Уругуру - Алексей Санаев

Амани ничего не ответила, только почему-то опустила голову.

Плану ночной вылазки, на которую рассчитывали мы с Лабессом, не суждено было осуществиться. Через час после ужина у Оливье резко повысилась температура. Все началось с легкого недомогания: сначала он храбрился, но потом ему пришлось лечь в постель. Болезнь прогрессировала ураганными темпами – всего за десять минут из бодрого здоровяка он на наших глазах превратился в абсолютно больного человека, так что мы не успели даже достать лекарств. Он метался на кровати, у него зуб на зуб не попадал от озноба, а в ответ на предложение принять жаропонижающее, которое немедленно приготовила Амани, он только отрицательно мотал головой. Мы, смертельно перепугавшись, стояли возле его койки и не знали, что и делать.

– Не надо таблеток, – наконец прохрипел он из-под одеял. – Это малярия, приступ... Я давно болен. Странно, что здесь... В таком сухом климате... Непонятно...

Малярией, как впоследствии выяснилось, Лабесс заболел лет шесть назад где-то в Габоне. Вылечить до конца ее невозможно, хотя в умеренном климате она проявляет себя редко. Но здесь, в тропиках, болезнь снова дала себя знать. Приступ озноба – первое проявление малярийного припадка – проходит довольно быстро, уже через четверть часа температура начала снижаться столь же резко, как и появилась. Приступ перешел во вторую фазу – Лабессу стало безумно жарко, он скинул с себя одеяло и требовал, чтобы его вынесли на веранду. Амани принесла ему уже четвертый стакан чая, пока я простыми словами растолковал больному, что для того, чтобы вытащить его тушу из комнаты, понадобятся усилия всей деревни, а трактор мы забыли захватить с собой из Бандиагары. В конце концов, прошел и жар, к Оливье вернулся дар речи, и он, попросив выйти из комнаты перепуганных Малика и Амани, обратился ко мне:

– Вот видите, Алексей... Я не смогу подняться до утра. Я хорошо знаю эту болезнь, она прихватывает меня всякий раз, когда я попадаю во влажные экваториальные леса. Удивительно, что здесь, в этом сухом климате Сахеля... И знаете, что еще: никогда до этого я не терял возможности говорить. Сейчас же у меня в горле как будто поставили заслонку, напрягаю голосовые связки, а звуков нет... Помните сегодняшние слова этого шарлатана: «Ты сильно дорожишь своим языком?»

– Глупости, Оливье.

– Нет, не глупости. Меня специально вывели из строя, чтобы мы не могли пойти сегодня в пещеру. Я теперь никому не верю. Зато верю этому Абдаллаху. К сожалению, сегодня мы не сможем ничего узнать, а завтра уедем отсюда... И быть может, тем самым сохраним себе жизнь...

С этими словами он посмотрел на меня, и я почувствовал, что тому самому Оливье Лабессу, который объехал весь земной шар и бывал в самых жутких переделках, ему по-настоящему страшно...

В Министерстве культуры были недовольны Маликом. Хотя разговор с посланцем этого учреждения, ради которого наш гид в моем сопровождении вышел следующим утром на дюны, происходил на языке бамбара, тональность выступления чиновника не оставляла сомнений в его содержании. Мне показалось, что тот изрыгает проклятия, и по выражению лица нашего проводника я понял, что так оно и было.

– Накатили на меня по полной программе, – бодро подтвердил Малик, когда мы босиком спускались с дюны, наслаждаясь прохладным мягким песком под ногами. – Из-за меня, говорят, чуть не погиб Жан-Мари, большой ученый, не уберег... А что я мог сделать? Я и вчера был уверен, что Оливье тоже погибнет.

– Никто не погиб и не собирается, Малик, не бери в голову. Скажи лучше, что с туарегами?

– Нужно тащиться в Тимбукту, – ответил Малик. – Там живут несколько человек, которые много торговали в свое время в Стране догонов и, вероятно, знают и легенды о теллемах. Например, некий Ибн-Мухаммед: безумный старик, но помнит все от Сотворения мира. Лет ему больше, чем вот этому баобабу.

Мы задумчиво обошли вокруг гигантского приземистого дерева человек в шесть обхватом, с торчащими в разные стороны голыми ветвями.

– Как нам туда ехать? – поинтересовался я.

– Я вызвал из Бандиагары наш микроавтобус. Он будет ждать завтра утром наверху на плато, довезет до Мопти, а дальше только по реке... Кто поедет? – спросил Малик...

Рано утром мы с Оливье уже обо всем договорились. После жуткого вечернего приступа он чувствовал себя довольно бодро, но в речах его теперь было полным-полно несвойственной ему мистики. У моего коллеги было стойкое убеждение, что наши диалоги и перемещения тщательно отслеживаются догонами, и он не верил в возможность избавиться от этой слежки. К тому же слабость еще давала о себе знать.

