Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи - Вацлав Михальский

Я должен заставить этого жестокого человека вспомнить о нас. Я останусь жить, чтобы ему было стыдно.

Как он ни жилил, а я все же выиграл у Шурки-тюфяка 17 марок. Мы сидели в подъезде на деревянной лестнице и играли в «чет-нечет». Вдруг я услышал во дворе голос мамы и понял, что она уже вернулась из командировки. Я побежал ее встречать.

Мама привезла с собой много яблок. Я сидел на кухне и ел яблоко, когда мама закричала из большой комнаты:

– А ну, иди сюда! Посмотри, что с твоими рыбками!

Я подошел к аквариуму и увидел, что три рыбки плавают кверху брюхом. Я задумался и сказал:

– Интересно знать, отчего они дохнут?

– Не кормил ты их, воду не менял все эти дни, совершенно забыл о рыбках, вот они и подохли, – сказала мама.

– Нет, мамочка, ошибаешься, дело серьезное. Думаю, что личинки или рачок заразный. Ты не расстраивайся, сейчас все узнаем, – ответил я.

Мама тяжело вздохнула, сказала:

– Господи! Ну что ты с ним будешь делать, десять лет уже лоботрясу, а такой бестолковый, – и, расстроенная, ушла в баню.

Я вынул всех троих мертвецов и положил их на чистый листок из тетради для третьего класса. Потом достал из-под кровати свою лабораторию – тогда я уже занимался медицинской наукой и мечтал быть врачом. Поэтому я был даже рад, что есть над кем сделать операцию. Старым лезвием я распорол всем троим животы и осмотрел ихние кишки, как надо. Ленка с первого этажа говорила, что микробы разлаживают организм и должно вонять. Я хорошенько понюхал всех троих – они воняли, как нужно, и я понял, что прав. Рыбы померли от микробов, а не с голоду. А этого меченосца надо посадить в изолятор, как меня посадили в лагере, когда я болел свинкой, подумал я. Пошел в кладовку, нашел большую чистую банку и стал ловить меченосца. В это время мама вернулась из бани. Меченосец долго не ловился, наконец, я его схватил, вытащил и положил на стол, а сам пошел наливать в банку воды. Когда я налил воду и вернулся, меченосец лежал и не трепыхался. Я подумал немножко и спросил маму:

– Мам, а меченосец, кажется, тоже сдохнул, может, его не класть?

Мама вбежала в комнату, стукнула меня по шее и бросила меченосца в банку. Сначала он лежал, как дурак, потом зашевелился, а еще через немножко совсем ожил.

Я вспомнил, что мама меня ударила, и стал плакать и нарочно плакал до тех пор, пока она меня не пожалела. И только тогда, когда мама сказала: – Ну, что ты плачешь, не плачь, Володечка, сам ведь виноват, – и погладила меня по голове, я вытер нос и стал думать, что делать дальше.

Сначала я попробовал думать на диване, но ничего не думалось, и я залез думать на шкаф – и там ничего не получилось. Тогда я слез со шкафа и стал дочитывать «Остров сокровищ».

Вечером я все дочитал и понял, что завтра же надо послать «черную метку» Толяму из третьего подъезда. Я вспомнил, что забыл ему отомстить за то, что он в прошлом году, когда я был в пионерском лагере, привязал нашему коту Федору на хвост чайник и тот умер от разрыва сознания.

Когда я ложился спать, то подумал о том, что надо сочинить маме к дню рождения стих и вообще лучше всего, наверное, не быть врачом, а сделаться поэтом…

Он спал. А я всю ночь метался по банке. Я оставался голодным, но дышать стало легче в свежей воде. Из памяти у меня не выходило страшное лицо нашего повелителя в тот момент, когда он посмел надругаться над трупами. Конопатый нос его покрылся каплями пота, и черные глаза сверкали алчным огнем познания, а поцарапанные и немытые руки делали свое жестокое дело.

Неужели такая же участь ждет и меня?! Нет, я меченосец, я вынесу все, но я заставлю, чтобы он кормил меня и больше не бросал на произвол судьбы. Своим упорством я перевоспитаю этого непостоянного мальчишку.

Я проснулся и вспомнил, что сегодня воскресенье. Надо попросить у мамы деньги на кино и еще надо… что же еще надо? – задумался я.

А, вспомнил, надо посмотреть, живой меченосец или мертвый.

Я вытащил банку из-под стола и поставил ее на окно. Меченосец был живой, и я насыпал ему в банку корма.

– Он у меня герой, он сильный, сколько дней с микробами боролся, надо его кормить, – подумал я.

А может быть, микробов никаких и не было, может быть, права мама? Может быть, и правда нельзя увлекаться каждый день чем-нибудь новым, а надо не бросать одного начатого дела. Наверное, мама права, она же уже взрослая. Теперь я стану другим, не буду бросать начатого дела на полдороге.

Генке-Бычку отец купил конструктор.

Все ясно. Я не буду ни футболистом, ни врачом, ни поэтом.

