Семья О’Брайен - Лайза Дженова

Рождение. Болезнь Хантингтона. Смерть.

Начало. Середина. Конец.

Роузи разворачивает одеяло, чтобы открыть крохотные ножки младенца, и пока она целует его пальчики, Джо проматывает в уме всю его жизнь, представляя ребенка взрослым, с БХ. Роузи снова заворачивает спящего, уродливого, прекрасного младенца и передает его Меган, уже протянувшей руки, а Джо представляет себе, как этот ребенок, еще не старый, высохший человек, умирает в одиночестве на больничной койке и некому его обнять.

Пока Роузи натягивает зеленый вязаный чепчик обратно на неправильной формы голову младенца Джозефа, Джо пытается угадать, сколько там, внутри, ЦАГ, и боится худшего. Пожалуйста, Господи, пусть у него не будет того, что я передал Джей Джею.

Джо делает глубокий вдох и качает головой, пытаясь избавиться от всепоглощающего ощущения обреченности, но у него сила притяжения, как у большой планеты. Он должен быть счастлив. Он оглядывает комнату. Все улыбаются. Все, кроме Джо и младенца.

– Что такое, Джо? – спрашивает Роузи, тыкая его локтем.

– Со мной? Ничего, – отвечает Джо.

Надо из этого вырваться. Они не прокляты. Наследственность случайна. Чистая удача. Удачи тебе, мальчик. Роузи смотрит на Джо с подозрением и раздражением в глазах.

– Хотите его подержать, Джо? – спрашивает Колин.

– Нет, спасибо, – отвечает Джо.

Одно дело – разбить хрустальный кувшин или мобильный телефон (у Джо уже третий), кучу винных бокалов и баночек от джема, но он в жизни себе не простит, если уронит своего новорожденного внука. Не будет он трогать невинного младенца своими неуклюжими, одержимыми болезнью лапами, будет любоваться на него с безопасного расстояния. Похоже, и Роузи, и отец Колин чувствуют облегчение, когда Джо отказывается. Джо замечает, как Билл за ним пристально следит. Джо его не винит ни секунды. Защитный инстинкт деда. Хороший мужик.

Входит Патрик с белым плюшевым мишкой в руках, улыбаясь разбитым лицом.

– Господи, Пат, – говорит Меган.

– Драка в баре. Видела бы ты тех четверых.

Правый глаз у него заплыл. Под другим наливается фиолетовым и зеленым синяк, угол рта разорван.

– У тебя из губы кровь идет, – замечает Кейти.

– Со мной все нормально. Поздравляю, – обращается Патрик к Колин, вручая ей мишку. – Хорошо поработал, братишка.

– Ты на себя посмотри, – говорит Роузи. – Тебя зашивать надо.

– Нормально все, – говорит Патрик, берясь за одеяльце ребенка, чтобы посмотреть.

– Нельзя при младенце в таком виде, – говорит Роузи, шлепая Патрика по руке.

– Я не заляпаю его кровью.

– Ты уже в больнице. Иди в приемный покой, – говорит Роузи.

– Мам, я не собираюсь двадцать часов сидеть в приемном.

– Это само по себе не затянется. Не спорь со мной. Мег, пойди с ним.

– Это почему это я должна с ним идти? – спрашивает Меган.

Она целует малыша Джозефа в голову и прячет его в свой мягкий шарф.

– Потому что я так сказала, – отвечает Роузи.

– Ладно, – говорит Меган, отдавая ребенка Кейти. – Ты отстоище, Пат.

– Видите, что вас ждет? – спрашивает Роузи и Колин и Джей Джея.

Джо смотрит, как Патрик, шаркая, выходит из палаты, сопровождаемый младшей сестрой, и понимает, что пора сесть и поговорить с сыном. Патрик редко приходит домой после смены в баре, они понятия не имеют, куда он идет. Ни о какой девушке они не знают. Джо и Роузи не в восторге от того, что он шляется по ночам и спит с кем ни попадя, но для него это не так уж запредельно. Дело в драках. За последний месяц он ввязался в несколько драк, раньше такого не было. Джо думает, что это все из-за анализа Меган. И вздыхает.

Из кафетерия возвращаются мать и сестры Колин с подносами кофе. Объятия, поздравления, чувства, Биллу и Джей Джею вручают стаканы с кофе, и в палате сразу делается праздник, громкий и многолюдный.

– Простите, ребят, но я и правда устала, – говорит Колин. – Не возражаете, если мы с Джоуи вздремнем?

Конечно, все понимают. Кейти возвращает малыша Джозефа матери. Сестры Колин договариваются зайти к ней через часок. Джо целует Колин в голову.

– Ты молодец, лап.

– Спасибо, Джо.

Кейти и Роузи решают зайти в кафетерий позавтракать. Джо и Джей Джей направляются было в главный корпус, проведать Патрика в приемном покое, но Джей Джей просит Джо выйти с ним на минутку на улицу. Джо идет за Джей Джеем за пару кварталов от больницы к скамейке, где они усаживаются, и Джей Джей достает из кармана пальто две сигары. Джей Джей поднимает брови, предлагая Джо сигару.

