Святилище - Уильям Фолкнер

— Женщина, которая водится с несколькими мужчинами зараз, — дура, сказала мисс Реба. — От мужчин одни только беспокойства, зачем же их удваивать? А та женщина, что не может быть верна хорошему человеку, доброму, щедрому, который не заставляет тревожиться, слова грубого не скажет…

Она глядела на собеседниц, в глазах ее появилось неописуемо скорбное выражение недоуменного и терпеливого отчаяния.

— Ну-ну, — сказала мисс Миртл. Наклонилась и погладила огромную руку мисс Ребы. Мисс Лоррейн сочувственно поцокала языком. — Успокойтесь, прошу вас.

— Он был таким хорошим, — сказала мисс Реба. — Мы жили как два голубка. Одиннадцать лет как два голубка.

— Будет, милочка, будет, — сказала мисс Миртл.

— Иногда на меня такое находит, — сказала мисс Реба. — Увидела, как тот парень лежит под цветами.

— У мистера Бинфорда цветов было не меньше, — сказала мисс Миртл. Ну-ну. Выпейте пива.

Мисс Реба провела рукавом по глазам и приложилась к кружке.

— Надо было думать, когда связывался с подружкой Лупоглазого, — сказала мисс Лоррейн.

— Их никогда не образумишь, — заметила мисс Миртл. — Как по-вашему, мисс Реба, куда они подались?

— Не знаю и знать не хочу, — ответила мисс Реба. — И когда его поймают и казнят за убийство — тоже не хочу знать. Ничего не хочу знать.

— Все же он каждое лето навещает мать в Пенсаколе, — сказала мисс Миртл. — Такой человек не может быть совсем уж плохим.

— Но нельзя же быть до такой степени испорченным, — сказала мисс Реба. — Я стараюсь, чтобы мой дом был приличным, двадцать лет из кожи вон лезу, а он устраивает здесь подглядывание.

— Все мы, бедные девочки, — сказала мисс Миртл, — из-за нас все беспокойства, и нам же все страдания.

— Я слышала года два назад, что в этом смысле он никуда негоден, сказала мисс Лоррейн.

— Я всегда это знала, — сказала мисс Реба. — Молодой человек, тратится на девочек, деньги текут рекой — и не ложится ни с кем в постель. Это противно природе. Все девочки думали, это потому, что где-то в городе у него есть подружка, но я сказала — попомните мои слова, тут что-то не так. Какая-то странность.

— А тратил он много, что правда, то правда, — сказала мисс Лоррейн.

— Одежда, драгоценности, что покупала эта девка, — даже обидно, сказала мисс Реба. — Китайский халат за сто долларов из-за границы, духи по десять долларов за унцию; на другое утро я поднялась туда — там все это свалено в угол, духи, румяна разбиты, будто ураган пронесся. Вот что устроила со зла, когда он поприжал ее. Запер и не выпускал из дома. Следил за дверью, как…

Она взяла кружку и стала подносить ко рту. Потом недоуменно захлопала глазами.

— Где же…

— Дядя Бад! — возмутилась мисс Миртл. Схватив мальчишку за руку, она вытащила его из-за кресла мисс Ребы и затрясла, его круглая голова болталась с идиотской размеренностью. — Не стыдно тебе? Не стыдно? Что так тянешься к пиву этих леди? Я уж решила отобрать у тебя этот доллар и купить пива мисс Ребе, не сомневайся. Иди к окну, стой там.

— Ерунда, — сказала мисс Реба. — В кружке почти ничего не оставалось. Леди, не откажетесь еще по одной? Минни!

Мисс Лоррейн поднесла платок к губам. Глаза ее под очками скосились в сторону с непонятным, скрытным выражением. Другую руку она приложила к своей плоской груди старой девы.

— Мы забыли о вашем сердце, милочка, — сказала мисс Миртл. — Может, вам теперь лучше выпить джина?

— Право же, я… — заговорила мисс Лоррейн.

— Я думаю — да, — сказала мисс Реба. Грузно поднялась и принесла из-за ширмы еще три стакана. Вошла Минни и вновь наполнила кружки. Женщины стали пить, причмокивая губами.

— Догадалась я, когда Минни сказала мне, что там творится что-то странное, — заговорила мисс Реба. — Что он там почти не бывает, а если и остается, то наутро, когда она делает уборку, на постели никаких следов. Минни не раз слышала, как они ссорятся, та хотела уйти, а он не пускал. Накупил столько вещей, заметьте, и не хотел, чтобы она выходила из дома, а она злилась, запирала дверь и даже не пускала его.

— Может, он иссяк, поставил себе обезьяньи железы, а они подвели, сказала мисс Миртл.

— Потом как-то утром он заявился с Рыжим и повел его туда. Пробыли они там около часа и ушли, Лупоглазый не появлялся до следующего утра. Потом они с Рыжим явились опять и пробыли около часа. После их ухода Минни прибежала ко мне и рассказала, что происходит, на другой день я дождалась их. Завела его сюда и говорю: «Слушай, сукин ты…».

Мисс Реба умолкла. С минуту все три сидели неподвижно, чуть подавшись вперед. Потом, медленно повернув головы, взглянули на мальчика, прислонившегося к столу.

— Дядя Бад, голубчик, — сказала мисс Миртл, — хочешь пойти во двор, поиграть с мисс Ребой и мистером Бинфордом?

