История Разума в галактике. Инженер: Греза о прошлом. - Олег Койцан

Я все время оглядывался: невозможность нормального общения со спутниками сильно раздражала. Примитивная сигнальная система, принятая перед самым переходом, похоже была ими уже окончательно забыта, и группа (ее остатки) постепенно превращалась в стадо. Ни мой шлем, ни тем более их самоделки, не были оборудованы ни микрофонами, ни внешними динамиками. И если громкие однотонные звуки в этих пародиях на гермошлем, расслышать еще было можно, то разобрать уже с дистанции в пару метров, что там жужжит твой спутник – становилось просто нереально. Нормально поговорить с кем-нибудь было возможно, только при соприкосновении лицевых пластин масок. Но не будешь же каждый раз, когда понадобится скорректировать поведение группы, стукаться лбами со всеми ее членами поочередно. Останавливаться и кучковаться каждые несколько минут, что бы просто обменяться информацией о самочувствии, тоже как-то глупо. Мы так вообще никуда не доберемся – замерзнем при следующей смене сезонов нафиг. Так, что о физическом состоянии моих спутников я мог судить только опосредованно – по тому как они движутся. Хотя и здесь были сложности: мешковатые костюмы скрадывали движения, и без того неуклюжие из-за неудобства тех же костюмов.

Я вовремя обернулся – одна из фигур, шагавших за мной, пошатнулась и рухнула на камни. Остальные, заметив, что и я встал, тоже безучастно остановились. Похоже дело было скверно: Владимир, упав на том проклятом поле, слегка повредил костюм и видимо нахватался токсина больше, чем сумел нейтрализовать лесной сок. Плохо, очень плохо – я на себе чувствовал, что передозировка Лесного Сока обладала побочными эффектами. И одним из самых неприятнейших из них являлась некоторая потеря четкости восприятия, его замыливание, что на фоне возникающей по тем же причинам эйфории, могло закончиться весьма печально – сожрут, а ты и не заметишь, плавая в розовых соплях. Те несколько минут, что я осматривал Володю, ни один из прочих туристов не поспешил мне на помощь – так и простояли равнодушно на одном месте. М-да… я полагал, что дела у моих спутников, из-за несовершенства их организмов, будут обстоять несколько хуже, чем у меня, но я и помыслить не мог, что они будут настолько неадекватны. Ведь с той стороны смертоносного поля, уже после приема Сока, они вели себя вполне осознанно. Надо было что-то делать, и делать срочно – и с раненым, и с этими истуканами бесчувственными. Заметив блеск воды, я отпустил лямку саней (уже порядком мне осточертевших) и скорым шагом рванул вперед. Вынул из бокового кармана одну из фляг с лесным соком и вылил все ее содержимое в большую лужу, скопившуюся в довольно обширной каменной чаше. Затолкал в воду троицу неадекватов, доволок кое-как туда же Владимира, опустил его в лужу поближе к бережку – что б не захлебнулся ненароком; забросил в самый центр водоемчика сани… Как же мне хотелось рухнуть в прохладную воду, блаженно расслабить натруженные мышцы, побалдеть десяток минут, чувствуя, как успокаивается в груди заходящееся диким стуком сердце, расслабляются натруженные мышцы, и затихает боль в отдавленных лямками саней плечах. Вместо этого пришлось быстро, буквально пару раз с головой окунуться по центру лужи, дезинфицируя свой костюм, и со стоном отодрав себя от воды, заняться Владимиром. Я порезал на куски защитный костюм, ибо никак иначе не удавалось извлечь из него парня. Володя выглядел скверно: его трясло, губы посинели – все было очень плохо, начались судороги, а я ничем не мог ему помочь. Будь среди нас врач с приличным набором медикаментов, тогда все могло бы сложиться иначе, а так, мне оставалось только ждать и надеяться, что его организм справится с отравлением сам… Но следовало еще позаботиться о прочих полутрупах: отлежавшись в прохладной водичке и поостыв, они похоже стали более адекватны. По крайней мере сумели самостоятельно избавиться от костюмов и выползти из лужи. Правда, на берегу силы их покинули окончательно, и они дружно впали в полудрему-полуобморок. Пошел откат от использования столь сильного стимулятора каковым являлся Лесной Сок, да еще в таких чудовищных дозах…

