Девятая жизнь Луи Дракса - Лиз Дженсен

И Луи вступил с Натали в сговор.

Когда приехала Софи, заплаканная и испуганная, я ей все рассказал.

– Прости, что не была рядом, – сказала Софи. – Девочки тоже скоро приедут.

А потом мы не знали, о чем говорить. Мы столько лет прожили вместе, но держались натянуто, неловко. Словно два незнакомца, которым предстоит медленно узнавать себя и друг друга – тех, которыми мы стали. Софи тронула меня за локоть, и я с тоской увидел в ее глазах не любовь, но жалость.

– Ты ко мне вернешься? – спросил я. Повисла долгая пауза.

– Я не знаю. Не знаю, смогу ли жить с тем, что с тобой случилось. Я не про ожоги. А про то, что произошло в твоей голове.

Она сказала это, а я спросил себя, смогу ли жить с этим сам.

Выписали меня в ноябре. Я вернулся на работу на неполный день. Я был еще очень слаб. В августе, когда были готовы результаты вскрытия, в Париже состоялись скромные похороны Пьера Дракса и Натали. Об этом рассказала Люсиль – она регулярно наведывалась ко мне в больницу, приносила новости про Луи и внешний мир. На похоронах Натали была Франсин, ее сестра, а также их мать, которая, по словам Натали, жила в Гваделупе. Ни в какой Гваделупе их мать не жила. И вообще никогда там не бывала. Обитала в уютной квартире в Этампе, на юге Парижа. Мать Натали была уставшая, обессиленная и как-то смирилась с произошедшим. Хотя ничего не знала, обмолвилась она, и ничего не понимала. После рождения Луи Натали прекратила общение со всеми родственниками. Никакого отчима с болезнью Паркинсона тоже не было.

В декабре в больницу заехали детектив Шарвийфор и Марсель Перес, который бросил пить. Стефани Шарвийфор расследовала в Каннах какое-то мошенничество, а Марсель вызвался ее подвезти. Оба хотели навестить меня, Луи и Люсиль. Я ужасно обрадовался, что ради меня они сделали такой крюк – а Марсель и вовсе отправился в путешествие ради меня. Если им и было страшно на меня смотреть, они не подали виду.

– Как поживаете, Паскаль? – спросил Марсель.

– Если я в голом виде, можно испугаться, но Софи говорит, что я и раньше был далек от совершенства.

– Так значит, она к вам вернулась? – с надеждой спросила Стефани.

– Что-то вроде этого. Все держится на ниточке. Иногда все хорошо, иногда не особо.

– Нужны время и терпение, – сказал Марсель Перес. – Как при тяжелой утрате. Будут определенные стадии.

– Она еще в стадии гнева, – сказал я.

– Потерпите.

– Не хотите погулять в саду? – предложил я.

– Я посижу с Луи, – сказал Марсель. – Мне нужно кое-что ему сказать. Я вас догоню.

Я отвел его к Луи. Лицо Марселя просияло, затем потемнело. Он взял Луи за руку и легонько пожал.

– Никаких перемен? – печально спросил он.

– Абсолютно. Но мы не теряем надежды.

Я еще передвигался с двумя палками, да и то еле-еле. У меня все болело. Я рассказал Стефани, что ожоги будут заживать долго и, может, придется делать повторную операцию на ногах и груди. Руки зарубцовывались медленно.

– Пойдемте, я покажу вам зимние розы, – сказал я. – Только распустились. – На выходе из палаты Стефани потянулась за сигаретой, и я взял пластиковую коробочку для анализов вместо пепельницы – мсье Жирардо не простит, если я не уберу за посетителями. Мы молча погуляли, глядя на небо в белых пятнышках облаков. Над головой кружили чайки.

– Вы потеряли веру в женщин, Паскаль? – выпалила Стефани. – Мне интересно.

Я задумался. Сам я об этом себя не спрашивал. Странно. Такой очевидный вопрос.

– По идее, должен бы. Однако нет. Вообще-то я отказываюсь ее терять. Из принципа. Скорее уж я разочаровался в собственных оценках.

Как я мог сказать ей, что еще не переболел Натали Дракс. Что эта болезнь и мука остались во мне, требуя Натали. Стефани щелкнула зажигалкой и прикурила. Я поморщился, глянув на крошечное пламя.

– Простите, – сказала Стефани. – Я как-то не подумала.

– А вы? Можно ли об этом спрашивать женщину?

– Нет, тут все иначе. Я не могу потерять веру в собственный пол. Это как отречение. Но я прекрасно представляю, на что способны женщины, до чего они могут докатиться. Может, я и не типичный представитель женского пола, – сказала Стефани, покосившись на меня, – но женскую душу все-таки понимаю.

– А мужскую?

