Избранное - Факир Байкурт

— О-о-о! Ты есть Сейит? Велкам[59]! Тебе надо Харпыр?

— Да-да! Точно! Мне надо повидать Харпыра-бея.

Бетти-ханым засмеялась:

— Мой муж есть в офис.

— Ты, Бетти-ханым, есть позвонить Харпыру-бею, а я есть ходить к нему в офис. Там полицейские, они есть говорить: «Ноу, Сейит, ноу входить». Ты есть звонить мужу, он спускаться вниз. Я хотеть работа. Вместе с Харпыром-беем мы будем заполнять анкета. Понимай?

— Да, я все понимай! — подняла руку Бетти-ханым. — Я есть хорошо понимай. Очен гуд. Входи! — Она сняла цепочку, и я вошел в квартиру.

Бетти-ханым набрала по телефону номер. Харпыр-бей сразу же отозвался.

— Дорогой, — сказала она, — Сейит приходить. Он есть ждать тебя внизу. О’кей, о’кей! — и положила трубку. — Ты есть быстро идти в офис, — сказала она мне.

Я бегом спустился по лестнице. Слава богу, никого из семейства Теджира не встретил. К стоянке маршрутного такси я мчался как угорелый. Наконец я опять в Туслоге. До чего ж оно здоровенное, это окаянное здание!

— Откройте дверь! — сказал я полицейским. — Сейчас Харпыр-бей придет. Ну-ка, протрите глаза, сами сейчас увидите, врал я вам или нет.

Американские охранники аж опешили, но тут из-за двери просунулась рука Харпыра-бея, и он чуть не силком втащил меня внутрь.

По коридору мы шли с ним рядом. Миновали одну комнату, вторую, третью. И еще и еще. Я удивился — до чего ж там тяжкий дух стоит. Везде табачищем воняет, хоть топор вешай. Ну и накурили, заразы! И еще меня удивило, как много там женщин, и все до единой сверкают голыми коленками. У них и руки голые — аж до подмышек. А юбки до того короткие, что стоит нагнуться — ягодицы завиднеются. И все эти беспутницы, как на подбор, длинные да худющие. Ни одной такой, чтоб в теле была. А впрочем, какое мне дело до ихних баб?! У меня другое на уме — работа. Из-за работы я поссорился с отцом, женой, детьми. Никто из них меня понять не хочет. Им бы только встать у меня поперек дороги. Ничего, начну работать, получу деньги, налажу дела дома, тогда посмотрим, как они запоют. Небось нахваливать меня еще станут: ай да молодец, Сейдо, ай да разумник!

Одна из дверей, мимо которых мы проходили, открывалась сама по себе: к ней только приблизишься, а она раздвигается. Только перешагнешь порог, и она у тебя за спиной сама собою закрывается. У этих паршивцев каких только чудес нет! Такое разве что в кино увидишь. А вот еще одна такая самораздвижная дверь, мы прошли в нее и оказались в кабинете управляющего по кадрам. Мы сели на стулья рядом с его столом. Харпыр-бей о чем-то потолковал с ним по-своему, потом они пригласили переводчика и стали задавать мне разные вопросы и заполнять анкету. Вот тут-то и пошли неувязки. Переводчика звали Фарук, родом он из Испарты.

— В деревне проведут проверку на предмет твоей личности, — сказал Фарук. — Американский полицейский поедет в Сулакчу, побеседует в местном управлении безопасности и контрразведки. И еще вот какое правило: ты должен назвать двух людей, которые могут поручиться за тебя. Есть у тебя такие люди?

Ну и ну! Не ожидал я такого. Кого бы назвать? Кадира? Он обо мне слова доброго не скажет. Карами-стервятника? Или Ашыка Мехмеда? Джулука Али? Или Сефер из Хошафа скажет хорошо? Или Юксель Вонючка? Долго размышлять не следует. Могут, чего доброго, заподозрить, что водятся за мной какие-нибудь грешки и потому я не решаюсь никого назвать. Не хватало еще попасть им на заметку. Вот так история!

— В нашей деревне все меня знают и уважают, — сказал я наконец. — Кого ни спросите, любой хорошо отзовется. Да вот хотя бы у старосты спросите или у Карами по фамилии Джымбыл. А старосту зовут Бага Хамза. Еще можно спросить у Мемишче, Пашаджика, Юкселя, у шурина моего Кадира.

— Так, хорошо. А в ильче кто может за тебя поручиться?

— В ильче меня никто не знает, и я никого не знаю. Но можно ведь спросить у начальника полиции, у жандармов и каймакама, у муфтия[60]. Иншаллах, они не осудят меня за то, что я из деревни алевитов[61].

— Может, в Анкаре у тебя есть знакомые?

— В Анкаре есть Теджир Али, мой односельчанин. Он уже лет восемь или десять как живет в столице. И еще в гараже работает Идрис-чавуш из деревни Гермедже, что расположена в вилайете Чанкыры. Он в цехе смазки работает. Больше никого не знаю.

— Хорошо, Сейит Бюкюльмез, а какое жалованье хотел бы ты получать?

— Вам видней. У меня четверо детей, жена, отец-старик. Всего нас семеро. Нам здесь придется жилье снимать. Не знаю, сколько вы мне положите, но на жизнь должно хватать.

— А какую работу можешь делать?

