Новый Мир ( № 8 2008) - Новый Мир Новый Мир

Наташа ответила, что она слыхом не слыхала про подобные интриги, что, как только я выздоровею, они меня будут счастливы встретить. Не сомневаюсь, что и этот разговор, и все последующие — дело личной ответственности именно Наташи, — случай такой же, как с Галей на телевидении.

В начале июня, в самые трудные дни, я явилась на курсы. Пока я шла из двери Малого зала старого Дома кино до трибуны, все оболтусы с курсов стоя аплодировали. С глупым видом я остановилась у стола, вспомнила, как делал ручкой Стенли Крамер, когда ему не давали говорить перед просмотром “Корабля дураков”, повторила этот изысканный жест. Зал продолжал тупо бить в ладоши. Я сказала: “Видите, как полезно вовремя поболеть. Раньше я в вас не замечала такой страстной любви к истории советского кино. Благодарю вас. Начнем”.

Красиво, не правда ли?

На следующее занятие мой столик у микшера был украшен цветочками. Потом все вошло в колею. Я, конечно, этого никогда не забуду19.

Должна сказать, что по отношению к нам с Людой прекрасно вел себя Союз кинематографистов и аж советский кинематограф в целом. Подписанское дело там сразу и намертво замяли, нигде даже не помянули ни разу. Более того, я знала, что, если меня из института уволят, Союз нас без куска хлеба не оставит. Так было сказано, а кем уж — не важно, умолчим пока20. Люди в кино оказались хорошие. На “Мосфильме”, когда я там в первый раз появилась, эти люди, раньше от меня вполне далекие, встретили меня как дочь и как сестру.

Когда я подбиваю общий баланс и определяю процент черного и белого, все же получается, что света было больше. Общую атмосферу кошмара прорезали яркие лучи. Пусть количественно зло преобладало. Но добро ведь шло в то время по двойной цене.

Неореалисты очень любили пустить в последний кадр какого-нибудь ребеночка. Вначале это было мило, но скоро выродилось в штамп. Возникал законный вопрос: если показано, что жизнь есть полный хренолин и с каждым днем все хуже, на каком основании можно предположить светлое будущее данной крошки? И когда у Лукино Висконти в “Рокко и его братьях” после того, как старшие братья все скурвились, продались, сели в тюрьмы и так далее, маленький Лука бежал по символической белой улице в неведомую (видимо, социалистическую) даль, было просто обидно, что такой серьезный человек и, можно сказать, герцог Висконти сочиняет себе подобную панацею.

Я заканчиваю свой рассказ ими, нашими детьми, не из концепционных соображений по поводу будущего неизбежного прогресса, движения вперед и прочего исторического оптимизма. “Отнял у мудрых и разумных, дал детям и неразумным” — это евангельское выражение любил граф Толстой Л. Н., и как оно верно!

Человеком показала себя в эти дни моя дорогая дочка Маша, нет и нельзя пожелать лучшего, идеального друга. Андрей в эти дни без лишних слов, тактично, когда я входила в их дом, сам подставлял щечку для поцелуя — высший знак доверия и любви, ибо лобзать себя он разрешает только Лёне и Рите, родителям. Сергей Белов, как всегда безотказно снимая нам показания электросчетчика (ввиду нашей полной тупости), отличался лапидарностью и глубиной социологического анализа событий и точностью прогнозов — в отличие от академического, окостеневшего, бессильного социологизирования старших. Елене Петровне Зоркой я обязана как первому представителю прессы, заказавшему мне подписную статью (в стенгазету ее математической школы). Бесценный Кирилл Петрович по малолетству слабо разбирался в происходящих кампаниях, но давал свои экстраординарные высказывания на общие темы бытия человеческого. Мои шереметьевские подружки Наталия Андреевна и Вера Андреевна Зоркие также украшали существование. Нельзя забыть и подлинное товарищество со стороны девятилетней Даши Макогоненко, с которой мы проводили бессонные сутки с 21 августа в Комарове. Когда душило отчаяние, Даша по первой просьбе исполняла замечательно длинную, таинственную песню с рефреном “Цыганка правду говорила, цыганка верная была”.

Они все понимали и еще знали нечто. Потому в их поведении никогда, ни разу не проскользнула ни одна неверная нота. Потому с ними было так хорошо. Мои любимые, ahoj21!

