Черные алмазы - Мор Йокаи

Аббат Шамуэль прекрасно умел создавать рекламу. Когда в доме графини Теуделинды должен был состояться какой-нибудь примечательный доклад, все задолго узнавали об этом. Отец Шамуэль рассказывал обществу о жизни артиста, писателя, ученого, скрипача или мастера на все руки, чтобы члены общества знали, о чем говорить с героем вечера.

Трех дней, оставшихся до вечера графини Теуделинды, оказалось достаточно, чтобы прошлое Ивана Беренда стало всем известно до мельчайших подробностей и до начала доклада можно было посудачить о нем.

«Правда, что он круглый год живет на дне каменно-угольной шахты?» — «И моется только в новолунье?» — «Parbleu![87] Сейчас как раз последняя четверть!» — «Он еще ни разу в жизни не разговаривал с женщиной». — «Он общается только с зубами мамонтов». — «В его докладе будет четыреста пятьдесят греческих, латинских, арабских и еврейских слов!» — «Правда, что он ради эксперимента сжег у графини Теуделинды бриллиант в три карата, который стоил восемьсот форинтов?» — «В нем было четыре карата, и стоил он тысячу пятьсот форинтов».

— «Ему это нетрудно, ведь он сам умеет делать алмазы».

— «Неужто умеет?» — «И никогда ничего не ест, кроме чеснока». — «Может быть, он хотя бы сегодня воздержится?» — «Он будет что-то делать с электрической машиной».

— «Музицировать на ней?» — «Да нет, он нас всех наэлектризует!» — «О, это и в самом деле весьма необходимо». — «А будет неплохо, если он поставит дряхлого барона Штефи на изолятор, на котором волосы у людей от электризации становятся дыбом; парик у барона мигом улетит».

— «А где эта дьявольская машина?» — «Вон там, за книжными полками, но до нее нельзя дотрагиваться: дотронешься, сразу рот скривится, да так кривым и останется».

— «А, бросьте! Это электроосветительная машина, я знаю. Я такую в Париже видел. Но оригинальность ее в том, что, если кто-нибудь в обществе накрашен, все краски сразу почернеют». — «Diable![88] Это следовало при входе afficher».[89] — «А графиня Теуделинда об этом знает?» — «Сегодня у нее особенно белое лицо». — «С этой огромной алмазной диадемой на голове она похожа на мраморную невесту в ОЗампе». — «А вот сестричка Ангела сегодня особенно очаровательна!» — «Ты находишь?» — «Белый жемчужный убор придает ее лицу какую-то кротость».

— «Это уже свойство убора». — «Ну, а если наш дикарь, увидев множество столь блистательных дам, забудет о магнетическом электроосвещении?» — «Он постепенно освоится. Примем его любезно, пусть чувствует себя непринужденно. Вон он идет, его наш святой отец эскортирует».

Последние слова принадлежали кавалеру, назвавшему графиню Ангелу сестрицей; двадцатилетний юноша, изящный, безукоризненно сложенный, поспешил навстречу Ивану, которого ввел в зал аббат Шамуэль, и представился ему в качестве графа Эдэна, племянника хозяйки дома, а потом, взяв гостя под руку, подвел к графу Иштвану, двоюродному брату хозяйки, весьма начитанному человеку, и познакомил с ним. Они перемолвились друг с другом несколькими словами, которых оказалось достаточно, чтобы Иван убедился: тут и знатоки искусства есть! Потом граф Эдэн заставил его пожать руки некоторым своим друзьям. Все они тоже были очень учтивы с Иваном. Прием был самый благожелательный. Затем господин аббат прошел с ним в другой зал, где собрался кружок светских дам, и подвел к хозяйке. Графиня протянула ему руку и любезно его приветствовала. Граф Эдэн снова взял его под руку, подошел с ним к группе молодых девиц, стоявших в дверях соседнего зала, и представил графине Ангеле.

Иван был немного предубежден против графини, но внешне ничем этого не выдал.

— Вы редко бываете в Пеште, — сказала графиня Ангела, знакомясь с ним.

— Да, я давно здесь не был. Но, как мне известно, графиня, и вы здесь впервые. Раньше вы не жили в Пеште.

Лицо Ангелы сразу вытянулось: сейчас начнутся расспросы о князе Тибальде.

— Да, — сухо ответила она и продолжала резким тоном: — А какое это имеет значение, что я впервые в Пеште?

