Из воспоминаний - Жорес Медведев

Солженицын приехал в Обнинск с женой Натальей Решетовской. Они приняли приглашение остановиться в нашей квартире на два-три дня. После короткого отдыха мы отправились в гости к Тимофеевым-Ресовским. Жена Тимофеева-Ресовского, Елена Александровна, тоже генетик и тоже знаменитость в этой области знаний, работала вместе с мужем, но на скромной должности младшего научного сотрудника. По возрасту (66 лет) ей полагался выход на пенсию, но для нее сделали исключение. Поскольку большую часть своей исследовательской работы супруги провели в Германии, а затем в тюремной «шарашке» на Урале, то их пенсионный советский стаж как «дипломированных» ученых с научными степенями не превышал одного года. Выход на пенсию обернулся бы для них финансовой катастрофой.

Встреча двух бывших узников Бутырской тюрьмы носила очень трогательный характер. Беседа и воспоминания продолжались до поздней ночи. Солженицын был прекрасным рассказчиком. Однако Тимофеев-Ресовский его в этом отношении все же значительно превосходил. Я не встречал никого, кто бы столь ярко и интересно мог рассказывать эпизоды из своей жизни или даже объяснять научные проблемы. На следующий день мы гуляли по городу, спустились по парку к Протве, небольшой речке, знаменитой, кроме своей истории (наполеоновская армия поила своих коней из Протвы перед отступлением после поражения под Малоярославцем), еще и тем, что ее вода охлаждала реактор первой в мире атомной электростанции, давшей ток в 1954 году Обнинск в 1965 году был небольшим городом с населением около сорока тысяч человек, состоявшим из работников семи научных институтов, в основном связанных с атомной энергией. Въезд иностранцев в Обнинск был запрещен, он был по тем временам «полузакрытым» городом. Здесь было четыре секретных института и производство реакторов небольшой мощности для подводных лодок. Природа вокруг города была очень красивой, и небольшие деревеньки в долине Протвы и по ее притокам увеличивали живописность окрестностей.

Все это, по-видимому повлияло на решение Солженицына о переезде из Рязани в Обнинск. Обсуждалась и возможность работы для Решетовской. Вакансий было очень много, тем более что именно в это время в нашем институте вводился в эксплуатацию новый большой корпус, оборудованный для радиохимических исследований. Тимофеев-Ресовский еще до приезда в Обнинск Солженицына получил согласие на работу Решетовской в своем отделе. Для нее, как и для жены самого Тимофеева-Ресовского, предполагалась должность младшего научного сотрудника. Директор нашего института академик Г. А. Зедгенидзе, генерал медицинской службы, был человеком смелым и принципиальным. Именно благодаря его смелости в институт смогли приехать на работу нереабилитированный Тимофеев-Ресовский и уволенный в Москве «диссидент» Жорес Медведев. Мечтой Зедгенидзе, пользовавшегося тогда поддержкой всесильных атомных ведомств, было превращение института в лучший в Европе центр радиологических и радиобиологических исследований.

Если бы план Тимофеева-Ресовского был одобрен и женой Солженицына, то их переезд в Обнинск мог бы осуществиться уже в июне-июле 1965 года. Неожиданная трудность возникла не со стороны властей, а со стороны Н. А. Решетовской. Оказалось, что она претендовала как доцент на должность старшего, а не младшего научного сотрудника. Эти претензии, выявившиеся уже после отъезда Солженицына, вызвали раздражение Тимофеева-Ресовского, для которого Решетовская даже и как младший научный сотрудник не представляла никакой ценности. Она не имела опыта работы с радиоактивными веществами и не знала генетики. По мнению Николая Владимировича, которое я разделял, переезд в Обнинск организовывался именно для Солженицына, а не для Решетовской. У Тимофеева-Ресовского была в отделе лишь одна вакансия старшего сотрудника, но на нее был более достойный претендент, его ученик, несколько лет проработавший с ним на Урале. Несколько свободных вакансий «старших» сотрудников имелось в отделе радиационной дозиметрии. Я уговорил заведующего этим отделом предоставить одну из этих должностей Решетовской. Он согласился, так как понимал, что это делается для Солженицына, который именно среди ученых пользовался в то время необыкновенной популярностью.

Сложность проблемы состояла однако в том, что должности старших сотрудников уже являлись «номенклатурными». Они замещались только по конкурсу, и результаты конкурса утверждались Президиумом Академии медицинских наук СССР. Это обстоятельство откладывало решение проблемы на два-три месяца. Всех подробностей обсуждать здесь нет необходимости. В начале июля 1965 года, благодаря активному лоббированию с моей стороны, со стороны Николая Владимировича и наших друзей, Решетовская была почти единогласно избрана старшим научным сотрудником отдела радиационной дозиметрии, в которой она, конечно, ничего тогда не понимала. Но мы надеялись, что сумеем ей помочь освоить новую профессию. Директор института Г. А. Зедгенидзе, согласовав проблему во всех инстанциях, включая и Калужский обком КПСС, пригласил к себе в середине июля Решетовскую и Солженицына и сказал, чтобы они готовились к переезду в Обнинск в сентябре. Он также обещал выделить им из фонда института хорошую квартиру в новом доме.

Переезд в Обнинск казался для Солженицына столь реальным, что он и Решетовская поехали по окрестным деревням, чтобы купить или снять небольшую дачку. Солженицын привык писать в деревне, в условиях полной изоляции. В Рязани с ранней весны и до поздней осени он жил и работал в небольшой деревушке Солотча. Кроме двух-трех близких людей никто обычно не знал его деревенских адресов.

Возле живописной деревни Рождество, километрах в двадцати от Обнинска к Москве по Киевскому шоссе, Солженицын и Решетовская случайно нашли даже не деревню, а садовый поселок-кооператив. Состоявший из небольших дачек, имевших земельные наделы по десять-двенадцать соток, этот поселок принадлежал какому-то ведомству в Москве, и сюда летом приезжали отдыхать двадцать-тридцать человек из Москвы. Самый дальний от шоссе домик был расположен на берегу маленькой речки Истье и подлежал продаже. Весенний разлив реки затапливал и участок, и часть дома, и именно поэтому никто не хотел его покупать.

Владелец дома Борзов предлагал дом на продажу всего за две тысячи рублей, и сделка была тут же оформлена. Поскольку домики на садово-огородных участках не регистрировались как жилые, купля-продажа не требовала оформления в местном совете. Нужно было лишь согласие членов кооператива. Солженицын в первый раз в жизни оказался собственником небольшого участка земли и маленького деревянного домика, месторасположение которого пока никто, кроме Жореса Медведева, не знал. Свою летнюю дачку, имевшую две комнаты, Солженицын назвал «Борзовка» по имени прежнего ее владельца.