ПРИМЕЧАНИЯ

1 В 1965 г. были арестованы Андрей Синявский и Юлий Даниэль, публиковавшие на Западе литературные произведения (под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак), что было квалифицировано как “особо опасное государственное преступление”, и в 1966 г. приговорены к 7 и 5 годам лагерей строгого режима. В январе 1968 г. состоялся суд над Александром Гинзбургом, составителем сборника документов по делу Синявского и Даниэля (так называемой “Белой книги”), Юрием Галансковым, составителем литературно-публицистического альманаха “Феникс-66” (в который вошла статья Абрама Терца “Что такое социалистический реализм”), Алексеем Добровольским, Верой Лашковой, приговоренным к 5, 7, 2, и 1 годам лишения свободы .

2 Андрей Зорин — сын Леонида Генриховича Зорина и Генриетты Григорьевны

Зориной (1923 — 1980) — Риты, которая не раз встречается на страницах повести.

3 Людмила Ивановна Белова (1921 — 1986) — киновед, сотрудник Института истории искусств, соседка Н. Зоркой по подъезду.

4 Петр Маркович Зоркий (1933 — 2005) — брат Н. Зоркой, химик, профессор МГУ.

5 Галина Ивановна Медведева — жена Давида Самойлова.

6 Ирина Ивановна Рубанова — киновед, сотрудник Института истории искусств.

Галя — ее дочь.

7 Редакция журнала “Советский экран” располагалась на первом этаже кооперативного дома, где жила Н. Зоркая. Ее брат, кинокритик и журналист Андрей Маркович Зоркий (1935 — 2006), в те годы работал в “СЭ”.

8 Р. А. Руденко — Генеральный прокурор СССР в 1953 — 1981 гг. Комизм ситуации состоит в том, что машинистка “СЭ” была однофамилицей диссидента Виктора Хаустова, в 1967 г. приговоренного к 3 годам лагеря.

9 Ленинградская подруга Н. Зоркой, врач-пульмонолог.

10 Институт истории искусств несколько раз переезжал, с конца 1960-х годов размещается в особняке XVIII века по адресу: Козицкий пер., 5.

11 Борис Шрагин (1926 — 1990), Леонид Пажитнов (1931 — 1997), Лев Копелев (1912 — 1997) были исключены из партии райкомом КПСС и уволены с работы приказом директора без решения Ученого совета; Юрий Давыдов получил строгий выговор.

12 Виктор Ильич Божович — киновед, тогда сотрудник Института истории искусств.

13 Иван Александрович Пырьев (1901 — 1968) — советский кинорежиссер (“Трактористы”, “Свинарка и пастух”, “В шесть часов вечера после войны”). Лионелла Скирда — актриса, его жена.

14 Понятно, что человек, чье “дело” разбирается на собрании, не может вести протокола, тем более если “рисует рисуночки” (см. стр. 28). Материалы заседаний были тайком переданы Н. Зоркой из института. В этих строчках она старается отвести всякое подозрение от тех, кто это сделал.

15 Аркадий Николаевич Анастасьев (1914 — 1980) — театральный критик.

16 Леонид Александрович Седов — социолог; Игорь Александрович Рацкий (1937 — 1980) — театровед, шекспировед.

17 Алла Петровна Парфаньяк — подруга Н. Зоркой со времен ГИТИСа, актриса

Театра им. Вахтангова, жена Михаила Ульянова.

18 Галина Пантелеймоновна Лучай (1938 — 2001) — редактор телевидения, а также

исполнительница роли Катерины Матвеевны в фильме “Белое солнце пустыни”.

19 Н. Зоркая преподавала на Высших курсах сценаристов и режиссеров до последних дней своей жизни, но не успела принять итоговый зачет. Однако студенты к назначенному сроку выполнили ее зачетное задание и в память об учителе провели блистательный фестиваль римейков отечественного кино, названный ими “НЕЯРЕАЛИЗМ”.

20 Из осторожности Н. Зоркая не называет имя Александра Васильевича Караганова (1915 — 2007) — критика, профессора, секретаря Союза кинематографистов СССР.

21 Привет (чешск.).

Поющий двойник

*     *

  *

Погружаешься в парк, как в роман,

где ветвятся живые сюжеты.

Но английский расчисленный план

обрывается около Леты

или Сороти… Там, за рекой,

что тебя и звала, и пугала?

не разрублен на главы покой,

а пространство не ищет финала.

Две реальности вновь наравне,

и тебе непосильна разгадка,