Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сегодня была особая причина для оживленного сборища. Преподаватель А. С. Попов читал публичную лекцию «О возможности телеграфирования без проводников». Да, именно телеграфирования без проводников. Без всякой маскировки. И с показом того, как это совершается. Телеграфирование.
В общем-то он показывал все то же самое, что и год назад здесь же, в Кронштадте, на заседании Русского технического общества, и еще год назад — в Петербурге на заседании Русского физико-химического общества. Тот же приемник волн, лишь немного улучшенный. Главный предмет его изобретения.
Теперь он прибавил к тому же ради наглядности еще два приспособления. К вибратору присоединил телеграфный ключ особой, собственной конструкции. Этакий пружинистый контактный стержень со шляпкой наверху в виде кнопочки, чтобы Рыбкину было легче манипулировать, посылая сигналы по азбуке Морзе. А к приемнику приспособил телеграфный пишущий аппарат с лентой, чтобы принимать сигналы не просто на слух по коротким и длинным дребезжаниям звонка, а с записью точек и тире на ленте, как полагается в телеграфии.
Никогда не придавал он этим приставкам решающего значения. Приставка есть лишь приставка. И всегда говорил и писал: «…при помощи реле можно ввести в цепь какую угодно постороннюю энергию». К тому же он вынужден был последний год скорее прятать, чем раскрывать истинный практический смысл своего изобретения. Увы, уж так получилось. Теперь вдруг стало иначе. Теперь можно действовать в открытую, сказать в полный голос. И он, готовясь к публичной лекции, постарался теперь приспособить к своим приборам эту самую постороннюю цепь — телеграфный ключ и телеграфную ленту. Ясные и понятные всем принадлежности.
Конечно, публика и глазела больше всего на них, на эти вещественные доказательства телеграфии.
Приемник поставили, как обычно, на виду у всех, в большом зале. И стержень антенны подняли на флагштоке до высоты двух саженей. А вибратор, как бывало и прежде, отнесли за стены и двери в другое помещение. Там, на входной лестнице Морского собрания Рыбкин приготовился посылать сигналы с помощью ключа-манипулятора.
Обычные объяснения Попова: немного теории, принцип действия. Затем посыльный матрос бежит вниз к Рыбкину, чтобы сообщить на словах: пора! И Рыбкин выстукивает ключом, как заправский телеграфист, серию коротких и длинных посылок. И в зале у всех на виду записывающий аппарат вдруг сам по себе начинает разматывать свою ленту и отстукивает клювом на ней точки и тире. Наблюдатели от публики читают громко по ленте расшифрованные сигналы. Полная картина телеграфии.
В сущности, все то же, что было и год, и два года назад. Электромагнитные волны сами автоматически соблюдают свою очередность друг за другом. Главное зерно изобретения. Только теперь одетое еще в полную телеграфную форму. И все ясно увидели, с чем же они имеют дело. Новая телеграфия. Телеграфия без проводов.
Попов мог снова говорить в полный голос.
А между тем в Лондоне молодой Гульельмо Маркони пожинал плоды газетного успеха. Весть о его чуде беспроволочной телеграфии молниеносно распространялась с помощью и такого испытанного средства связи, как людская молва.
На имя Маркони в лондонский дом стало приходить столько писем, пакетов, каблограмм, сколько вряд ли удавалось получать какому-нибудь еще молодому человеку в его возрасте. Маркони вдруг сразу стал известным лицом на фоне того, чем жил и волновался мир в начале 1897 года.
Приходили письма из Европы, Америки, даже из Японии. Множество быстрых и предприимчивых людей немедленно предложили ему свое участие в эксплуатации изобретения. Маркони приготовил у себя в комнате большую мусорную корзину, куда и бросал все эти предложения.
Множество дам и девиц, от самых юных и до самых почтенных, выражали ему свое восхищение, преклонение — «покорителю тайны природы». И слали также свои предложения немедленно вступить с ним… в брак. Гульельмо опять снисходительно улыбался, но писем этих в корзину не бросал, а складывал их отдельно, перевязывал в пачки ленточкой. И чаще посматривал на себя в зеркало.
Приходили и вполне серьезные, деловые письма. От отправителей куда более солидных. В таких случаях полагалось держать совет с кузеном Дэвисом и мамой Анной. Но получалось как-то так, что все чаще последнее слово оставалось за самым молодым. Гульельмо Маркони не переносил, чтобы его к чему-нибудь принуждали. В конце концов, изобретатель-то он!
Дала знать о себе и родная Италия. Крупный Миланский банк готов уплатить триста тысяч лир наличными, если Маркони согласен продать изобретение. Триста тысяч! Даже старший Джемсон причмокнул от удовольствия. Но молодой Маркони ответил:
— Я думаю, не следует торопиться.
Пришло письмо, пахнущее уютом усадьбы Понтехио. Маркони-отец настоятельно советовал сыну принять предложение Миланского банка. Триста тысяч! Он рисовал упоительную картину того, что можно сделать на эти деньги. Приобрести хорошенькое именьице, как раз рядом с Понтехио. Развести коров, овец. Он прислал даже лист с росписью самых лучших пород. Коровы, овечки. Они вместе, Маркони-старший и Маркони-младший, будут управлять хозяйством. Холмы, долины, стада?
— Папа становится сентиментальным, — заметил Гульельмо.
Миланский банк не получил согласия.
Подождем! Иногда надо уметь выждать, как и уметь действовать быстро. К тому же он собирается еще осуществить некоторые опыты. Посмотрим, что ему тогда станут предлагать.
Мама Анна с гордостью посмотрела на сына. Как растет мальчик! Как быстро усваивает он уроки!
ШАГИ НА ВОДЕ
Яркое апрельское солнце серебром играло на широкой обнаженной полосе воды. Щурясь от света, Попов смотрел с высокой гранитной стенки на сверкающую гладь Кронштадтской гавани, словно пересчитывая вереницу расставленных плавучих вешек с флажками. Лед уже тронулся, отступил. Можно начинать испытания.
Приборы пришлось взять прежние, что были и раньше — «лекционные игрушки», — и прямо из учебных стен вынести их на открытую местность, на воду. Бумага все ходит где-то там по канцеляриям. Бумага о необходимости новой аппаратуры и новых испытаний. Сумма в триста руб-лей продолжает все еще подвергаться рассмотрению, изучению, утверждению. А пока — старые верные, но незатейливые приборы, слепленные почти по-домашнему из того, что было под рукой. Попов успел только немного видоизменить вибратор, поставив на нем вместо шаров большие диски, которые