Решено было, что они с Маликом останутся в Тирели и не спеша продолжат анализировать происходящее, а мы с Амани отправимся к туарегам и дадим им знать, как только разузнаем имя потомка гномов и место его проживания. А пока Лабесс подготовит вещи к новой экспедиции. Оливье был не слишком доволен, потому что не верил нашему гиду, но я напомнил ему, что хозяйственные обязанности должны быть на кого-то возложены, и если он, Оливье, готов заниматься этим самостоятельно, в одиночку, то я не против. Чтобы чуть поднять его настроение, я резонно заметил, что ему вскоре предстоит стать первым европейцем, увидевшим живого гнома, и он перестал ломаться.

В то же время Амани Коро с энтузиазмом согласилась совершить небольшое путешествие в Сахару, да, честное слово, не возражал против этого и я – после происшествия с Брезе Страна догонов начала вызывать у меня какую-то подавленность. Увещевания, тем не менее, включали в себя договоренность нигде и никогда не ходить по одному, не нарушать догонских законов и о любых перемещениях сообщать остальным членам команды.

День прошел в приготовлениях к нашему отъезду. Оливье восседал в старом плетеном кресле на расположенной на крыше дома веранде и сверху лениво давал нам указания, изредка требуя принести себе еды или чаю. Амани снабдила его годовым запасом лекарств и жестко приказала выпить львиную долю сразу же, у нее на глазах. Всю ночь мы проговорили о планах на ближайшую неделю, на все лады склоняя Абдаллаха с его странными предсказаниями, который, повидимому, целую ночь икал из-за этого как ненормальный.

А с первыми лучами солнца я, Амани и двое носильщиков, рекрутированных Маликом, отправились вверх по улице к микроавтобусу. На некоторое время нам предстояло вернуться из мира сказаний в мир людей.

РАБЫ САХАРЫ

Тимбукту. – Как несладко здесь приходилось первооткрывателям. – Четыре возможных контакта. – Рабы туарегов. – Купец Ибн-Мухаммед. – Мы напали на след. – Опасная стычка с туарегами. – Вдвоем на краю пустыни. – Новая беда.

На главной улице Тимбукту стояла столбом оранжевая пыль, из которой выплывали редкие допотопные автомобили, закутанные в широкие синие одежды смуглые туареги с верблюжьими плетьми и босоногие негритянки, несущие на голове огромные тюки или вязанки дров.

Мы с Амани прибыли сюда абсолютно разбитыми. За двухчасовым переездом из Страны догонов до Бандиагары по пересеченной местности последовал не менее тяжелый участок дороги до Мопти, крупного порта на реке Нигер. Здесь водитель нашего «мини-бюса» предложил нам ночлег в лучшей гостинице, после осмотра которой мы с Амани солидарно решили провести ночь на лодке в дороге до Тимбукту. В результате нам пришлось просидеть два часа в харчевне на берегу реки прямо в порту, где представители всех племен Мали в колоритных одеяниях грузили на борт длинных лодок-пинасс просо, скот, рис, мебель и своих родственников. Когда около пяти вечера с окрестных минаретов раздались призывные крики муэдзинов, все торговцы – весьма неожиданно для меня – побросали свои товары и собрались на небольшой площади, где дружно повалились прямо на землю и в течение нескольких минут молились под управлением неизвестно откуда взявшегося дирижера-муллы.

Здесь мы впервые близко увидели малийских туарегов. Молчаливые и мрачноватые, они с надменным видом прохаживались вдоль рядов плоских прозрачно-серых блоков каменной соли, которые выгружали из лодок суетливые негры, и резко прикрикивали на носильщиков. Все лицо у каждого из них было закрыто синим или черным тюрбаном, из-под которых виднелись только глаза, что придавало им своеобразный демонический блеск.

Они-то и составляли основной контингент пассажиров нашей сверхскоростной пинассы, на которую в конце концов сумел погрузить нас водитель. После этого в течение почти двух суток мы наслаждались странными звуками и запахами Нигера, а также комфортом пассажирского транспорта, которому, по самым скромным прикидкам, было несколько сотен лет.

Пейзаж вокруг нас не отличался разнообразием: начался Сахель, местность засушливых полупустынь, где редкие глиняные мечети в деревнях рыбаков бозо или шалаши скотоводов фульбе перемежались столь же редкими зелеными полями или пастбищами. Все больше пространства завоевывала великая пустыня. Я устроился на носу лодки, обмотал голову туарегским платком, вымененным у кого-то из пассажиров за четыре пальчиковых батарейки, и, вооружившись своим длинным объективом, фотографировал местных жителей, выкладывавших яркие постиранные одежды сушиться прямо на глинистом берегу.