Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады - Александр Рубашкин

В 1941-м Бабушкин рвался на фронт. Его не отпустили. И в 1942-м он мог сгореть в этой топке войны. Но весной 1943-го расправились с талантливым, деятельным человеком. А. Пази, снимая с работы, объяснили, что его должность следует отдать человеку «коренной национальности». Все же ему предоставили место в издательстве. А Бабушкин, после недолгой работы на заводе, был уже в конце июня мобилизован. Потом сам попросил отправить на передовую.

Свою книгу, отразившую часть работы на радио, О. Берггольц выпустила своевременно (1946), пока это еще было возможно44. Вот что двигало ее пером: «Я посвятила свою книжку „Говорит Ленинград“ прекрасной памяти работника Радиокомитета Якова Бабушкина, погибшего под Нарвой… памяти работников Радиокомитета Николая Верховского, Всеволода Римского-Корсакова, Леши Мартынова, умерших от голода…» Как видно, место Я. Бабушкина подчеркнуто выделено. Без него нет блокадного радио, как нет его без Берггольц (повторю ее слова: «Один оркестр чего стоил»). В письме другу юности Г. М. Фридлендеру, будущему академику, уже из «учебки», незадолго до гибели, Я. Бабушкин писал: «Я горд сознанием того, что в обширной истории страшных лет нашего народа не смогут быть обойдены и плоды малой, но моей личной работы».

Чтобы так произошло, я возвращаюсь на этих страницах к трагедии одного из самых талантливых лидеров блокадного радио. Акция апреля 1943-го была началом выдавливания «инородцев» из многих сфер деятельности, особенно идеологической. Все это была линия высшего партийного руководства. Летом 1943 года в Москве сняли со своего поста главного (ответственного) редактора «Красной звезды» генерала Д. Ортенберга. В Ленинграде увольняли директоров заводов. Думали ли А. Кузнецов и П. Попков, что после победы городу предстоят такие удары (постановление ЦК ВКП(б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», «ленинградское дело», борьба с космополитами), которые их самих уничтожат?.. Летом 1945 года в Ленинграде Ольга Берггольц встретилась со знаменитым в годы войны публицистом, писателем Ильей Эренбургом. Она спросила: не повторится ли 1937 год. Эренбург ответил, что нет, но Берггольц сказала:

«А голос у вас неуверенный».

В конце сороковых начались на радио новые увольнения. Неудовольствия властей не сводились к «пятому пункту», хотя совпадение по времени антисемитской кампании и «ленинградского дела» оказалось знаковым. Теперь опальными стали Моисей Блюмберг, Лазарь Маграчев, Любовь Спектор, Давид Беккер. Последним, уже в марте 1953 (!) года изгнали Михаила Меланеда: он не вовремя, в часы всенародного горя, закашлялся в эфир. Больше его голоса (и кашля) там не слышали. Даже известность, публичность становилась опасной, тем более когда пожелание провести передачу исходило от ставших опальными партийных деятелей.

Был забыт военный подвиг В. Ходоренко – ордена за блокаду получили другие. Ольга Берггольц ушла в поэзию, ни по какому из «дел» не проходила, но ее объявили «плакальщицей», осуждали за теорию «самовыражения». Может быть, потому, что не скрывала своего почтения к ославленной, исключенной из Союза писателей Анне Ахматовой45. Но не исключено – помнили: Берггольц была из репрессированных… Во всяком случае, ее блокадная поэзия, лучшие поэмы (особенно «Твой путь») никак не были поощрены. Сталинскую премию (1951) дали, как бы в утешение, за весьма среднюю поэму «Первороссийск», отмечая прежде всего революционную тему. О трагическом, тяжком блокадном времени она говорила: «Такою мы свободою дышали, что внуки позавидовали б нам». К концу сталинского правления чувствовала себя по-другому. Усиливалась болезнь, которая подтачивала здоровье, ограничивала творческий порыв. Прежней связи с читателем-слушателем не было.

