Дорога в никуда. Часть третья. Мы вернёмся - Виктор Дьяков

  - Идите робята сдаваться, а мне нельзя, у меня с ими давнишний спор, мне пощады не дадут,- говорил Савелий, превозмогая боль в боку и ноге, куда его дважды ранили.

  Один из казаков встал, поднял руки, закричал, что сдается, и тут же не менее десятка пуль сразили, переломили его пополам.

  - Эх, видать, многонько мы их порешили да поранили, раз даже в плен брать не хотят, но не тужите робята все одно...

  Договорить он не успел, сразу две гранаты влетели в канаву, где укрывались последние защитники станицы, начинив осколками и еще живых, и убитых ранее... Последнее, что увидел, придя на короткое время в сознание, вахмистр Дронов, это целящегося прямо ему в глаз красноармейца - добивали всех, кто еще подавал признаки жизни.

  Красные убили в Трехречье сотни человек и сожгли, разорили почти все казачьи поселки и станицы вместе с запасами только что убранного зерна, заготовленного сена. Большая часть казаков, бросая скарб побежали к железной дороге и дальше в Харбин, добавляя работы Беженскому комитету. В конце ноябре в калитку дома Решетниковых постучалась измученная женщина, на руках она несла годовалого младенца, рядом мальчик и девочка одиннадцати и двенадцати лет. То была беженка из Трехречья, теперь уже дважды вдова, супруга Савелия Дронова, а младенец на ее руках, его сын. Решетниковых она нашла по бумажке с их адресом, той которую Иван дал своему однополчанину при встрече. Иван и Полина сделали все, чтобы устроить вдову в городе: подыскали жилье, дали денег, старших детей определили в школу, так же Полина лично занялась хлопотами по назначению пособия из средств Беженского комитета.

  Потерпев сокрушительное военное поражение, китайское руководство запросило мира, и в декабре 1929 года противоборствующие стороны подписали договор, который восстанавливал права СССР на совладение КВЖД. Отдельным пунктом советская делегация вновь внесла требование немедленно разоружить все русские белогвардейские отряды и прекратить деятельность антисоветских организаций. Китайцы со всем согласились, освободили арестованных совслужащих... но с белогвардейцами, как и до того, борьбу лишь обозначили, ведь большевики для них оставались по-прежнему опасны, а белые, как ни крути - союзники. Так Харбин вновь зажил в "трехмерном пространстве", все вернулось в прежнее русло, успокоилось, и обыватель опять получил возможность относительно сносно существовать, пользуясь моментом, когда активность враждующих сил пошла на спад, и они не очень мешали им жить.

  А что значит жить? Конечно, это, прежде всего, получение от жизни возможных удовольствий, естественных, обывательских, то есть любить, наряжаться, наслаждаться пищей и зрелищами. Для людей не стесненных в средствах Харбин предоставлял все эти возможности, и в первую очередь этим пользовались женщины. Любимым печатным изданием модниц в конце двадцатых годов стал харбинский журнал "Рубеж". То было шикарное иллюстрированное издание с обязательной страничкой новой моды. Естественно Полина стала подписчицей "Рубежа". Как и предполагалось, к середине 20-х годов юбки укоротились до колен, и вошли в моду чулки телесного цвета. Вечерние платья тоже укоротились, туфли приспосабливались под новые быстрые танцы: фокстрот, шимми, чарльстон. Шляпки стали носить с широкими полями, глубоко посаженными на голову, либо шляпы-колокола, полностью закрывающими волосы. Полина пыталась следовать новым веяниям, но, в общем, новая мода ей не нравилась. Да, от короткой юбки и чулок телесного цвета она со своими полными фигурными ногами выиграла, но общий стиль платьев покроя типа "гарсон", созданных с расчетом на худощавых, "безгрудых" женщин, ей явно не шел. Потому она с радостью встретила, начавшийся на рубеже 20-х и 30-х годов очередной "виток" развития мировой моды. Юбки снова начали удлиняться, а угловатый и свободно спадающий стиль "гарсон" сменяется приталенными формами, округлыми плечами, которые соответствовали естественным пропорциям женской фигуры. Все эти перемены обходились модницам довольно дорого. Полина тоже в очередной раз обновила свой гардероб, благо было на что, и было где - в городе работало более семидесяти дамских портных, шивших платья, шубы, пальто и манто на все случаи жизни. Но вот за новыми веяниями в танцах она уже не стремилась поспевать. Фокстрот, в особенности медленный, она в общем освоила достаточно хорошо, но что касается более быстрых шимми и чарльстона, то учиться танцевать их она не спешила. На всех благотворительных балах, организуемых беженским комитетом, эти танцы были не в чести. Здесь по-прежнему главенствовал старый добрый вальс.  