– А то, – говорит Джо.

Джо не курит, честно говоря, он терпеть не может мерзкий вкус сигар, даже тех, что считаются хорошими, но никогда не отказывается покурить дешевую сигарку. Не в сигаре дело. Курить сигары – это такая мужская штука, это у парней вместо хождения по магазинам и маникюров-педикюров. Джей Джей подносит к сигарам зажигалку, и они оба выпускают по облачку дыма.

– У меня сын, – говорит Джей Джей, изумляясь тому, как это звучит, и тому, что это правда.

– Да, сын. Ты теперь отец.

– Потрясающе, правда, пап?

– Еще как.

– Ты помнишь, как это было со мной, когда я родился?

– Еще бы. Лучший день в моей жизни.

Джей Джей кладет правую лодыжку на левое колено, закидывает руку за отцовское плечо и прикусывает сигару зубами.

– Знаешь, я люблю вас с мамой. И Пата, и Мег, и Кейти. И Колин люблю. Но этого малыша я даже не знаю, а любовь…

Джей Джей прочищает горло и вытирает внезапно увлажнившиеся глаза тыльной стороной ладони.

– Она больше. Я бы за него на дороге под машины лег, прямо сейчас. Я не знаю, куда ей еще расти.

Джо кивает.

– Все только начинается.

Погоди, он еще за палец тебя схватит, улыбнется тебе, скажет, что любит тебя, будет плакать у тебя на руках. Угостит тебя сигарой, когда у него родится первенец.

И куда большая любовь разрастается внутри Джо, вытесняя всепоглощающий страх перед ужасами, которые случаются и могут случиться, освобождая место для всего великолепного, что есть и может быть. Все только начинается, и в середине есть много чего, кроме Хантингтона. БХ принесет Джо смерть, но его жизнь, и жизнь Джей Джея, и жизнь Меган, и жизнь этого чудесного малыша, какой бы ни была его судьба, состоит из миллиона вещей, которые не имеют отношения к БХ.

Джо попыхивает сигарой, ему гадко от ее горького вкуса, но хорошо от сладкого чувства погруженности в этот поразительный миг жизни Джей Джея. Рождение его первенца. Сына. Внука Джо.

А потом его накрывает понимание. Это, мать его, один из самых потрясающих моментов в жизни Джо. Вот здесь, с сыном, холодным декабрьским утром в Бостоне. Это доказательство того, что даже жизнь с проклятием болезни Хантингтона может быть потрясающей.

– Все только начинается, Джей Джей.

Глава 24

Снаружи минус двенадцать. Минус двенадцать. Мать честная, это черт-те что, а не температура. И ветер похож на злую бабу, которая никак не заткнется: безжалостный, колкий, превращающий и без того неприятное в невыносимое. Из-за ветра ощущение, что на улице и вовсе минус двадцать.

А еще только что пошел снег. В Бостоне ожидается сантиметров пять – семь, маловато, чтобы отменять занятия в школах или отпускать детей пораньше, но достаточно для того, чтобы на дорогах было столько аварий, словно местные жители видят снег в первый раз. Хотя бостонцам не привыкать к зимнему северо-восточному ветру и метелям. Идет вторая неделя января, город уже пережил три снежные бури, во время каждой выпало больше пятнадцати сантиметров. Езжай медленнее, а еще лучше – не выезжай вовсе. Никто не учится. Так и будут втыкаться друг в друга, мчась по крутым узким улочкам города, отскакивать от припаркованных машин, как бильярдные шары. Любимцы Джо – легковушки-малолитражки, всякие «Фиаты» и «Смарты», и старые заднеприводные махины: и те и другие буксуют, застревают на улицах, создают пробки.

Джо стоит посреди дороги на оживленном перекрестке Банкер-Хилл и Тафтс-стрит, регулирует переход для младшей школы, заменяя общественного регулировщика, который сегодня утром позвонил и сказал, что болен. У него на самом деле может быть грипп. Участок так и косит поганая желудочная зараза, укладывающая народ на неделю. Но Джо подозревает, что регулировщик, живой и здоровый, поглядел сегодня утром прогноз и сказал: «Да пошло оно все. Не за мою зарплату в такую погоду стоять на улице». Но и Джо не уверен, что за свое жалованье он должен здесь торчать.

Под светоотражающим желто-зеленым жилетом на нем самая толстая полицейская куртка, а еще на нем шапка, белые перчатки и кальсоны под брюками, но все это бесполезно в такой холод. Воздух тысячей острых лезвий режет его открытое лицо. Глаза постоянно слезятся, а из носа течет, как из крана. Между его ресницами смерзлись слезы, на щеках растут сосульки, а сопли замерзают на верхней губе. Господи, даже дышать больно. Каждый вдох мгновенно замораживает его легкие, выстужает их изнутри. Пальцы на руках и ногах онемели. Он – мороженая туша, регулирующая движение.