И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз

Мизинец подался вперед и глубоко вздохнул.

— Это не драгоценности. Это карта, — произнес он. — Карта закопанных в Африке сокровищ.

Ее глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит.

— Карта сокровищ! И ты до сих пор, как ребенок, веришь в закопанные сокровища?

— Я понимаю, это звучит смешно, но дело обстоит именно так, — упрямо повторил он. Небесная еще раз устремила на него пронзительный взгляд, от которого он сник окончательно.

— Ты сам-то эту карту видел? — спросила она после паузы.

— Да, мэм. Сокровища закопаны на берегу реки, в том месте, где река впадает в море.

— На берегу реки! — Ее глаза сверкнули. Мозг лихорадочно работал. — А откуда он эту карту взял?

— Не знаю. Она у него всегда была.

Ее глаза сузились:

— Когда он тебе ее показывал?

Мизинец ответил не сразу:

— Вчера вечером.

— Только ты один знаешь про эту карту?

— Его жена и африканец тоже знают. Гас собирался отдать ее грузчикам, которые должны были сегодня утром приехать за сундуком. Хотел отправить эту карту в Гану, чтобы здесь ее не украли. Но я знаю: эта женщина и африканец собираются убить Гаса и забрать карту до прихода грузчиков — может, они его уже убили.

— Почему ж тогда ты не остался с ним и не защитил его?

— Я ему предлагал, но он отказался — сказал, что у него дела. И ушел — неизвестно куда. Вот я и дал сигнал пожарной тревоги.

— На какое время вызваны грузчики?

— На шесть утра.

Небесная вытащила из-за пазухи старинный амулет с часами на тонкой золотой цепочке. Часы показывали 5.27.

Она вскочила с кровати и начала быстро одеваться. Первым делом она сорвала с головы черный парик и вместо него напялила седой.

— В ящике бутылка с зеленой жидкостью, — сказала она. — Можешь воспользоваться. Это тебя успокоит, а то ты от кокаина какой-то дерганый стал.

Пока Мизинец кололся, она поспешно оделась, не обращая на него никакого внимания.

Поверх многочисленных нижних юбок Небесная надела широкое платье, черные туфли на низком каблуке и длинные, до локтя, черные шелковые перчатки. Маленькую, тоже черную соломенную шляпку она приколола к седому парику длинной металлической заколкой.

— Иди заводи машину, — велела она Мизинцу.

Подождав, пока тот черным ходом выйдет во двор, она взяла большую расшитую бисером сумку, достала из чулана черно-белый в полоску зонтик от солнца и спустилась на кухню.

Святой тоже уже был готов: он облачился в черный форменный костюм шофера и водрузил на голову старомодную фуражку двадцатых годов, которая была ему так велика, что сваливалась на глаза.

— Ты все понял? — резко спросила она.

— Да, я слышал ваш разговор, — ответил Святой своим замогильным голосом. — Если Гас на вырученные денежки сумел ферму купить, то везет он туда уж никак не корм для цыплят, можешь мне поверить.

— Кажется, я знаю, что это, — сказала Небесная. — Только бы не опоздать.

— Тогда поехали.

Она вышла на улицу. Святой прихватил стоявшую в углу двустволку и последовал за ней, предварительно закрыв и заперев дверь. Он вдоволь накурился марихуаны и был, как говорится, на седьмом небе.

Хотя уже начинало светать, Мизинца видно не было. Его было слышно. Вцепившись обеими руками в створки ворот гаража, он стоял на коленях и, пытаясь подняться, хрипло и тяжело дышал. Мышцы у него на шее, руках и груди вздулись, вены напоминали корабельные канаты.

— Здоров как бык, — сказал Святой.

— Тсс, — прошептала Небесная. — Он еще слышит.

В этот момент Мизинец слышал как никогда хорошо, он слышал каждое их слово, как будто они громко кричали. Голова работала как часы. «Она дала мне смертельную дозу», — пронеслось в мозгу. Сознание покидало его, в этот момент он ощущал себя потерпевшим кораблекрушение пароходом, который медленно погружался на дно. Наконец колени у него подогнулись, и он рухнул головой вперед, на грязный каменный пол гаража. Как к нему подошли Небесная и Святой, он уже не слышал.

Святой вошел в гараж и, повернув выключатель, осветил стоявший внутри черный «линкольн-континентэл» 1937 года.

Они молча переступили через лежащего на их пути Мизинца и подошли к машине. Небесная села назад, а Святой положил двустволку на пол, под переднее сиденье, и пошел открывать двойные ворота.

