Мартин Скорсезе. Главный «гангстер» Голливуда и его работы - Том Шон

Вторжение Китая в Тибет в 1950 году потрясло эту страну (и фильм) и вывело ее из мерного ритма жизни

Работая в основном с естественным светом, оператор Роджер Дикинс освещает интерьеры как Вермеер, наполняя их красивыми и глубокими черными тонами. Мы видим Далай-ламу в возрасте пяти лет, постигающего науки (Тулку Джамаянг Кунга Тензин), а затем двенадцати лет (Гьюрме Тетхонг). Мы видим повседневную жизнь монастыря, который впоследствии был варварски разрушен при вторжении китайцев. При этом нам не показывают никаких бомбардировок — только расколотую каменную кладку, и тем не менее вид кажется совершенно чуждым, почти марсианским, совершенно непохожим на тот, в котором мы провели предыдущие два часа. «Они забрали наше молчание», — говорит Кундун.

Проще всего высмеять этот фильм Скорсезе — гимн миру, созданный самым отвязным неврастеником и потребителем кофеина в киномире. Но правда и то, что для фильма ему пришлось задействовать самые тонкие движения, на которые только способен его опутанный предрассудками мозг.

Десять лет спустя, в октябре 2007 года, Далай-лама прибыл в Вашингтон для того, чтобы получить Золотую медаль Конгресса США. Скорсезе был приглашен на церемонию вручения награды. Там он увидел тибетского монаха — невысокого круглолицего человека в очках, облаченного в золотистое одеяние. Далай-лама увидел Скорсезе и взял его за руку.

— Я благодарю вас за создание этого фильма. Большое вам спасибо, — просто сказал монах. — Я видел другой ваш фильм, «Банды Нью-Йорка». Он жестокий, очень жестокий.

Скорсезе сконфуженно нахмурился.

— Ну да что с того, — продолжил монах. — Это в вашей природе.

Позже Скорсезе со слезами на глазах рассказывал Ричарду Шиккелю, что он был поражен «благосклонным отношением» Далай-ламы. «Если это в твоей природе, то и хорошо, пусть оно будет в твоей природе. Я имею в виду кино. Вот что я почувствовал».

«Воскрешая мертвецов»

«Я не думаю, что мог бы сделать эту картину девять лет тому назад. Она пришла из пережитого при вызовах неотложки среди ночи, смерти моего отца, смерти матери».

На вызове. Фрэнк и его напарник Лэрри (Джон Гудмен)

Скорсезе знал, что Николас Кейдж будет идеальным кандидатом на роль Фрэнка Пирса, переутомленного сотрудника бригады скорой помощи

«Если бы кто-нибудь сказал мне, что я собираюсь снять этот фильм, я бы посчитал его сумасшедшим; в моей жизни ничего такого не планировалось. Но я откликнулся на красоту книги и отождествил ее со своей историей. А еще мне понравилось то, что сделал Пол Шредер с персонажами».

Когда продюсер Скотт Рудин прислал ему гранки романа Джо Коннелли «Воскрешая мертвецов» (1998), потрясающе яркого рассказа о нью-йоркском фельдшере скорой помощи по имени Фрэнк Пирс, который существует на пределе своих возможностей, то Скорсезе сразу подумал о лице и глазах Николаса Кейджа. Именно Кейдж, решил он, должен стать идеальным свидетелем парада жертв перестрелки, взломщиков и пьяниц, оказавшихся в переполненном отделении неотложной помощи той больницы, которую Коннелли назвал «Мадонной несчастных». Скорсезе познакомился с Кейджем за несколько лет до этого через дядю актера, Фрэнсиса Форда Копполу, и он ему понравился. Брайан Де Пальма также говорил Скорсезе о том, что хорошо бы ему поработать с Кейджем. «Он очень изобретателен, он идет от экспрессивного стиля, почти немого кино с Лоном Чейни, которого он обожает, и приходит к чему-то чрезвычайно внутреннему, сокровенному», — говорит Скорсезе.

Скорсезе знал, что существует только один человек, который может написать сценарий этого фильма. Это был Пол Шредер, его старый соратник по фильмам «Таксист», «Бешеный бык» и «Последнее искушение Христа». Они встретились за обедом, поговорили… Шредеру книга понравилась. Но он счел необходимым предупредить Скорсезе о некоторых более-менее явных религиозных подтекстах произведения. «Героини носят имя Мэри — Мария. Обрати внимание на католические символы, как ты это сделал в фильмах „Злые улицы“ и „Бешеный бык“». Кроме того, Пол Шредер написал заключительную сцену, которой не было в книге. В финале Фрэнк (Николас Кейдж) просит прощения у духа Роуз, молодой женщины латиноамериканского происхождения, за то, что не смог спасти ее жизнь. «Никто не заставлял тебя страдать, — напоминает медику его подруга Мэри (Патрисия Аркетт). — Это была твоя идея». Когда Скорсезе прочитал эту часть сценария, он был на седьмом небе от радости. «Ну конечно! Мы связаны друг с другом. Мы никогда это не обсуждали, но с годами мы даже стали похожи. Я сказал ему: „Это прекрасно!“ И ты прав, потому что человек не может простить себя. Он хочет, чтобы все остальные его простили. Вот это связывает нас друг с другом».

На противоположной странице: со своим постоянным сценаристом Полом Шредером

Скорсезе на неделю уехал куда-то в глубинку, чтобы «на полях» сценария сделать раскадровку фильма. «В „Таксисте“ Трэвис смотрит на мир взглядом параноика, и я показал мир с его точки зрения, — говорит Скорсезе. — В случае с Фрэнком все иначе: это образы внешнего мира, галлюцинаторные образы, нападают на него, вторгаются в его поле зрения и разрывают его психику. Через некоторое время реальность для него начинает сводиться к этим визуальным проявлениям агрессии: телам, разбросанным по тротуару, лицам, искривленным от боли или отвращения».

Он снова обратился к Роберту Ричардсону, главному оператору его фильма «Казино», который также часто работал с Оливером Стоуном. Ричардсон привнес в фильм свои характерные приемы — контрасты между темнотой и светом с яркими ореолами. Съемки шли в кварталах с характерным названием «Адская кухня» в районе Вест-Сайд на Манхэттене. Работа художника-постановщика Данте Ферретти сделала пейзаж еще более мрачным и углубила кошмарные картины города. Впервые за много лет Скорсезе оказался ночью в этом районе Нью-Йорка и побродил по Девятой авеню там, где она пересекается с 54-й улицей. «Вы становитесь частью ночной фауны города, — заметил он. — Их не видно, но они здесь, эти люди. И пусть некоторых из них нет на улице, поверьте мне, они где-нибудь прячутся. Я видел некоторые из мест, в которых они