С сегодняшнего дня и навсегда я стану инженером!

Пойду попрошу маму, пусть и мне купит конструктор.

Коньки

Утро. Трусит влажный снежок. Витька потянулся, приоткрыл глаза, вспомнил: каникулы, в школу идти не надо.

– Пойду к Сашке, вчера и позавчера он не дал покататься, а сегодня уж должен, – решил он. Оделся, умылся, съел приготовленный матерью завтрак и отправился к другу.

Учатся они вместе с Сашкой, сидят за одной партой. Сашка – мальчишка озорной, крепкий, драчун. Витька – худенький, уступчивый, драться не любит. Учится он хорошо, и Сашка любит прокатиться за его, Витькин, счет: то задачку у него спишет, то упражнение. Витька ему не отказывает. Хоть Сашка и много раз обижал его.

Вон в последний день перед каникулами вызвали Витьку к доске, а Сашка в это время взял и нарисовал в его тетрадке человечка с носом в пол-листа. Кончил Витька отвечать, учитель попросил у него тетрадь с домашним заданием, и тот, ничего не подозревая, протянул ее. Разозлился учитель и показал картинку всему классу. Все так и прыснули, а Сашка хохотал громче всех. Витька растерялся, голову опустил, стоит мел крошит. Отдал ему учитель тетрадь и двойку поставил. Сел Витька на место, отвернулся к окну, да так и просидел весь остаток урока.

Рассердился Витька на друга. Все, думает, – конец. Но когда прозвенел звонок, Сашка, как ни в чем не бывало, сказал:

– Ну, пошли, чего возишься. – Витька покорно взял портфель и поплелся за Сашкой. Привык он все прощать своему другу.

Сегодня они целый день прокатались по укатанным машинами улицам. Сашка на коньках, Витька следом на ботинках. Ездили на площадь смотреть елку, потом отправились кататься на озеро.

Сашка носится по льду на коньках, Витька со льда ботинками снег соскребает. Разгреб дорожку и стал по ней за Сашкой на подошвах ездить и время от времени клянчить:

– Саш, ну дай хоть разочек прокатнуться, вечер ведь скоро.

Третий день у Сашки коньки, и третий день просит Витька: «Хоть разочек прокатнуться». На что Сашка раздраженно отвечает: «Обожди, сам еще не накатался». А накатается, опять причину выставляет: «Поздно уже, мать ругать будет, завтра дам».

И живет Витька в надежде на завтра.

Вот и сегодня, вечер уже, а Сашка все ездит и ездит сам. Колючие иглы впились в Витькины пальцы, чтобы согреться, он запрыгал на одной ножке.

Подъехал Сашка, запыхался. Нагнулся к конькам, стал веревку на одном развязывать. Заколотилась в груди у Витьки радость: сейчас отдаст ему Сашка коньки. А он затянул веревку потуже, выпрямился, глянул на Сашку:

– Что, замерз?

И, не дожидаясь ответа, бросил:

– Сейчас я последний круг – и домой, а то мамка заругает.

Оттолкнулся носком конька и покатил, набирая скорость.

Витька, глотая слезы, смотрел ему вслед и шептал:

– Хватит, довольно, и без коньков проживу. Повернулся и побрел к берегу. А Сашки уже и след простыл. Оглянулся Витька, всматриваться стал, ничего не видно.

Заволновался, и зло на Сашку поубавилось: «Еще в полынью попал, бежать надо искать его».

Не успел Витька пробежать и двадцати метров, как от мутной сини горизонта оторвалось темное пятно. Оно росло, чернело, приближалось. Витька сообразил: «Сашка». Повернулся и, успокоенный, со вновь вернувшейся злобой, быстрым мелким шагом направился домой. Он не хотел видеть Сашку. А тот догонял, вот уже слышно, как стучат коньки о лед. И вдруг всплеск и захлебывающийся голос:

– А-а-а! Ма-а-а-ма!

Витька мгновенно повернулся. Сашка тяжело барахтался в черной дыре полыньи, обламывая пальцами кромку льда. Витька подбежал почти к самой полынье, лед под ним прогнулся и ушел под воду. Он отпрянул назад. Упал на твердый лед и оцепенел на мгновение. Но тут же непослушными пальцами стал расстегивать ремень. Зажав его в вытянутой до отказа руке, пополз…

Сашка греб по-собачьи, силы его кончались…

Напитавшаяся водой одежда неудержимо тянула под лед.

За полметра до начала полыньи Витька отвел руку назад, размахиваясь…

Конец ремня гулко шлепнулся возле самого Сашкиного подбородка. Он резко выдернул руку, схватил ремень, но тот выскользнул из окостеневших пальцев. Тогда Сашка впился в него зубами, до ломоты сжав челюсти. Витька, отталкиваясь рукой, попробовал ползти. Лед жег ладони. Тянуть было тяжело. А когда Сашка, пытаясь вылезти, дернул на себя, Витька не удержался и заскользил к полынье. Сердце у него похолодело.