Машина выехала на грязную дорогу и, подпрыгивая на рытвинах и ухабах, со скоростью пятьдесят миль понеслась через заброшенный пустырь. Садовник в нижней рубахе и в соломенной шляпе доил привязанную к дереву козу и на проехавший мимо черный лимузин внимания не обратил —, привык, а вот молочник и мусорщик, уже приступившие к работе, проводили глазами промчавшийся автомобиль с некоторым удивлением: выехав на покрытые щебенкой улицы, Святой увеличил скорость до семидесяти — семидесяти пяти миль в час.

Глава 6

Святой неподвижно сидел в «линкольне», не сводя глаз с подъезда дома, где жил Гас. Машину он поставил на том самом месте, откуда меньше часа назад отъехали Могильщик и Гробовщик.

Небесная пошла в дом искать Гаса. История про закопанные сокровища, которую рассказал Мизинец, показалась Святому сомнительной. Про себя он решил, что Гас работает на контрабандистов, занимающихся провозом бриллиантов, а возможно, и золота.

Небесная предположила, что Гас носит ценности с собой. Святой же придерживался на этот счет другого мнения: свой капитал, будь то картина или драгоценности, Гас наверняка хранит в сундуке. Раз контрабандисты прибегли к услугам старого Гаса, значит, они ему доверяют. А где, как не в сундуке, провозить запрещенный товар? Ведь ни одному даже самому догадливому сыщику, самому опытному таможеннику никогда не придет в голову, что контрабандист воспользуется старым обшарпанным сундуком. На этом-то, вероятно, и решено было сыграть. Какой же нормальный человек заподозрит, что контрабанду по старинке провозят в сундуке?

Обдумав все это, Святой решил во что бы то ни стало сундуком завладеть.

На Небесную он ишачил без малого тридцать лет, был ее телохранителем, поваром, сиделкой, шофером, приживалом — всю грязную работу всегда брал на себя. А до этого был ее любовником, одним из немногих. Когда же она бросила его, он, точно бездомный пес, остался при ней. Единственное чувство, которое он к ней испытывал, была ненависть, но расстаться с ней он не мог — уйти ему было некуда, и она это знала.

Поэтому Святой и решил перебежать ей дорогу, завладеть имуществом Гаса и смыться. «Я убегу, а она пусть расхлебывает», — прикидывал он.

Тут он заметил, что у подъезда остановился крытый транспортный фургон. Вместо привычного «Рейлуэй-экспресс» на зеленом брезенте большими буквами значилось «Экми-экспресс».

Из кузова вылезли двое белых мужчин в полосатых фирменных рубашках и синих бейсбольных кепках, один — худой и высокий, а второй — коренастый, среднего роста. Оба чисто выбриты, без очков. Больше ничего Святому в глаза не бросилось.

Грузчики покосились на «линкольн-континентэл» — остальные стоявшие перед домом машины были пусты. Впрочем, старый негр в форменной фуражке подозрений у них не вызвал.

Когда грузчики повернулись к нему спиной и направились к подъезду, Святой кисло улыбнулся: «Думаю, я такой же старый осел, как Гас. С одной стороны, конечно, обидно, зато с другой — мне это только на руку».

Дождавшись, пока они вошли в подъезд, Святой включил зажигание. «Надо будет этим фургоном заняться. Конечно, не тут, прямо под окнами, — местность открытая, да и потом, какой-нибудь любопытный как пить дать смотрит сейчас на „линкольн“ из-за занавески и думает: что, интересно, делает здесь этот черномазый в такой ранний час? Только бы Небесная не нарушила мои планы».

А Небесная в это время сидела на спинке дивана в гостиной управляющего, направив на жену Гаса и африканца дуло револьвера 38-го калибра. В подъезде раздался звонок.

— Пойду открою, — сказала мулатка. — Это, должно быть, Гас.

Она стояла рядом с сидевшим за столом африканцем, куда попятилась, когда в квартиру с револьвером в руках ворвалась Небесная.

— Чем языком болтать, нажми-ка лучше кнопку домофона, — сказала Небесная, показывая дулом пистолета на входную дверь. — Пусть войдут, тогда и узнаем, кто это.

Мулатка неохотно двинулась к двери, шаркая по полу голыми ступнями, и нажала на кнопку домофона. Снаружи щелкнул замок. На мулатке было все то же похожее на мешок платье, только оно было сильно измято, как будто она каталась в нем по полу. Лицо было сальное, а узкие желтые глазки злобно поблескивали.

— Тебе все равно ничего не обломится, — буркнула она Небесной своим низким, с хрипотцой голосом. — Так и знай.

— Возвращайся к столу и заткни пасть, — огрызнулась Небесная, и дуло револьвера, который она не выпускала из рук, описало в воздухе угрожающую дугу.