Тени в переулке (сборник) - Эдуард Хруцкий

Официант, получивший деньги, отправился сдавать их директору, который в маленьком купе со столом и сейфом пересчитывал по новой кучу денег.

Поезд из Владивостока шел почти десять дней. Народ с востока ехал денежный: рыбаки, моряки торгового флота, шахтеры, золотодобытчики, народ, любивший погулять и легко расстававшийся с копейкой. Поэтому к концу поездки выручка зашкаливала за весьма внушительную сумму.

Официант постучал условным стуком в директорскую дверь и почувствовал рядом с ухом холодную сталь пистолетного ствола.

– Тихо или башку расшибу.

Директор открыл дверь, и в кабинет-купе рухнул официант с разбитой головой, сам руководитель вагона-ресторана тоже получил сильный удар в висок рукояткой пистолета и отключился.

Когда поезд, отдуваясь, въехал под эстакаду столичного вокзала, в вагон прыгнули двое инкассаторов и милиционер.

Кабинет директора был заперт. На стук никто не реагировал. Открыли дверь служебным ключом-тройником и увидели два окровавленных тела. Деньги исчезли.

Как и положено, на место происшествия прибыли представители железнодорожной милиции. В те годы она была одним из подразделений МГБ, поэтому задачи у них были специфические. Приехавший на место преступления зам-прокурора транспортной прокуратуры предложил создать совместную группу с МУРом.

Вот тогда-то в поезде появился Сергей Дерковский. Он с ребятами тщательно осмотрел место происшествия и нашел щечку от рукоятки чешского пистолета «зброевка». Это уже было кое-что. А то мужественные бойцы из железнодорожного угрозыска успели выдвинуть твердую версию, что официант и директор деньги передали сообщнику, а потом нанесли друг другу ранения. Правда, медэксперты развалили эту версию в одну минуту.

Итак, оставалась одна улика – кусочек пистолета «зброевка».

Кроме того, муровские опера опросили людей по ходу движения поезда, и ремонтные рабочие на станции Москва-Товарная рассказали, что на повороте, где состав замедляет скорость, из третьего вагона спрыгнули двое в железнодорожной форме.

На Петровке проверили все случаи применения чешского пистолета, но бандиты по этим делам были задержаны, а оружие изъято.

Оставались мастера-оружейники. Неделю оперативники трясли все мастерские и молодцов, подрабатывающих на дому мелким ремонтом. Работа была кропотливая и тяжелая. Но однажды агент сообщил, что некто Волков Николай Кузьмич, работающий только с коллекционерами, попросил его изготовить форму, чтобы отлить щечку для «зброевки».

К Волкову немедленно выехал Дерковский с группой. Их встретил весьма почтенный человек, который предъявил разрешение на работу с коллекционным оружием. Все было в порядке, да и подписи на документах весьма солидные.

Волков ремонтировал коллекционное оружие высоким чинам из МГБ, милиции и знаменитым московским собирателям всей колющей и стреляющей старины. Дерковский положил на стол мастера щечку от рукоятки пистолета.

– Она, – обрадовался Волков и достал из шкафа «зброевку». В кожухе пистолета была пробита дырка, боек отсутствовал, так что «зброевка» полностью соответствовала всем требованиям коллекционного оружия.

– Чей ствол? – спросил Дерковский.

– Профессора Баранова, известного коллекционера. Ствол изъяли, и эксперты обнаружили на рукоятке сле ды крови, соответствующие группе крови потерпевших.

Баранов, ничего не скрывая, поведал, что пистолет этот висел у него на стене, когда он уезжал на дачу, а вернувшись, профессор увидел, что щечка рукоятки исчезла.

Свободно в его дом приходил только племянник Глеб Канунников, артист.

Дальше все было делом техники. На квартире Канунникова произвели обыск и нашли железнодорожную форму, четыре комплекта. Мать сказала, что это костюмы для киносъемок и в данный момент ее сын находится во Львове, где принимает участие в создании эпического кинополотна. Но во Львове ничего не снимали.

Без труда установили оставшихся троих, однако они, по словам родных, выехали в разные концы СССР ударными темпами строить социализм. Интересно, что опера провели установку и выяснили, что эти молодые люди всегда жили открыто и законопослушно.

А через некоторое время дело об ограблении в поезде Владивосток – Москва забрало к себе МГБ.

Исчезла из «Коктейль-холла» таинственная четверка, так упорно разыскиваемая МУРом. С той поры никого из них я нигде и никогда не встречал и, откровенно говоря, удивлялся, как эти вежливые, интеллигентные молодые ребята могли пойти на такое серьезное дело, которое не каждый опытный урка смог бы поднять.

Отдав дело МГБ, в МУРе радостно вздохнули – уж слишком бесперспективная была работа.

Я много раз возвращался к этой истории. Искал в документах хоть какое-то упоминание о лихой четверке.

По сей день я узнал только то, о чем я написал.

Правда, мои коллеги-журналисты и некоторые оперативные работники выдвигали самые невероятные версии, естественно связанные со спецслужбами, но я в них не очень верю.

Весна в этом году припозднилась. И вечером, когда я иду домой по Кондратьевскому переулку, тени прошлого возникают неохотно, словно скользят по снегу. И где-то в конце переулка я вижу курчавого младшего лейтенанта, а чуть поодаль – четверых элегантных таинственных ребят. Тени прошлого – воспоминания о давно прошедшем. Все то, что сопровождает мою веселую и пеструю жизнь.

Бриллианты с кровавым отблеском

Я приехал в этот город на краю земли. Город, где главная улица, словно лыжная трасса, спадала с сопки, чтобы вновь взлететь на другую. Город, плотно ставший на берегу «самого теплого» Охотского моря.

Шел август 1959-го, а столица Колымы еще не утратила своей мрачной славы. И имя ее – Магадан – стало страшилкой в блатных песнях, а жители в основном были бывшие зэки, те, кто их когда-то охранял, и люди, которые приехали сюда за длинным рублем.

Но это уже был город. С прекрасным драмтеатром, кинотеатрами, двумя ресторанами. Возможно, их было больше, но я помню только два.

Вернувшись с Колымской трассы, о которой я писал очерк, мы с шофером пили водку в дощатой пельменной у драмтеатра, и на стене, рядом с призывным плакатом:

«Оставляй излишки не в пивной, а на сберкнижке», увидел афишу концерта Вадима Козина, известного в 40-х годах эстрадного певца, знаменитого лагерного сидельца, человека, о котором в Москве ходили тысячи слухов.

Я позвонил ребятам в местную газету, и они помогли мне достать билет, так как концерты Вадима Козина шли тогда в Магадане при битком забитых залах. Более того, ребята пообещали мне после концерта организовать нечто вроде интервью с колымским соловьем.