Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма - Терри Мори

Глава 7

Признание

Это случилось вскоре после полуночи 11 августа. Ночь была душной, кондиционер сломался, а шум машин, проносящихся по скоростной автомагистрали вблизи квартиры в Уайт-Плейнс, лишь отдаленно напоминал расслабляющий рокот атлантических волн на Огненном острове.

Я придремывал под ток-шоу на радио, вполуха слушая, как талантливый грубиян Боб Грант отвечает на вопросы слушателей об убийствах Сына Сэма.

Примерно за неделю до этого Гранту во время эфира позвонил человек, весьма достоверно выдававший себя за стрелка. Полиция тогда изучила запись разговора и пришла к выводу, что он скорее всего самозванец. Теперь жители Нью-Йорка предлагали Гранту собственные теории по делу, и я почти уснул, как вдруг был вырван из сна сообщением ведущего о том, что ему стало известно об аресте подозреваемого.

Телевизор я включил как раз вовремя, чтобы увидеть, как Берковица ведут через толпу, собравшуюся возле здания Департамента полиции Нью-Йорка. В тот же самый миг на другом конце страны – в Майноте, штат Северная Дакота – некий Джон Карр тоже смотрел телевизор. Он только что приехал в этот маленький северный городок из Нью-Йорка и, когда на экране замелькали новости об аресте Берковица, сидел в квартире своей девушки, жившей на территории базы ВВС США неподалеку от Майнота.

– Вот дерьмо! – Это все, что он сказал.

В Нью-Йорке на арест отреагировал кое-кто еще. По словам Берковица, связанный с этим делом человек, чье имя ни он, ни полиция так и не раскрыли, позвонил в штаб-квартиру Департамента полиции Нью-Йорка, сумел добиться соединения с капитаном Джозефом Боррелли и спросил руководителя опергруппы, не заявляет ли Берковиц о причастности других людей к совершенным им убийствам.

«Телефонный разговор встревожил Боррелли. Это было очевидно», – позже напишет Берковиц. Однако Боррелли, похоже, так сильно увлекся мыслями о шампанском, что предпочел забыть этот случай.

Пусть полиция Нью-Йорка отмечала произошедшее игристым, но я взбрызнул просмотр ночных новостей лишь парой чашек разогретого вчерашнего кофе. Меня заинтриговал тот факт, что Берковиц не был похож ни на один из обнародованных полицейских эскизов. А еще он жил там же, где и я когда-то, – в Йонкерсе. Я слышал о Пайн-стрит, но не мог сказать точно, где она находится. Поспав всего четыре часа, я уже в 7:30 утра позвонил отцу и спросил его об этом. Он, хотя и уехал из города, но по-прежнему знал улицы Йонкерса гораздо лучше меня.

– Это недалеко от Гленвуд-авеню, вниз по холму, чуть ниже Северного Бродвея. Маленькая улица с односторонним движением. Да ты наверняка видел ее тысячу раз, – сказал он.

– А какие там еще улицы поблизости?

– Забавно, что ты спросил об этом. Помнишь, на прошлой неделе ты говорил об именах в том письме? Так вот, прямо за Пайн находится Уикер-стрит, она идет вниз до Уорбертон. По-моему, это похоже на твоего «короля плетеного».

Пайн-стрит заинтересовала меня и сама по себе, но еще больше поразило осознание того, что упоминание «Злого короля плетеного» в письме Бреслину оказалось, по всей видимости, ключом к названию улицы. Информация была тем более важной, что последние три дня я посвятил собственным изысканиям.

С момента отъезда с Огненного острова 1 августа я каждый вечер проводил над расследованием этого дела,

прервавшись лишь однажды, в субботу шестого числа, чтобы пригласить Линн на ужин в ресторан на Со-милл-ривер-парквей в Элмсфорде. Вернувшись домой к полуночи, я высадил ее у двери, а сам отправился парковать машину позади здания. Наш многоквартирный дом располагался всего в квартале от скоростной автомагистрали Кросс-Вестчестер, и мы слишком хорошо знали о склонности убийцы наносить удары вблизи парквеев.

Позднее я узнал, что письмо Берковица, полученное в тот же самый день Крэйгом Глассманом в Йонкерсе, предупреждало, что «улицы Уайт-Плейнс» окрасятся кровью. Очередная ирония судьбы, но лично мне она запомнится на всю жизнь.

