Здравствуй, комбат! - Николай Матвеевич Грибачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подходят к переправе первый и третий батальоны калганниковского полка. Видимо, комбаты гнали их на аллюре три креста — гимнастерки солдат на спинах мокры от шеи до ремня, пот проступает под мышками и под коленками на брюках. Одновременно с другой стороны, из леса, к Дону вываливаются пленные итальянцы, человек пятьдесят. По верхнему канату пропускаем на ту сторону калганниковские батальоны, по нижнему на нашу сторону — пленных. Сопровождают их всего два солдата с автоматами — один ведущий, второй замыкающий. На середине реки оживление нечаянной встречи:
— Привет, Италия!
— Муссолини капут!
— Это вам не Абиссиния…
— Еще по канату… Самоплавом пускай! Притопали на Дон — пусть учатся плавать!..
— Рота, прекратить болтовню! Темп давай…
Кондратюк при помощи скудного своего словесного запаса и разговорника, с пятого на десятое, спрашивает щуплого сержанта, мокрого и напуганного:
— Имя?
— Марко Блазетти.
— Часть?
— Батальон «Вестоне», дивизия «Челере».
— Как дела?
— Наш батальон уничтожен… Сильно била артиллерия… Остатки сдались в плен… Там у вас командир — красный дьявол…
— Что значит — красный?
— Советский… Ворвался в окоп, голова перевязанная… Мне по шее пистолетом тук-тук…
Полностью картина выясняется позже, при допросе в разведотделе дивизии. Лейтенант Джильи покажет: «Мы не верили, что русские форсируют Дон. Мы считали, что это несерьезно — такая река… — Получилось очень неожиданно. Батальоны «Вестоне» и «Верроне» понесли большие потери от артогня… Мы имеем славную боевую историю, сражались в горных районах Франции и Албании, но нигде не терпели такого позора. Но плацдарм вы не удержите, у нас здесь дивизии «Сфорцеско», «Равенна», «Пассубио»…
Однако все это будет чуть позже. А сейчас мы отправляем пленных в штаб дивизии — при тех же двух конвоирах. Не разбежались за Доном — здесь не разбегутся и подавно. А у нас солдат и так мало. Итальянцы лениво плетутся по песку, ко всему равнодушные и покорные. Некоторые, быть может, даже и довольны — лучше быть живым в плену, чем мертвым там, на задонских высотах… Мы же, посоветовавшись с Кондратюком, решаем вызвать Самородова с трактором — единственным колесным трактором в нашем батальоне, да и то приблудным, переправившимся через Дон спустя три дня после того, как правый берег заняли немцы. Трактор должен подвезти из Еланской с десяток ржавых железных бочек, а также доски и бревна для парома: может быть, к вечеру, если не подбросят армейские понтоны — да еще и есть ли они! — придется переправлять легкую артиллерию и минометы. Там, за Доном, тяжко…
О Шубникове ничего достоверно не известно.
По канатам уходит полк Затонова. Теперь уже наша переправа работает как часы. Правда, откуда-то из глубины все время ведет огонь тяжелая итальянская артиллерия, но у нее «выбиты глаза» — наблюдательных пунктов на высоте не осталось. И артиллеристы напрасно вводят Муссолини в расходы — снаряды падают с перелетом через Дон и левее, корчуют молодой ракитник. Солнцепек, монотонность обстрела, переливчатый блеск и однообразное журчание донской воды вгоняют в сон. В закрытых глазах плавает красноватая с желтыми искорками темнота — свет пробивает веки, — голова оловянно тяжелеет, клонится, клонится, в сознание медленно, убаюкивающе затекает песня вполголоса — «Реве та стогне Днипр широкий, сердитый витер завива». Это поет при «зенитке» Антон Прибылко. При таком состоянии и марш буденновцев сойдет за колыбельную…
Но сна не будет, придется перепланировать на «час икс». Снова связной, вызывают на КП. Там ждет меня начштаба соседней дивизии и приказ: принять и переправить два их полка. Она форсировала напротив Матвеевского, и не очень удачно, немного лучше нашей шестой роты. Теперь плоты, что и были, все на той стороне, возвращать их — адская работа, сбивает течением. Да и кто их будет перегонять? Полк, который переправился, ведет тяжелый бой, каждый человек на счету… Коренастый, раздобревший на сидячей жизни начальник штаба дивизии обещает — что полковнику капитан! — обещает мне снисходительно, как ребенку:
— Завалю трофеями. Какими угодно.
— Например?
— Ну, авторучки, плащ-палатки.
— У меня есть свои.
— Шоколад миланский… Вещь!
— А я не ем шоколада.
— Мотоцикл с коляской.
— Лошадей дайте.
— Трофейных? Пожалуйста. Сколько?
— Своих. Сейчас. Или трактор.
— Зачем тебе? Возьмем трофейных…
— Материал подвезти. На второй паром. И настил для дороги. В песке тонем.
— Не могу… Да и при чем тут паром? Напротив Матвеевского уже мост строят.
— Пока солнце взойдет, роса очи…
— Нет, не могу. Все занято.
— А если и я «не могу»?
— Врешь, капитан. Придется. Приказ. Дан — выполняй.
Вру. Пытался приторговать, попытка не пытка, не вышло — кончай базар. Договариваемся о графике и на том расстаемся. Тут же, едва покончив с полковником, узнаю: в мое распоряжение, не знаю, по чьим приказам, поступили два начальника инженерных служб полка, армейский саперный батальон, инжбат. Сработало чье-то воображение. Переправа на войне — страшное место, громят ее всем, чем могут достать, а ни рассредоточиться, ни укрыться, ни сдачи дать. Уже на подходе у офицеров и солдат легкий ознобец на душе. А поскольку у нас батальоны и полки — с купанием, правда, — уходят за Дон, как по конвейеру, при неправдоподобно мизерных потерях — подбегай и валяй настолько быстро, насколько успеваешь руками перебирать, — то кому-то и представилась она во всем, по наставлениям, богатстве технической оснащенности и защиты.
Это при двух-то голых канатах, при голом песке! И «зенитке» на тележном колесе. И все еще без телефона — запаса нет, все распределено, а кто в такую пору отдаст свой?.. По чести сказать, мне и самому все это кажется не более чем курьезом. И при таком положении я решительно не знаю, как распорядиться всеми этими «сводными братьями», тем более что и своя вторая рота уже сидит без дела. Отправляю их Кондратюку, а тот ругается и гонит прочь: «Сам справлюсь, они мне только авиацию накличут!» Спрашиваю у Доломанова — что делать?
— Тебе прислали, ты и думай. Я не просил…
Соломоново решение:
— Ждите распоряжений…
А командиры «сводных братьев» тому и рады, отводят подразделения в лес, сами толкутся возле КП, уши торчком в ожидании новостей. Поскольку же новостей нет, пробавляются анекдотами:
— Приезжает майор после ранения на побывку к молодой жене, ложится спать, а под кроватью кто-то ворочается и вздыхает. «Кто там?» — спрашивает майор. «Это я, Трезор».
— Старо.
— Борода от Еланской до Клетской…
— Приезжает Муссолини к Гитлеру. На осле. Привязывает его к ограде, заходит. Начинается
