Тайная вечеря. Путешествие среди выживших христиан в арабском мире - Клаус Вивель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Строго возбранялись и наказывались такие действия, как звон в церковные колокола, демонстрация крестов или другой религиозной символики, громкое пение во время литургии. Кроме того, христианам-зимми́ не разрешалось торговать алкоголем и носить при себе оружие, они освобождались от службы в армии. Они не имели никаких политических прав, – поясняет Хабиб Малик[166].
И хотя ограничения для зимми́ уже отменены современными законами арабских стран, остатки этого мышления можно встретить и по сей день: такие, например, как запрет на миссионерскую работу в Алжире, при нарушении которого священник может получить до 5 лет лишения свободы[167], или смертная казнь за вероотступничество в Йемене и Саудовской Аравии.
Хабиб Малик рассказывает, что насилие по отношению к христианам берет начало в XIX в., после того как до Ближнего Востока добрались западные идеалы эпохи Просвещения. Причина в том, что эти идеалы, которые позднее кристаллизовались в Декларацию ООН по правам человека, коснулись и статуса зимми́, превратив их в частично равноправных граждан. Это привело к тому что мусульмане потеряли свои исключительные привилегии и более высокие позиции по сравнению с христианами, иудеями и другими немусульманами.
И началась реакция. В XIX в. происходили еврейские и христианские погромы, десятки тысяч людей были убиты в Ливане и Сирии. Хабиб Малик объясняет эту резню борьбой мусульман за сохранение своего особого статуса. Поскольку влияние Просвещения пришло из христианских западных стран, в странах Ближнего Востока христиан считают «пятой колонной» и предателями.
Но стоит ли по-прежнему считать, будто установление полного равенства было в интересах христиан арабского мира? Можно ли предполагать, что они с готовностью стали бы частью либеральной команды Шарля Малика?
Слова, которые я слышу в ответ от его сына, звучат не на шутку агрессивно. Хабиб Малик считает, что много веков, проведенных в страхе и угнетении, создали своего рода эффект Стокгольмского синдрома для христиан, и это вынуждает их защищать тех, кто ставит им сапог на голову. Здесь требуется небольшое пояснение: после Второй мировой войны арабский мир пребывал под гнетом двух доминирующих деспотических идеологий. Первая – это идея арабского единства, или панарабизм, которая считается секулярной, социалистической и националистической. Вторая – исламизм, на основе религии. За последние несколько лет в арабском мире произошло смещение тектонических плит. В Египте свергнут Хосни Мубарак, в Ираке – Саддам Хусейн, в Ливии – Муаммар Каддафи, в Палестине – Ясир Арафат. Все они были детьми панарабизма. Положение Башара Аль-Асада в Сирии, порожденное той же самой идеологией, довольно шаткое. Исламизм вот-вот придет к власти в таких странах, как Тунис и Сирия. Из Египта его убрать можно только с помощью насилия.
Идея панарабизма состоит в том, чтобы объединить всех арабов в единый блок. Здесь во главу угла ставятся общий язык, традиции и общая история мусульман и немусульман, в то время как у религиозных аспектов более скромная роль. Панарабизм дает возможность объединить христиан с мусульманами. Это объясняет, почему идеологическими пионерами панарабизма стали зимми́-христиане, как их снисходительно называет Хабиб Малик.
В Египте у Насера была собственная версия панарабизма, которая в итоге привела к катастрофическим последствиям для торговли и изгнанию десятков тысяч людей. В Сирии и Ираке появилась еще одна версия, баасизм, одна из последних современных тоталитарных идеологий. Имя человека, сформулировавшего мрачные идеи, впоследствии положенные в основу баасизма, – Мишель Афляк. Этот христианский философ посчитал необходимостью очистить «арабский разум от вторжения западной цивилизации»[168].
– Причем для этого он использовал идеи, импортированные из той самой западной цивилизации, – говорит Хабиб Малик.
Мишеля Афляка вдохновляли немецкие идеалы чистоты расы, социализма и культа личности 1930-х. В этом он мало чем отличался от остальных современных арабских интеллектуалов.
– Во имя своей ненависти они подобрали все самые худшие европейские идеи и с такой же уверенностью отбросили в сторону все самые лучшие, такие, например, как политический либерализм и права человека, – поясняет мой собеседник.
Ирак пребывает под контролем баасизма уже 35 лет, находясь последние 23 года под управлением Саддама. В течение полувека в Сирии преобладают взгляды Асадов (отца и сына), которые возглавляют страну вот уже более четырех десятилетий. Идеология баасизма привела в обоих случаях к катастрофическим последствиям, превратила эти государства в полицейские системы.
Беседуя в кафе «Старбакс» (еще один продукт импорта западной цивилизации), мы позабыли и про еду, и про напитки. Расположившись в удобных креслах, словно у себя дома, мы не на шутку увлеклись разговором.
Жестокий парадокс заключается в следующем: в Ливане, где марониты собирались обустроить более свободное, чем у арабских соседей, государство, панарабизм их же поставил на колени. Дифференциация на свободных и несвободных раскалывает ливанских христиан. Она порождает взаимные упреки и уличения во время незатухающего ливанского конфликта, о котором мне довелось больше узнать во время своей поездки.
Вот уже 50 лет продолжается борьба арабских диктаторов, по большей части сирийских, против независимого Ливана, которая основана на идеологии, сформулированной самими христианами. Отсюда и обвинения в предательстве, сорвавшиеся с уст Хабиба Малика. В течение многих десятилетий свободные марониты подвергаются нападениям панарабистов, стремящихся разрушить границы этой маленькой страны для того, чтобы данный регион мог окончательно раствориться в огромной арабской утопии, в первую очередь сирийской.
Таким образом, мы снова возвращаемся к Декларации ООН по правам человека и Малику-старшему Шарлю. То, о чем панарабисты и исламисты еще могли договориться до того, как начали воевать друг с другом, – это «западность» всех этих прав, тот факт, что они шли от Запада. И здесь они увидели общего врага.
Многие западные интеллектуалы соглашались с ними в том, что права человека – часть «западничества». Культурный релятивизм пускает обильные всходы на академической почве Европы и Америки – вспомнить хотя бы о концепции «ориентализма» Эдварда Саида, литературного теоретика палестинского происхождения. На протяжении многих десятилетий эта концепция доминировала в западных исследованиях по Ближнему Востоку и включала в себя осуждение западных наблюдателей за их империалистические и расистские взгляды на мусульманский мир, которых они придерживались на протяжении всей истории. Она проникла и в популярное учение Самюэля Хантингтона о различии цивилизаций, утверждавшего, что у западного человека могут быть одни права, в то время как у восточного несколько другие.