На следующее утро, в воскресенье 7 августа, «Дейли ньюс» повторно напечатала полный текст июньского письма Бреслину. Перечитывая его, я ощутил – интуитивно или как-то еще, – что в письме содержится больше, чем кажется на первый взгляд.

Мое внимание привлек второй постскриптум. В то время как основная часть письма отличалась безупречно грамотным изложением и формальным тоном, эти пять фраз (продолжайте копать; двигайтесь дальше; мыслите позитивно; отрывайте свои задницы от стульев; стучите по гробам) выглядели бессвязными и были перегружены сленгом. Они плохо сочетались с остальными формулировками. Более того, вынеся эти слова в постскриптум, убийца намеренно выделил их, привлекая к ним еще больше внимания, подумал я. Но зачем?

Вполне возможно, в итоге решил я, что это список из пяти пунктов. Я снова перечитал постскриптум, и слова «продолжайте», «двигайтесь», «отрывайте» и «стучите» вдруг словно сошли со страницы.

– Указания! – воскликнул я. – Возможно, это список указаний. «Иди туда-то, сделай то-то».

Упомянутые в письме псевдонимы были подсказками, может, и с постскриптумом та же история? Отчего бы не включить в текст набор зашифрованных указаний? Алгоритм с конечной целью «придите-и-заберите-меня»? Все знали, что убийца издевается над полицией, бросая ей вызов. И чем больше я вглядывался в эти слова, тем больше смысла в них видел.

Остаток воскресенья седьмого числа и еще пять часов в ночь на восьмое я экспериментировал со всеми способами дешифровки, которые приходили мне в голову. Я даже пошел в библиотеку и просмотрел там несколько книг о шифрах времен Второй мировой войны и не только. Я добавлял и вычитал буквы в словах, менял их друг на друга и пробовал десятки комбинаций – ни одна из них не имела смысла. Несколько раз мне казалось, что я что-то нащупал, когда одно или два слова складывались воедино. Но другие фразы к ним совершенно не подходили.

Я позвонил двум друзьям, Бобу Сигелу и Бену Каруччи, и предложил им присоединиться к размышлениям. Оба принялись экспериментировать со словами, и я был рад этому, поскольку сам к тому моменту зашел в тупик. Попытки разгадать шифр меня измотали. Я по-прежнему верил, что ответ где-то рядом, но, глядя на квартиру, заваленную книгами, скомканными листами бумаги и переполненными пепельницами, начинал сомневаться, сумею ли вообще найти его.

– Ты себя угробишь, – предупредила Линн. – Брось это на время, тебе нужно проветриться.

Она была права.

В ночь на 9 августа, после однодневной передышки, воды внезапно расступились. Оглядываясь назад, скажу, что решение оказалось до смешного простым. Но в этой простоте и крылась сила шифра. Я копал слишком глубоко, игнорируя очевидное. Решение состояло в комбинации двух «кодов» – на самом деле, игр в слова. Одна состояла в подборе базовых словесных ассоциаций – нечто вроде кроссворда. Другая основывалась на уловке, которую, как я позднее узнал, часто использовали сатанисты – написание слов задом наперед.

Я посмотрел на первую фразу: «продолжайте копать», keep em digging. Меня насторожило, что Сын Сэма, на протяжении всего письма демонстрировавший мастерское владение словом, вдруг решил использовать сленговую сокращенную версию em вместо them. Возможно, это было сделано специально: если прочитать em задом наперед, то получится me, «меня». Стоящее перед ним слово keep тем же образом превращается в peek – это синоним «искать» или «смотреть». Последнее слово «копать», digging, не давало результата при перестановке букв, но при использовании ассоциативного подхода превращалось в «дом». В Великобритании, если верить словарям, digging в разговорном языке может означать «берлогу» или «жилье». Теперь первую фразу можно было прочитать как «ИЩИТЕ МЕНЯ ДОМА».

Следующее выражение, «двигайтесь дальше», drive on, можно было истолковать двояко. Перестановка букв в слове on дало no – общепризнанное сокращение north, «север». Если при этом не трогать drive, то фраза превратится в «ДВИГАЙТЕСЬ НА СЕВЕР». Однако если использовать словесную ассоциацию, то drive может стать «улицей», «проспектом», «авеню» или другим видом дороги. Таким образом, фраза также может означать «СЕВЕРНЫЙ ПРОСПЕКТ» (улица, авеню и т. д.).