Через три часа, к тому времени, когда я сумел разбудить остальных, Владимир уже скончался. Его смерть прочие члены группы восприняли… а никак не восприняли – слишком велика была душевная усталость, на сильные эмоции уже не оставалось здоровья… даже у меня. Такое иногда бывает: ты так хочешь верить, что беда произошла не с тобой, что это лишь дурной сон: ты скоро проснешься, проблемы развеются как ночной кошмар, и все будет как прежде…

Чуть позже, когда мы уже уходили с этой стоянки, я заметил в отдалении такую же кракозябру, что напала на ребят в Лесу. Так вот, никто даже не вздрогнул, когда я ее расстреливал. Кстати, как и в прошлый раз, я выстрелил сначала разрывной стрелой, а потом ядовитой, только на этот раз колба внутри наконечника была заполнена не Лишайником, а обычным цианидом – тварь была далеко, так что и «обычная» отрава свалила ее надежно и качественно. Я еще не обезумел настолько, что бы засевать Лишайником окрестности, не имея поддержки Леса. А колбу, заполненную мной на том смертоносном поле, предполагалось использовать как САМЫЙ последний аргумент, как оружие судного дня – если хотите. Мы похоронили Владимира здесь же, на берегу водоема. Единственное, что мы смогли сделать для него среди этих скал – завалить тело камнями. По моему настоянию, мы посадили один из принесенных с собой ростков Леса на могиле. Поймите меня правильно – да, я знал, что Лес существо в том числе и плотоядное. Но я не мог допустить ни малейшего шанса к тому, что бы Лишайник, споры которого, возможно, угнездились в теле погибшего, сумел захватить еще и эту платформу. Пусть уж тело Владимира достанется Лесу, чем этой заразе.

Лес.

Сведения о родном мире для закопанного в его корнях существа, поразили Лес. В пока еще неясных, малопонятных, весьма отрывочных картинах, почерпнутых из разума этого создания, Он увидел столько возможностей, ранее даже не приходивших ему на ум. И когда там, за Непреодолимой Завесой, погиб еще один человек, Лес не удержался и потребовал от Ростка, укоренившегося на его могиле (Лес нащупал в памяти существа как самоназвание этих разумных, так и наименование заинтересовавшего его феномена) любой ценой сохранить и передать ему как генетическую информацию, так и собственно память поврежденного мужчины.

Для лагеря я выбрал самою первую (считая от горы) пещеру. Во первых, она находилась ближе всего к точке, в коей через пару дней (или около того) открывался переход домой. Далее, ее вход был частично завален каменной осыпью (за тысячелетия столь беспокойного существования, скопившейся у подножия горы). А через оставшийся узкий лаз, в пещеру не смогло бы забраться ничего крупного. Глубже, ход резко расширялся, тем самым давая обороняющимся место для маневра, и одновременно ставя нападающих в очень невыгодные условия – двое против одного, к тому же зажатого в теснине шкуродера. В таких условиях и от стаи средне размерных плотоядных было бы отбиться несложно, главное – не позволить себя оттеснить от входа, уничтожая врагов по одному, не давать им накапливаться в пещере. Кроме того, осыпь состояла в основном из довольно крупных камней, так что потоп нам так же не грозил – любой силы дождь свободно просачивался бы в промежутки между глыб. Да и, из-за той же узости входа, возможные (да что там – обязательные!) колебания атмосферной температуры, конечно сказывались на внутреннем микроклимате пещеры, в гораздо меньшей степени. Более того, после первичного осмотра пещеры (потолок – сойдет, камней и мусора немного), она порадовала нас еще одним каменным валом в десятке метрах от входа. Так что мы, в итоге, оказались в импровизированном базальтовом пузыре, оба выхода из которого было довольно несложно оборонять.