Антология Фантастической Литературы - Хорхе Луис Борхес

Донья Хертрудис. Дядя Висенте! Замолчи же наконец, мне не нравятся эти разговоры.

Клементе (взволнованно). Я уже объяснял, донья Хесус, в то время у нас не было денег, чтобы похоронить его здесь.

Матушка Хесусита. А что мешает девочкам перенести его сюда? Не нужно мне объяснений, вам всегда не хватало чуткости. (Слышится еще более громкий удар.)

Каталина. Я вижу свет! (Проникает луч света.) Я вижу саблю. Это архангел Михаил снова явился проведать нас! Видите его копье.

Висенте. У нас все в сборе? Тогда порядок и мы в полной готовности.

Клементе. Нет Муни и моей невестки.

Матушка Хесусита. Вы, чужаки, вечно держитесь в стороне.

Донья Хертрудис. Муни, Муни! К нам кто-то прибудет, возможно, это одна из твоих кузин. Тебя это не радует, мальчик? Вы сможете, как прежде, играть вместе и смеяться. Может, тогда твоя печаль тебя покинет.

Появляется Ева, иностранка, белокурая, высокая, печальная, очень молодая, в дорожном костюме 20-х годов этого века.

Ева. Совсем недавно Муни был здесь. Муни, сынок! Ты слышишь эти удары? Так ударяет море о скалы, на которых мой дом... Никто из вас не видел его... Он стоял на скале и был высок, как волна. Ветры бились в его стены и убаюкивали нас по ночам. Соленые вихри покрывали его окна морскими звездами. Побелка кухни золотилась от солнечных рук моего отца... Ночами таинственные существа — порождения ветра, воды, огня и соли — проникали через дымоход, съеживались в языках пламени, пели в струйках умывальников... Дзинь, дон! Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь, дон... И запах йода распространялся по дому, навевая сны... Резвящийся сверкающий дельфин возвещал нам наступление утра. Вот так, блеском чешуи и кораллов! (При этих словах Ева поднимает руку и указывает на яркий поток света, врывающийся в склеп. Наверху снимают первую плиту. Помещение освещается солнцем. Нарядные одежды выглядят пыльными, а лица — бледными. Каталина прыгает от радости.)

Каталина. Хесусита, взгляни! Кто-то идет! Кто его, Хесусита, отправил сюда, донья Дифтерия или архангел Михаил?

Матушка Хесусита. Обожди, девочка, сейчас увидим.

Каталина. Меня сюда послала донья Дифтерия. Ты помнишь ее? У нее были ватные пальцы, и она не давала мне дышать. Ты ее испугалась, Хесусита?

Матушка Хесусита. Да, сестричка. Я помню, как тебя унесли, а двор остался усыпанным темно-лиловыми лепестками. Мама очень плакала и мы, девочки, тоже.

Каталина. Глупышка! А ты что, не знала, что будешь играть здесь со мной? В тот день архангел Михаил присел со мной рядом и начертал это своим огненным копьем на небе... Я не умела читать... однако же прочла. А хорошо было в школе сеньориты Симеон?

Матушка Хесусита. Очень хорошо, Катита. Мама отправила нас в школу с черными бантами... а ты уже не смогла быть с нами.

Каталина. И ты выучила азбуку? Мама тоже должна была послать меня в школу. Но поскольку...

Муни (входит в пижаме, лицо у него синее, волосы белокурые). Кто это к нам? (Вверху в открытом отверстии показываются ноги женщины.)

Донья Хертрудис. Клементе, Клементе, да это же ноги Лидии! Какая радость, дочка, какая радость, что ты умерла так скоро! (Все молчат. Лидию спускают вниз на веревках. Негнущаяся фигура в белом платье, руки скрещены на груди, пальцы сложены крестом, голова склонилась на грудь, глаза закрыты.)

Каталина. А кто она — Лидия?

Муни. Лидия — дочка дяди Клементе и тети Хертрудис, Катита. (Гладит девочку по голове.)

Матушка Хесусита. Мало нас было, так бабушка народила! Здесь уже целый выводок внуков. Сколько же слизи! А что, разве печь крематория не более современный способ? Мне кажется, это гораздо гигиеничней.

Каталина. Правда, Хесусита, здесь и без Лидии тесновато?

Матушка Хесусита. Даже очень, моя девочка! Тут находится место для всех, кроме бедняги Рамона.

Ева. Как она выросла! Когда я приехала, она была такой же маленькой, как Муни. (Лидия стоит на ногах, остальные вокруг разглядывают ее. Затем она открывает глаза.)

Лидия. Папа! (Обнимает его.) Мама! Муни! (Обнимает их.)

Донья Хертрудис. Ты неплохо выглядишь, дочка.

Лидия. А где же бабушка?

Клементе. Она не может подняться. Ты помнишь, мы допустили ошибку, похоронив ее в ночной рубашке?

Матушка Хесусита. Да, Лили, оттого мне приходится лежать per secula seculorum[64].

Донья Хертрудис. Ты же знаешь эти бабушкины штучки, Лили, вечно все не по ней... все не так.

Матушка Хесусита. А самое худшее, дочка, что я должна в таком виде предстать перед самим Господом. Представляешь, какое позорище? И почему ты не догадалась захватить мне какую-нибудь одежду? Хотя бы серое платье с тисненой отделкой и букетиком фиалок у шеи. Ты помнишь его? Я надевала его, отправляясь наносить визиты... О стариках никто никогда не вспоминает...

Каталина. Когда к нам является архангел Михаил, она прячется.

Лидия. А ты кто такая, малышка?

Каталина. Я — Катита.

Лидия. А, понятно. На пианино стоял твой портрет. Теперь он в доме Евиты. Ты на нем такая грустная, задумчивая, в белом платье. Я и забыла, что ты тоже здесь.

Висенте. А меня ты не рада видеть, племянница?

Лидия. Дядя Висенте! И твой портрет тоже висел у нас в гостиной, ты на нем в военной форме, а в красной бархатной коробочке хранилась твоя медаль.

Ева. А свою тетю Еву ты помнишь?

Лидия. Тетя Ева! Да, я смутно помню тебя, твои светлые волосы, выгоревшие на солнце... помню твой фиолетовый зонтик и твое надменное лицо в проникающих через него лучах, лицо прекрасной утопленницы... и твое пустое кресло, раскачивающееся в такт твоей песне после того, как ты уже ушла. (Из освещенного отверстия наверху доносится голос. Звучит прощальное слово.)

Голос выступающего. Щедрая земля нашей Мексики раскрывает свои объятия, чтобы предоставить тебе последнее пристанище. Добродетельная женщина, примернейшая мать, образцовая супруга, ты оставляешь невосполнимую пустоту...

Матушка Хесусита. Кто это говорит о тебе с такой фамильярностью?

Лидия. Это дон Грегорио де ла Уэрта-и-Рамирес Пуэнте, президент общества слепых.

Висенте. Какая глупость! И что только делают столько слепых вместе?

Матушка Хесусита. А почему он говорит о тебе на «ты»?

Донья Хертрудис. Это так принято, мама, обращаться к мертвым на «ты».

Голос выступающего. Невосполнимую утрату мы ощутим с большой печалью по прошествии времени. Нам будет не хватать твоего покоряющего сочувствия, ты оставила осиротевшим свой христианский прочный домашний очаг. Трепещут люди пред неумолимой Паркой...

Клементе. Помилуй Боже! Так он все еще жив, этот вертопрах?

Матушка Хесусита. Кто ни на что не