– В какой-то степени. Мужчинам хочется думать о женщине хорошо, особенно если женщина привлекательна. В этом же есть некая правда? Мы же приписываем лучшие моральные качества привлекательным людям? И тем, кто строит из себя жертву. Из Натали вышла очень убедительная жертва, – задумчиво прибавила Стефани. – Я и сама поверила. Хоть я и женщина.

И я вспомнил фигурку Натали, охваченную пламенем, исходящую криком. Это случалось постоянно: по несколько раз на дню я видел эту картину: хрупкая женщина, которая бежит от себя самой, от меня, от всего мира. Мчится прямо в ад. Видел светлые волосы, охваченные пламенем: чудовищный огненный ореол, дочерна съедающий ее лицо.

Мы подошли к розам.

– Посмотрите, как они великолепны, – дрожащим голосом сказал я, указывая палкой на желтую копну цветов, стараясь загнать образ Натали в глубину сознания, где она жила и пряталась.

– Потрясающий цвет, – сказала Стефани, затушив сигарету, а затем втоптав в землю каблуком. – Кажется, Луи писал про люпины? У вас растут люпины?

– Сотни, – сказал я и указал на то, что осталось от люпинов. – Крайне ядовиты.

Стефани как-то сразу встрепенулась и посерьезнела:

– Удивительное дело. Натали мыслила категориями прошлого века. Тех времен, когда женщины действительно были существами бесправными, и им приходилось манипулировать мужчинами.

– Атавизм, – пробормотал я. – Реликвия. Но делать больно собственному ребенку и называть это любовью…

– Такое случается на каждом шагу. Матери каждый день убивают где-нибудь своих детей, – мрачно проговорила Стефани. – Поверьте мне. – Мы видели, как Марсель Перес постоял на террасе с Жаклин, затем спустился по ступенькам в сад и направился к нам.

– Но я не хочу вам верить.

– Никто не хочет. Но это правда. Такие убийства проще всего скрыть, потому что большинство людей предпочитают даже не думать о таком.

– И тем самым становятся соучастниками, – задумчиво проговорил я. – Не зная того, мы их покрываем.

– Убийство – это лишь крайняя точка. У Натали все начиналось с мелочей. Ее первый грех был совсем невелик. Его легко понять. Даже простить при желании. Она хотела мужчину, который ее не хотел, и попыталась его подловить – взяла и забеременела. Старый и всем известный прием.

– Один из приемов, – подхватил Марсель. Стефани достала сигарету. Прикурила, отвернувшись от меня. – На самом деле их множество. Какие чудесные розы.

– И все описаны в книжках по психологии, да? – сказала Стефани, а Марсель улыбнулся. Мы продолжили нашу прогулку: вдоль здания больницы, за угол и к декоративному пруду. Стефани с Марселем успели довольно плотно обсудить Натали Дракс, подумал я. И почувствовал, что выпал из обоймы.

– С точки зрения морали предосудительно, – сказала Стефани, – но не есть зло. Даже ничего противозаконного в этом нет. Грязная уловка, не более того. Спросите у любого мужчины, которого так подловили. Он в ярости, он разобижен. Женщины порой – сами себе худшие враги.

– Но зачем выдумывать историю с изнасилованием? – не унимался я. Я все равно не понимал. – Это уж совсем – совсем радикально. Как вообще такое могло прийти в голову?

Марсель Перес вздохнул:

– Вот тут я промахнулся. Мне и в голову не пришло усомниться в этой истории. Ну а как иначе?

– Действительно, – согласился я. – В таком не сомневаешься. Это слишком… неприлично. Неприлично усомниться, но и сочинять такое неприлично. Ни одна женщина, у которой есть гордость…

– О нет, все дело как раз в гордости, – возразил Марсель. – Посудите сами. Не могла же Натали рассказывать, как было дело. Она бы неважно выглядела. Но можно было приукрасить, свалить все на мужчину – придумать половинчатую правду. Большинство женщин так и поступает. Только Натали была слишком самолюбива. И хитра. Поэтому она пошла дальше. История про изнасилование подарила Натали печать болезненности.

– Что ж, у нее получилось весьма вдохновенно, – угрюмо констатировала Стефани. – Ну просто святая мученица. Трижды браво женщинам.

Я пал духом. Я не хотел так думать обо всех женщинах. Большинство из них вовсе не такие. Господи, ведь правда?

– Поэтому, Паскаль, я и спрашивала насчет утраты веры, – сказала Стефани. – Я бы на вашем месте давно разочаровалась. И все же вам этого не желаю.

Она это сказала так серьезно, что я улыбнулся. Марсель тоже улыбался. Мы немного постояли, чтобы я передохнул, и потихоньку отправились дальше. Шарвийфор курила и говорила, говорила, а мы с Марселем молчали и думали. В некотором шоке я вспомнил, что при первой встрече Стефани Шарвийфор мне сильно не понравилась. По крайней мере, я не воспринял ее всерьез.