисс Тейлор, а Боб сидел чуть поодаль; они ели сэндвичи с ветчиной и пикулями и торжественно пили апельсиновую шипучку.

— Ух, до чего ж здорово, — сказал он. — В жизни не было так здорово.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь попаду на такой пикник, — сказала она.

— С каким-то сопливым мальчишкой.

— И тем не менее я не чувствую неловкости.

— Радостно слышать.

Больше они почти не разговаривали.

— Считается, что все это плохо, — сказал он потом. — А почему, понять не могу. Мы просто гуляли, ловили всяких там бабочек, раков, ели сэндвичи. Но если б папа с мамой узнали и ребята тоже, мне б здорово досталось. А другие учителя, наверное, тоже над вами бы смеялись, да?