Короли преступного мира - Евгений Осипович Белянкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дипломатия была исчерпана и в ход пошли цепи, свинчатки, палки. Огнестрельное оружие и ножи не использовали, дабы не было огнестрельных и колотых ран — группировки были предусмотрительны и не хотели, чтобы в больницы попадали их боевики. В милицию они могли попасть и без этого.
Драка была злой и глупой; боевики Серафимы напирали, и Савоха, получив по спине цепью, едва держась на ногах, впервые подумал о том, что без подмоги им не устоять, и приказал Косому выбраться из потасовки и бежать за подмогой. Косой так и сделал, но задумку раскусили и на глазах Савохи Косого пригвоздили к земле…
Савохе ничего не оставалось, как бежать; боевики стали отступать с поляны в лес и вскоре рассеялись по парку.
Далеко были слышны воинственные крики победителей: они ликовали.
С разбитой мордой Савоха в конце концов нашел Костю Грека. Тот сумел выскочить раньше и был невредим. Теперь он сидел в машине у главного входа парка и поджидал Савоху. Рядом сновали понурые широкоштанные боевики, обескураженные происшедшим.
Костя Грек молча открыл дверь «вольво». Савоха пролез на заднее сиденье, рукавом стирая кровь с лица.
Нажав на газ и рванувшись с места, Костя Грек полуобернулся к Савохе:
— Гадко во рту. Будто всю ночь беспробудно пили…
Жалкий, растерянный Савоха мутно посмотрел на него.
— Как все это примет Пантера?!
— Примет. Куда ему деваться.
35
Недовольно насупив брови, дон Роберт слушал Костю Грека…
Серафима на его глазах набирала силу. Это была отчаянная баба, главным образом занимавшаяся разбоями на такси. Нападение на такси в столице стало выгодным занятием. Налетчики поджидали своих будущих жертв возле дорогих гостиниц или в позднее время «патрулируя» центральные улицы.
Своих машин не использовали. Для этого были надежные и малоприметные такси. Таксистам, которые отказывались помогать, угрожали, но и платили помимо счетчика — и они становились более сговорчивыми.
Резко вырвавшись вперед, такси-рэкетиры неожиданно становилось поперек дороги. Путь назад отрезала другая машина, — жертвы, взятые в кольцо, теряли разум. Налетчики же бросались к машине и силой выволакивали из салона одуревших пассажиров… Отбирали все — от кошелька до драгоценностей. А если кто-то по наивности сопротивлялся, ему не везло: получал охотничьим ножом в живот…
Серафима практиковалась и грабежами квартир. Но решиться на рэкет ресторанов и гостиниц… Это Роберта озадачивало: на нее не похоже. Он, привыкший во всем усматривать что-то, задался вопросом: что привело ее к этому? Кто стоял за ее спиной? Одно дело — квартиры, такси, а другое — рестораны и гостиницы…
Дон Роберт был уверен в том, что это разные специализации; если для ограбления такси достаточно агрессивности и простой житейской смекалки, то для рэкета в ресторане необходим совершенно иной уровень мышления.
В свою пору дон Роберт наводил о Серафиме справки. Он всегда наводил справки, как только в уголовном мире появлялась новая, незаурядная группировка. Тогда Серафима, достаточно молодая особа приятной наружности, не представляла собой ничего такого — так, обычная уголовная шушера, которых немало появлялось и исчезало на криминальном небосклоне. Но Серафима не исчезла и вскоре, когда ее любовника или мужа по кличке Брус посадили в тюрьму, она оказалась во главе шайки. Не раз сама лично руководила налетами и ограблениями, которые были по исполнению изобретательны и отличались индивидуальностью. Именно это и заставило обратить на нее внимание дона Роберта: он вел специальную картотеку…
Дон Роберт в задумчивости вынул карточку на Серафиму: «По натуре жестокая и наглая. Обожает беззаботную жизнь малины. Любит молодых и красивых мужчин, не брезгует мальчиками…»
Дон Роберт, пробежав глазами текст, обдумывал кое-какие детали из ее жизни, словно они имели для него значение. Как-то, после возвращения из тюрьмы, она нашла себе мальчика и какое-то время забавлялась с ним; какое-то время Серафима была наводчицей, пока не стала сама участвовать в деле.
Ее уже знали, побаивались, и она становилась крупным лицом, особенно после того, как сошлась с Брусом, вором в законе. Брус мог легко ошармачить (обмануть, обокрасть) и взять отыгрыш (хороший куш), к нему липли, как мужи на мед; ко всему блатному Брус обладал веселым нравом: он ловко играл на семиструнке и пел старые, позабытые блатные песни.
Серафима прибилась к нему не сразу. Приглядывалась. Но после одной ночи, когда они вместе обокрали квартиру, у них завязались отношения, похожие на любовь. Серафима с Брусом не разлучались. Никто толком не знал — не то поженились, не то жили гражданским браком…
Брус попал в тюрьму, Серафима осталась на воле. С этого момента и началась новая страница ее уголовной биографии.
…Дон Роберт ничем не высказал своего неудовольствия Костей Греком. Он лишь обстоятельно выспрашивал подробности происходившего в ресторане… А когда заговорили о Сокольниках, о разборке, то и здесь он лишь неодобрительно покачал головой.
— Господи, ну разве так надо?!
А как надо, он так и не сказал…
— Кто с ней не ладит? — вдруг, скосив глаза, спросил дон Роберт. — Не может же, чтобы у нее со всеми были лады.
— Трудно сказать, но кажется… — Костя Грек наморщил лоб и сделал мученическое лицо. — Кажется…
— С Махрой, — подсказал дон Роберт и остро прощупал взглядом помощника.
— С Махрой, — обрадовался Костя Грек. — По-моему, он на нее имел виды. Когда она предпочла Бруса, он ее возненавидел…
— Толковая информация. Думаю, его-то и надо натравить на Серафиму. Ты уловил? Пусть отомстит за прошлое.
— Ясно.
— А раз ясно, двигайся поближе. — Дон Роберт мельком взглянул на поношенные мокасины Кости Грека. — Вот что, могла ли она сама скумекать? Ведь кто-то подсказал, помог, навел? Баба она ловкая, но, как известно, бабий волос длинный, а ум-то короткий, вот что?!
— Сам не знаю, кто втянул?
— Кто-то втянул… Харитон, говорят, с ней якшался.
Костя Грек вздрогнул, словно его обожгли плетью, нервный тик пошел по лицу.
— Я знаю, Роберт, подозрение на Харитона — это подозрение и на меня.
— Почему на тебя? Начальство за своих подчиненных не в ответе, — усмехнулся дон Роберт: он-то знал, какую занозу воткнул Косте Греку. И ему было важно ощутить эту боль, боль человека, которого