— Да, мэм, — ответил мальчишка и направился к двери. Женщины глядели ему вслед, пока дверь за ним не закрылась. Мисс Лоррейн придвинула кресло поближе к столу; они сели теснее.

— Значит, вот как у них было, — сказала мисс Миртл.

— Говорю: «Я вот уже двадцать лет содержу этот дом, но такого здесь еще не бывало. Если хочешь приводить жеребца к своей девке, — говорю, — то води в другое место. Я не хочу, чтобы мой дом превращался во французский притон».

— Ну и сукин сын, — сказала мисс Лоррейн.

— Привел бы уж какого-нибудь старого урода, — сказала мисс Миртл. Подвергать нас, бедняжек, таким искушениям.

— Мужчины вечно думают, что мы противимся искушениям, — сказала мисс Лоррейн. — Паршивый сукин сын.

— Кроме тех, что они навязывают сами, — сказала мисс Реба. — Тут уж смотри в оба… Это продолжалось четыре дня, каждое утро, потом они не пришли. Лупоглазый не показывался целую неделю, а эта девка бесилась, как молодая кобыла. Я решила, что он уехал из города по делам, потом Минни сказала — он здесь, платит ей по пять долларов в день, чтобы не выпускала эту девку из дома и не давала ей звонить по телефону. А я собиралась передать ему, чтобы он забрал ее отсюда, потому что не хочу, чтобы у меня творилось такое. Да-да, Минни говорит, что оба они были голые, как две змеи, а Лупоглазый перевесился через спинку кровати, даже не сняв шляпы, и вроде бы ржал.

— Небось подбадривал их, — сказала мисс Лоррейн. — Сукин сын паршивый.

В коридоре послышались шаги; раздался урезонивающий голос Минни. Дверь отворилась. Негритянка вошла, держа мальчишку за руку, чтобы он не упал. Мальчишка пошатывался на расслабленных ногах, лицо его застыло в безжизненной идиотской гримасе.

— Мисс Реба, — сказала Минни, — этот сорванец забрался в холодильник и выпил целую бутылку пива. — Эй, ты, — встряхнула она мальчишку, — стой прямо!

Тот вяло пошатнулся, с лица его не сходила слюнявая улыбка. Потом на нем появилось выражение беспокойства, испуга; Минни резко отшвырнула мальчишку в сторону, и тут его начало рвать.

XXVI

Солнце взошло, а Хорес еще не ложился спать и даже не раздевался. Он дописывал письмо жене, уехавшей к отцу в Кентукки, в котором требовал развода. Сидя у стола и глядя на исписанную мелким неразборчивым почерком страницу, он впервые за четыре недели с того дня, как увидел Лупоглазого, наблюдавшего за ним у родника, ощутил успокоение и голод. Откуда-то донесся запах кофе. Покончу с этим делом и отправлюсь в Европу. Я устал. Я слишком стар для этого. Я родился слишком старым для этого, и мне до смерти хочется покоя.

Хорес побрился, сварил кофе, выпил чашку и съел ломтик хлеба. Когда он проходил мимо отеля, подъезжающий к утреннему поезду автобус стоял у обочины, в него усаживались коммивояжеры. Среди них оказался и Кларенс Сноупс с коричневым чемоданом в руке.

— Собираюсь на пару дней в Джексон по одному дельцу, — сказал он. Жаль, что потерял вас вчера вечером. Я потом приезжал на такси. Остались небось на всю ночь?

Грузный, одутловатый, он глядел сверху вниз на Хореса, намеки его не оставляли сомнений.

— Я мог бы прихватить вас в одно местечко, большинство людей о нем не знает. Мужчина там может получить все, что хочет. Но еще будет время, когда я узнаю вас получше. — Он слегка понизил голос и чуть наклонился в сторону. — Не беспокойтесь. Я не болтун. Здесь, в Джефферсоне, я один человек; а какой я в другом городе с хорошими ребятами, это касается только их и меня. Разве не так?

Чуть позже Хорес увидел издали идущую впереди сестру, она вошла в какую-то дверь и скрылась. Он попытался отыскать ее, заглядывал во все магазины, куда она могла зайти, расспрашивал продавцов. Ее нигде не было. Не обследовал он только лестницу между двумя магазинами, ведущую на второй этаж, где находились конторы, в том числе и кабинет окружного прокурора Юстаса Грэхема.

Грэхем хромал на одну ногу, и это обстоятельство привело его к занимаемой должности. Он с трудом пробился в университет штата и окончил его; город помнил, что в юности он водил грузовики и фургоны для бакалейных лавок. На первом курсе Грэхем приобрел известность своим трудолюбием. Он работал официантом в столовой, заключил договор с местным почтовым отделением на доставку корреспонденции со всех прибывающих поездов, и, прихрамывая, расхаживал с мешком за плечами: приятный молодой человек с открытым лицом, с добрым словом для каждого и с какой-то настороженной жадностью в глазах. На втором курсе Грэхем не возобновил договора и отказался от работы в столовой; мало того, у него появился новый костюм. Все были довольны, что благодаря трудолюбию он накопил денег и может все свое время посвящать занятиям. Учился Грэхем на юридическом факультете, и профессора-правоведы натаскивали его, как охотничью собаку. Университет он окончил успешно, хотя и без отличия.