Аргентинский архив №1 - Магомет Д. Тимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек отложил в сторону исписанные мелки убористым почерком листки нелинованной бумаги, аккуратно закрыл колпачок ручки и положил её на строго отведённое ей место в углу большого стола. Помассировал виски — сегодня мигрень пришла отчего-то раньше обычного, как правило, боли не случались до обеда. Смахнув со лба непокорную чёлку, человек взял колокольчик тёмной меди и резко тряхнул им. На резкой звонок немедленно отворилась высокая дверь кабинета, и в проёме возник неизменный Отто.
— Да, герр Лямке?
Человек поморщился от ставших привычными, но от этого не более приятными звуков чуждого имени.
— Возьми эти вот бумаги, пусть Клаус отвезёт их в банк сеньора Энрике, не стоит хранить такое дома.
— Да, герр Лямке…
— И ещё, что там с этим фотографом?
— Я могу пройти?
— Несомненно, Отто, несомненно… Прикажи принести нам пару кофе, как я понимаю, у тебя есть, чем разнообразить моё убогое прозябание в этом доме?
— Точно так, герр…
Человек только раздражённо манул рукой. Отто прошёл к столу, дважды звякнул колокольчик, и ещё не успел помощник опуститься в глубокое кожаное кресло напротив стола, как шустрый Клаус уже внёс в кабинет серебряный поднос с парой дымящихся кофейным ароматом чашек, молочником со сливками и блюдце с тёплыми ещё булочками из пекарни по соседству.
Насладившись первыми глотками душистого кофе, мастерски готовить которое Карл был мастером, герр Лямке вопросительно взглянул на своего помощника и телохранителя:
— Теперь я готов слушать твою историю, Отто. Итак, фотограф…
Отто осторожно отставил чашку на журнальный столик, словно боялся раздавить её своими огромными лапищами и начал:
— Нам удалось установить его личность по номерам машины, которую он брал в прокате в Ла-Бока, местные итальяшки опознали её. Фотографа зовут Кроуфорд, Сэмюель. По нашим сведениям, он работает сразу на несколько британских газет — две в Лондоне, одну в Саутгемптоне и ещё на какую-то заштатную газетёнку из Ливерпуля. Специализируется на политических сенсациях, сюда приехал за своей невестой, которая, по слухам, входит в ближнее окружение Евы Перон, Эвиты…
— А вот это уже интересно, — приподнялся, опираясь на подлокотники, герр Лямке, но тут же снова бессильно опустился обратно в кресло. — Весьма интересно… Но главное, как я понимаю, на нас он наткнулся совершенно случайно, так ведь, Отто?
— Да, мой… герр Лямке… Мы считаем, что он не следил специально за вами, возможно, просто снимал виды океана, городские окраины, и натолкнулся на нас совершенно случайно.
Человек пожевал губами…
— Не нравятся мне такие случайности, категорически не нравятся, Отто. На кону стоит судьба нации, не меньше. Ну, хорошо… Что вами предпринято?
Отто развёл руками.
— Кроуфорд куда-то пропал, то есть — с концами. Машину мы обнаружили возле дома, квартиру в котором он снимал. В самой квартире относительный порядок, то есть, он покидал её не в спешке, по доброй воле. Соседи говорят, что несколько дней назад к нему приходили какие-то люди, по выговору один из них был, несомненно, немец, а второй — европеец, а вот откуда, они затрудняются сказать с полной определённостью. Соседи сами имеют португальские корни, поэтому могут только предположить, что он был из Швейцарии или Бельгии.
— Но не американец? — уточнил герр Лямке. Отто кивнул: Отто кивнул:
— Не, в этом все сходятся категорически. И это непонятно. Что немцу и бельгийцу выискивать в Аргентине? Здесь нет развитой агентуры этих стран, как, впрочем, и американской. И русской, кстати… У нас в этой стране достаточно сильные позиции, ну, пока у власти Перон, естественно. Да и всегда наши фольксдойче имели в Буэнос-Айресе сильное лобби. Во время войны отсюда шла нам большая помощь, как и из Бразилии.
— Я помню это, — резко оборвал помощника герр Лямке. Он сидел, сцепив руки перед собой так, что, казалось, костяшки пальцев его побелели. — Как всё это некстати. Поднимите всю наши агентуру, свободную и тех, кто служит в полиции. Найдите этого фотографа, выбейте из него фото и негативы или выкупите, если уж вы вдруг окажетесь в плену излишнего милосердия. Даже здесь, в этой столь удалённой от нашей Родины стране, мы пока не можем считать себя в полной безопасности.
Отто кивнул:
— Слушаюсь… И ещё, наш источник в американском посольстве докладывает, что третий секретарь, некто Джозеф Баркли, ответственный за работу со спецслужбами, в последнее время проявляет не свойственную ему активность; по словам источника в Аргентину прибыло несколько специалистов Центрального разведывательного управления США. Цель визита непонятна, они здесь торчат уже с июля, но наш человек не имел возможности доложить об этом раньше, поскольку в посольстве в последнее время режим повышенной секретности. Янки явно готовятся к каким-то действиям в этой стране, возможно, произошла утечка информации по физикам.
Герр Лямке нервно дёрнул щекой:
— Как, откуда?
— Один из наших специалистов предположил, что после того, как местное правительство интернировало наши субмарины в Америку, там тщательно обследовали отсеки. И, возможно, обнаружили следы плутония. Это почти нереально, учитывая принятые нами меры безопасности, но у американцев отличные приборы и, во много благодаря нам, прекрасные опытные специалисты.
— Да уж, — нехотя согласился хозяин кабинета. — Мозги воровать америкашки умеют, в этом им не откажешь… Но здесь они не успеют. Перон, надеюсь, не сольёт нас в обмен на обещания вечной дружбы с этими мерзавцами?
— Нет, — покачал головой Отто. — Он у нас на крепком крючке. Желание стать третьим обладателем «ядерной дубинки» наглухо вынесло ему мозг. Финансирование наших исследований идёт полным ходом, обратной дороги нет. По крайней мере, всё говорит за это.
Герр Лямке энергично потёр руки, на его бледном худощавом лице впервые появилось слабое подобие улыбки, больше смахивающей на гримасу. Такая смена настроений была уже привычна для Отто и нисколько его не пугала. Он поднялся, щёлкнул каблуками, вскинул подбородок:
— Разрешите идти?
— Идите, — кивнул герр Лямке. — Надеюсь, с фотографом вы дело уладите?
— Да, сегодня же…
Отто по-военному повернулся через левое плечо и вышел из кабинета. Человек некоторое время смотрел на закрывшуюся за ним дверь, затем тяжело поднялся, что бы там не говорили врачи, а годы своё брали. Да и в молодости немало покуражился, вот теперь и сказывается всё это. Но, как говорилось у него на родине, «Glück und Glas, wie Licht bricht das[48]». Надо жить дальше, тем более что впереди у него