25

   Для большинства людей покой и семейный уют с возрастом становятся преобладающими ценностями. При этом они сами не замечают этих превращений, позиционируя себя по-прежнему "вчерашними", молодыми, романтическими, готовыми на всякого рода подвиги. Но усталость от прежней, тем более бурной и неспокойной жизни исподволь делает свое дело, неумолимо меняя мировоззрение. Так же Иван с Полиной не заметили, как превратились в стопроцентных обывателей-мещан, несмотря на свою относительную молодость, Ивану в 29-м году исполнилось 34-е, а Полине 32 года. Этому, конечно, во многом способствовало наличие у них определенных денежных средств, приобретение хорошего дома и отсутствие необходимости зарабатывать на жизнь тяжелым, вредным для здоровья трудом.

  Полина по-прежнему являлась сотрудницей Беженского комитета. Иван продолжал служить в фирме Чурина и стал там ценным специалистом, работающим со многими клиентами. В то же время, он продолжал как сочувствующий посещать собрания местного отделения РОВС, казачьего союза, поддерживал связь с земляками-сибирцами, иногда оказывал материальную помощь, но в разумных пределах. А когда его вдруг начинали стыдить, что имея такой дом, он мог бы быть и пощедрее, Иван не стеснялся признавать, что дом куплен не на его деньги, а жены... Ну а дом, он стал самым главным для них, кроме отношений друг с другом. Их заработков вполне хватало, чтобы не залезая в "НЗ" содержать себя, дом, держать прислугу, а также регулярно посещать общественные места отдыха. Что касается прислуги, в своих первых служанках Полина довольно быстро разочаровалась. Нанимаемые русские женщины, выполнявшие обязанности уборщицы и кухарки, Полине не нравились, одна оказалась ленива, другая воровата, третья нечистоплотна... Она много с ними ругалась и сменила до 30-го года четверых, пока Иван не поставил вопрос ребром - надо нанимать китаянку. По совету уехавших в Шанхай знакомых они наняли их бывшую прислугу и не прогадали. Еще совсем молодая женщина была и трудолюбива и честна и чистоплотна, к тому же платить ей приходилось меньше. Вскоре Решетниковы ей уже полностью доверяли.

   Не реже раза в месяц супруги также ходили в оперу, или оперетту, гораздо чаще в кинематограф. Кроме того, Полина покупала много граммофонных пластинок. Она восстановила граммофонный "репертуар", который имелся в доме ее отца в Усть-Бухтарме, в то же время приобретала и новые пластинки. По-прежнему часто они ходили и на балы, которые устраивали различные эмигрантские организации в благотворительных целях, для сбора средств. В организации благотворительных мероприятий, в том числе и балов устраиваемых по эгидой беженского комитета самое активное участие принимала и сама Полина. Ну, а женщины на балах делали то, что делали женщины на подобных мероприятиях во все времена, танцевали, демонстрировали себя и свои наряды, кокетничали. Полина, блистая на тех балах красотой, платьями, украшениями... в то же время забывалась, глушила в себе тоску по родине, переживания за мать, о судьбе которой она так ничего и не знала. Ивану было сложнее, он никогда не любил балов, и ходил туда, так сказать, в качестве сопровождающего жену. Сам он так и не захотел совершенствоваться в искусстве танцев, и потому Полина в основном танцевала с другими... Нет, он не ревновал, вернее с годами это чувство у него как-то притупилось и вовсе не от того, что он стал прохладнее к жене. Он просто никогда не сомневался в ней, а со временем как-то уже спокойнее стал реагировать на такие ранее не очень приятные для него картины, как рука постороннего мужчины на талии Полины во время танца, или рассматривание, откровенное или украдкой, ее декольтированной груди и плеч. Он отлично понимал, что жена просто не могла без этого, балов, театра, кинематографа... без чего он вполне мог бы обойтись. Позволяя, таким образом, ей хоть на время забыться, сам Иван все эти годы лишь волевым усилием гасил собственную тревогу, вызванную полным неведением о судьбе родителей.

  Несмотря на военные столкновения осенью 29 года, Харбин продолжал жить, как и прежде, своими внутренними заботами. На Крещение опять по традиции состоялся грандиозный крестный ход, в театре, опере, оперетте, цирке гастролировали заезжие и местные труппы, в советских школах детей учили по-советски, в гимназиях-лицеях, коммерческом училище, по старому, по-русски. А когда наступало жаркое и влажное маньчжурское лето горожане устремлялись за реку, в Затон и на остров Крестовый, там располагались дачи и песчаные пляжи, любимые места отдыха русских харбинцев.