— Только то, что человека туда, где он еще не был, приводит, видимо, простая случайность, но, когда в таком месте впервые оказывается много людей, в этом кроется некая «missio».[90] И так как я вижу здесь столько блистательных особ, я оправдываю свое появление тут одной мыслью, что я всего лишь крохотная, темная точка. Быть может, это провидение посылает людей в столь необычные места.

После этой фразы глаза Ангелы загорелись:

— Правда? Вы верите в провидение? Вы верите, что существует «missio»?

— Верю.

Тут она взглянула в другую сторону, и Иван понял, что может отойти.

После четвертьчасового взаимного представления Эдэн сообщил Ивану, что зал подготовлен, и общество перешло туда. Иван занял предназначенное ему место в конце зала, на возвышении, и, вынув из портфеля бумаги, приступил к докладу.

Голос у него был располагающий, метод изложения спокойный, не претенциозный, все слушали его с вниманием.

ДОКЛАД ИВАНА

«ШЕСТАЯ ЧАСТЬ СВЕТА»

Пять частей света нам известны, о шестой мы знаем лишь то, что она существует.

Но о том, что она существует, мы знаем определенно.

Где же она?

Целая часть света с неизвестными растениями, неведомыми животными и, несомненно, людьми.

Самые знаменитые ученые доказывают ее существование, а храбрые мореплаватели уже более века стремятся преодолеть плавучие торосы Ледовитого океана и проникнуть в шестую часть света.

Возможно, что есть и седьмая часть света, на Южном полюсе земли. Капитан Моури предлагал английскому правительству снарядить туда экспедицию и представил научные доказательства, которые подтверждают, что показания барометра на Южном полюсе во время постоянных дождей не меняются, следовательно, воздух там разряженный и давление верхнего, более плотного слоя атмосферы на нижний вызывает высокую температуру, а при таких условиях за ледяными горами должна возникнуть жизнь.

Но это только предположение. А вот о мире, существующем на Северном полюсе, у нас уже есть точные сведения.

В поисках его погибли Франклин со своими мужественными спутниками. Их пример не отпугнул, а, напротив, нашел последователей: люди с сердцами из стали и непоколебимой волей двинулись по их следам, добрались до бесконечных ледяных полей, чтобы разыскать там трупы погибших и их бесценные записи.

Им удалось достигнуть страны вечной зимы, посещаемой лишь охотниками-эскимосами.

Два ирландских мореплавателя наткнулись на пролив Веллингтона, свободно текущий меж ледяных айсбергов, и самый последний остров в этом проливе назвали Ирландским глазом. Русские этот пролив называют словом, на их языке значащим «водяная улица».

Пролив находится в 77 градусах 49 минутах северной широты и 115 градусах 35 минутах западной долготы.

Большинство путешественников, суда которых вмерзли в лед между вечными колоссами Ледовитого океана, спасались оттуда на санях, бросив все, кроме своих записей.

В 1852 году капитан Бельчер вынужден был оставить в проливе Бэрроу четыре корабля, сжатых огромными ледяными торосами, которые на суше именовали бы горами.

Одно из этих четырех покинутых судов, «Resolute»,[91] следующей весной отделилось от своих спутников. Отправилось в плаванье на свой риск и страх. И шло шестнадцать месяцев без парусов, без штурмана, без капитана, без единого матроса, его вели лишь таинственные морские течения, пока наконец на расстоянии тысячи двухсот морских миль от пролива Бэрроу в Хогарт Санде, чуть ли не на другом конце земли, его перехватил американский капитан Баддингтон.

Следовательно, «заблудшее» судно само отыскало путь в открытое море, и, несомненно, большую его часть ему пришлось пройти через «теплое море».

Если бы это судно могло говорить!

Но кое-что оно все же сумело рассказать!

Левый борт его был сплошь залеплен улитками. Наверное, какое-то время оно сидело на мели, и, пока прилив вновь не освободил его, бортовая обшивка обросла улитками. Это были улитки вида багрец. Питаются они морскими растениями. Следовательно, там, где проходило судно, есть и улитки и растения. Там море никогда не замерзает.

Но судно привезло с собой еще одно свидетельство — птичье гнездо. В гнезде сидела аистиха с двумя птенцами. От наших аистов она отличалась голубым оперением, торчащим на голове хохолком. Она не была похожа ни на один из ныне известных видов птиц.

Когда аистиха увидела людей, входивших на палубу судна, она схватила длинным клювом одного из своих птенцов и улетела с ним. Капитан не разрешил в нее стрелять. Птица летела быстрее, чем обыкновенные аисты; она рассекала воздух со скоростью тридцати саженей в минуту, что в час составляет двадцать семь миль.