— Я уж говорил Харпыру-бею: какое дело ни поручите, за любое возьмусь. Могу обслугой работать: отнести, принести, убрать, подать, купить, сбегать куда. Могу быть и садовником. С этим делом я, пожалуй, лучше всего справлюсь. Когда в армии служил, довелось нести охранную службу при складах, потому мог бы и кладовщиком работать. Хорошо печи растапливаю, дымоходы чищу…

— Ладно, учтем… Однако имей в виду, проверка личности будет очень серьезной. Займутся этим делом американская и турецкая полиция. Если результаты окажутся положительными, мы тебя примем на работу. А пока возвращайся домой и жди ответа.

После этого мы с Харпыром-беем спустились вниз, и он угостил меня кофе. Я так и не повидал кабинет, в котором он сидит.

К Теджиру я решил не заходить. Здесь, в Анкаре, полно автобусов, минибусов. Коли водятся денежки — никаких тебе проблем с транспортом, так что я довольно быстро добрался до Кырыклы, но, к сожалению, незадолго до моего приезда джип Карами ушел обратно к нам в деревню. Ничего не поделаешь, придется заночевать в Кырыклы. Но и назавтра меня поджидала неудача — Карами в тот день вовсе не приехал, напрасно я его высматривал до полудня. После обеда я отправился в Сулакчу — оттуда уж как-нибудь доберусь до дому.

Когда в Сулакче я выходил из машины, то представляете, кого первым увидел? Отца с Яшаром! Не знаю, заметили они меня или нет. А может, и заметили, но виду не подали. Они шли мимо сельскохозяйственного банка вниз по улице. Я не стал подходить к ним — не хватало еще здесь, при посторонних, затеять скандал. Мы разминулись, будто чужие, будто никогда друг друга в глаза не видывали. Ну и пусть. Тем лучше.

16. У каймакама-бея

Рассказывает Яшар.

Листва на чинаре, мимо которой мы шли, пожелтела, ее ветки были залиты солнцем, и множество птиц сидело на этих ветках. Медленно кружась в воздухе, опадали на землю листочки.

Дед крепко держал меня за руку, будто боялся, что я куда-нибудь подеваюсь. Так он и шел — одной рукой опирался на свою палку, другой держал меня. Наконец мы пришли к зданию, которое называлось «правительственный дом».

— Скажи-ка, любезный, — обратился дед к одаджи, — здесь ли принимает каймакам?

— Здесь, — не очень-то любезно отозвался тот. — Зачем он вам?

Пришлось объяснить:

— Нам надобно поговорить с ним насчет куропатки. — И мы рассказали ему нашу историю.

— Ну и дела! — удивился одаджи. — Сколько лет работаю здесь, чего только не повидал, а такое — впервые. Ну, дай вам бог удачи.

Он открыл дверь и подтолкнул нас вперед. Так оказались мы в комнате, где за большим столом сидел еще не старый человечек с обвислыми усами. Волосы у него были гладко прилизаны, и одет он был в рубашку с жестким воротником и галстук цвета перезрелого инжира. Перед ним на столе громоздились кучи бумаг, в руке зажат карандаш. Нахмурив брови, он что-то читал, при этом ничего и никого вокруг себя не замечал, будто сидел на дне глубокого колодца. Прошло довольно много времени, пока он наконец поднял глаза на нас.

— Пожалуйста, я слушаю, — сказал он. — Вы по какому вопросу? — И при этом смерил нас с дедом изучающим взглядом.

Дед сглотнул слюну, прокашлялся и мягко так, вкрадчиво начал:

— Мой бей! Эфендим! — Деду опять пришлось прочистить горло. — Мой бей! Красивый мой эфенди!

— Не волнуйся, отец. Говори свободно обо всем, что тебя тревожит. Я слушаю.

— Да послужат наши головы, наши сердца жертвой за тебя, — начал дед.

— Спасибо, отец, рассказывай, что тебя привело сюда. Чем смогу — помогу.

— Этот мальчик, которого ты видишь перед собой, он же тише воды, послушный ребенок…

— Хороший мальчик. Ты хочешь определить его на учебу?

— Какая там учеба! Не до того нам сейчас. Зовут его Яшар…

— Пусть жизнь его будет долгой… Рассказывай побыстрей, отец.

С трудом подбирая слова, дед поведал о случившемся:

— У этого мальчика была куропатка. Он сам ее поймал, сам вырастил, приручил. Даже если эту куропатку отпускали из клетки, она сама возвращалась домой, потому что очень любила мальчика. Отец Яшара, Сейит, вздумал получить работу у американов. Об этом знает и твой секретарь, он часто приезжает на охоту к нам в деревню Дёкюльджек. У нас кабанов много, и куропатки водятся. Так вот, одному американу-охотнику приглянулась Яшарова куропатка. Этот охотник работает в Анкаре в Туслоге. Зовут его Харпыр. Он пообещал моему неразумному сыну Сейиту, что устроит его на работу, а взамен попросил куропатку. Сейит и отдал ему. А сейчас мой внучек Яшар плачет денно и нощно, глаза у него не просыхают, об одном только и твердит: «Верните мою куропатку». Не далее как вчера приезжал этот гявур Харпыр в нашу деревню. Мы сказали ему: «Верни нашу куропатку. Две недели охотился ты с ней, пора и честь знать. Верни обратно». А он и слышать не хочет. «Нет, — говорит, — не отдам». Сел в свой автомобиль и укатил обратно в Анкару. А внучек совсем покой потерял. Мы по-хорошему просили Сейита забрать у американа птицу, но и он слушать нас не желает. Что нам сейчас делать? Какой выход найти из такого положения? Вот почему пришли мы к вашему превосходительству — как к человеку правительственному. Помоги нам — позвони куда следует, телеграмму пошли. Пускай вернут ребенку куропатку. Вот какое дело у нас…