Автору «хотелось бы всех поименно назвать»: все-таки радио – это коллективное дело. Не все, конечно, удалось, да и время тому не способствовало. Рецензенты (и упомянутый выше) наносили по рукописи точечные удары. Вот, со слов М. Меланеда, я записал, что он считает делом своей жизни, «главной миссией» – выступление перед микрофоном 27 января. В этот день Меланед зачитывал приказ войскам Ленинградского фронта и всем защитникам города о полном снятии блокады и салюте в честь победителей. Мне было указано на «нескромность» подобной самооценки. Пришлось отступить, смягчив слова диктора. Вот что получилось: «Но из всего прочитанного в дни войны бывший главный диктор прежде всего вспоминает, как он вел передачу 27 января 1944 года, говорил о полном снятии блокады». «Почувствуйте разницу». Теперь в главе «Прекратить передачу нельзя» написано все как было. После войны далеко не сразу воздали должное блокадному городу и его жителям. Сама память о блокаде стиралась. Разрушили Музей обороны Ленинграда, арестовали его директора Л. Ракова. После «ленинградского дела» расстреляли руководителей ленинградской обороны. Да и «голос Ленинграда» следовало «глушить». Ведь по радио выступали всякие «попковы-кузнецовы». Можно было все, даже перенести с 1953-го на 1957-й празднование 250-летия города. Стоит ли удивляться, что при таком отношении к блокаде и ее истории до архива Радиокомитета исследователи дошли лишь в середине 1960-х, книга «Голос Ленинграда» вышла в 1975 году, а памятная доска на Доме радио («Каменная летопись Санкт-Петербурга») ждала своего часа более полувека. Не сразу, лишь в конце 2012 года после вмешательства дочери диктора военных лет Д. Беккера – Л. Нимеровский и автора книги на диске появились имена художественного руководителя радио Я. Бабушкина, главы радио В. Ходоренко, журналиста Г. Макогоненко и Д. Беккера. В своей книге автор стремился «всех поименно назвать» и не допустить в ее тексте постороннего вмешательства некоторых «внутренних» рецензентов. Теперь книга о блокадном радио выходит без постороннего вмешательства.

НИЧТО НЕ ЗАБЫТО

Добрые вести. Святая память.

Радиофильм «900 дней».

Пульс города. «Голоса мертвых и живых».

В дневниковых записях В. Саянова, относящихся к февралю 1944 года, сказано: «Сегодня иду по улице, и вдруг радио замолчало, как всегда перед тем, как известят об обстреле. Сердце сразу сжалось. Неужто опять по Ленинграду стрелять будут?» Стрелять по городу враг уже не мог, но запись характерна, в ней передано душевное состояние ленинградца. После полного снятия блокады фронтовые заботы уступили место заботам по восстановлению города. В феврале фронт проходил в десятках километров от Ленинграда. Правда, с северной стороны, возле Белоострова и Курорта еще до самого июня стояли финны, но обстановка здесь была спокойной. А в июне началось наше наступление на Выборг.

Довольно скоро Ленинград перестал занимать исключительное положение среди других городов. Разрушены были десятки крупных промышленных центров, сожжены тысячи сел. Сталинград стоял в руинах. Страна отдавала все силы фронту. Там, в лесах Белоруссии и на полях Прибалтики, решались сроки окончания войны. Конечно, в Ленинграде происходили события, которые обращали на себя внимание всей страны. Радио широко освещало первый рейс прямого поезда Ленинград – Москва, оно отметило во многих передачах годовщину снятия блокады и награждение города орденом Ленина, рассказывало о триумфальном марше по улицам Ленинграда наших бойцов, вернувшихся с победой.

Художественные редакции все чаще обращались не только к литературным и музыкальным произведениям ленинградцев (часть писателей, журналистов ушла с наступающей армией, другие работали над крупными вещами), но и к значительным книгам и музыке столичных авторов. В феврале 1944 года, например, была осуществлена радиопостановка поэмы А. Твардовского «Василий Теркин», ставились радиоинсценировки по пьесам В. Гусева. Звучали стихи, песни, написанные и в Ленинграде, и на фронте, который уходил от города все дальше.

Постепенно две темы становились наиболее важными для ленинградского радио: тема сегодняшняя, подвиг на войне, и тема непреходящая для Ленинграда – 900-дневная оборона. Во всех стихах, рассказах, очерках напоминание о блокаде естественно связывалось с наступлением наших армий сегодня. Радио освобожденного от блокады города воздавало должное и его армиям, и гражданскому населению, оно высоко оценивало его литературу военного времени.

Когда в конце 1944 года в Ленинград приехал крупный датский писатель Мартин-Андерсен Нексе, радио передало следующее письмо: «Дорогие друзья! Я прибыл в Ленинград с представлением о большом городе, который сильно разрушен врагом. Однако, побывав в Ленинграде, я испытал чувство огромного подъема. Я вижу, что население тепло одето, все много и организованно работают, каждый исполняет свой долг… Все это – без малейших следов героической позы. А ведь этому населению – самым храбрым людям в мире – пришлось перенести то, что, мне кажется, не под силу ни одному городу: выдержать тяжелейшую осаду в течение двух с лишним лет, а затем перейти в наступление и послать ко всем чертям гигантские армии, осаждавшие город. Передо мной встают дома, простреленные снарядами или целиком превращенные в руины. Но я нигде не вижу никакой растерянности или уныния. Благодаря сердечному изображению ленинградскими писателями жизни своего города, мы за рубежом знали много о Ленинграде во время блокады! И могли сравнительно точно представить титаническую борьбу его населения. Привет героическим писателям Ленинграда – участникам его обороны! Товарищеский привет всем писателям Советского Союза, ведущим самоотверженную работу на фронте и в тылу!» Такова была справедливая оценка работы ленинградского отряда советской литературы, значительная часть которой связана с ленинградским радио.