Железная маска Шлиссельбурга (СИ) - Романов Герман Иванович

Княжна поджала губы, прошлась по кабинету, топая туфлями. Полы халата, расшитого золотыми павлинами, трепетали, словно птицы испугались гнева. Да и сам Александр Васильевич притих — грозный и требовательный в строю, дома он терпел тирана, потому что любил. Да и княжна пошла за него замуж по любви — иначе эта строптивица и не захотела. Так или иначе, но за долгую супружескую жизнь у них есть дочка Катенька девяти лет от роду, любимица матери, и двухлетний Николаша.

От тихого Шлиссельбургского жития супруга порой бесновалась, хотя поездки в столицу вообще выводили ее порой из равновесия — Мария Семеновна была скуповата, проявляла бережливость во всем, прислугу держала строго, крепостные боялись барыню, как огня. Управляющие имениями проверяли все отчеты по несколько раз — дотошная княжна подсчитывала доходы не то, что до копейки, полушки и те многократно высчитывала. Но была сего самым деятельным помощником, используя все возможные связи, чтобы продвигать мужа по службе.

— Назад пути для нас нет! Мы поддержали Иоанна Антоновича в его справедливом деле, Саша, — Мария неожиданно прижалась к нему, закинув руки на плечи. — Нет у нас иного выбора! Понимаю тебя — все случилось неожиданно, а того, что ты рассказал про императора, вполне достаточно, чтобы понять, что в случае твоего упрямства, я бы уже была вдовой. Он настоящий царь, а стране нужна крепкая рука. Внук Петра умер малолетним, другой Петр для России не подходил совершенно — взбалмошный, глупый, трусливый. Постоянно говорил о своей храбрости, а сам пушечной стрельбы боялся — над ним весь Петербург потешался. Пойдем на кровать, мой милый, я так хочу тебя, родной…

Голос княжны стал пленительным, с придыханием, как в юности — мягкие руки увлекли бригадира в омут семейной спальни, на пуховую перину. Его раздели, иступлено целуя, гладя ладонью нежно и царапая ноготками — любящая жена всегда знает, когда нужно приласкать мужа, успокоить его от волнений прожитого дня, вернуть уверенность в собственных силах. Вдохновить на свершения, в конце-концов, тем более в такую минуту, когда сделан страшный выбор — изменить одной присяге и дать другую. И ничего уже не поменять — или победить, или самому лечь на плаху, а вся семья и даже род расплатятся за твою ошибку…

— Нас всех оттеснили от двора, правят там Орловы, мужланы неотесанные, и Панины, которые спят и видят, как самим цесаревича Павла на престол возвести и править от его имени. Многие фамилии недовольны Екатериной — та лишь подарками от недовольства откупается. А теперь править ей недолго осталось — и ты, мой дорогой, сыграешь в этом деле главную роль. Так что быть тебе генерал-поручиком в самые ближайшие дни…

— Маша, что ты говоришь — в Петербурге три полка гвардейской пехоты, всего десять батальонов, да еще конная гвардия. У меня тут всего два батальона, в которых некомплект большой. Даже если я их до штатов доведу, да еще два батальона сводных наберу — то перевес в силах у гвардейцев будет огромный. Добавь еще три полка гарнизонных…

— А в них людишек совсем мало, на караулы не хватает. Половина тракт мостит до Новгорода — а там полк целый стоит, и еще в Ладоге батальон, и в Старой Руссе, да два драгунских полка. И это только что я знаю — и от тебя, и куда фураж с имений продаем. Хватит на гвардию с избытком — армейские на них и так злобно смотрят — гвардейцам пироги и пышки, а солдатам синяки и шишки. Ты забыл, мой милый, куда манифесты Иоанна Антоновича с фурьерами отправил? Думаешь, они не придут вовремя? Да за те посулы они по алярму поднимутся дружно, и с полудня маршем сюда пойдут!

Жена обняла его и жарко поцеловала в губы. Затем удобнее устроила голову на его плече удобнее, и продолжила разговор:

— Бабье царствование уже всем надоело! Требуется крепкая державная рука — а у царя Ивана она есть. Тем более, я его статс-дамой стану, смогу в нужный момент подсказать правильное решение, или нужных людей поближе к трону подвести. Сейчас наши фамилии на отдалении держат, все самые лучшие должности без нас разобрали. А с Иоанном Антоновичем мы всех за глотку возьмем. Он ведь молод, интриг столичных не ведает совсем, а мы его опора с первого дня! Кого он на посты продвигать начнет? Сколько родов фавориты Екатерины в сторону отодвинули, а кого смертельно обидели. Ты спокойно подсчитай, прошу тебя.

Римский-Корсаков задумался на минуту, прикинул и обрадовался — таких слишком много получалось — вот где опора и поддержка. Теперь нельзя терять времени — бригадир соскочил с кровати и стал облачаться в форму, не призывая к помощи слуг. Да и зачем — обнаженная супруга ему помогала, постоянно целуя и шепча ласковые слова.

— Собирай войска, муж мой — ты сможешь! Ты и только ты! На тебя надеюсь и уповаю. Учти, командующий скоро прибудет, у тебя все готово к походу должно. Поднимай роты по алярму, пушки в форштадте приготовь к стрельбе — и салют императору отдать можно, и если по реке корабли пойдут, то огнем встретить. Ведь все возможно…

Александр Васильевич только кивнул в ответ — супруга как всегда, была права. Однако, пристегивая шпагу, он неожиданно вспомнил слова супруги, которые мельком промелькнули:

— Постой, а кто командующим будет? Государь Иоанн Антонович ничего мне про то не сказал.

— А зачем тебе говорить? Ты догадаться сам должен, — засмеялась жена. И приложила пальчик к его лбу:

— Ты сам сказал, что поручик Тизенгаузен отплыл с тобой из крепости. Ты распорядился еще два капральства обратно увезти в подкрепление гарнизона Шлиссельбурга. Так?

— Говорил. Он лошадь из полковой конюшни взял, и с лейб-кампанцем куда-то ускакал.

— А у кого его отец долгое время в фаворе был? И кто сейчас без дела прозябает, и винище в простом трактире непотребном трескает. Да с фрейлинами амуры крутит, козел старый! И ведь на шею они ему вешаются, хотя во внучки ему годятся!

— Фельдмаршал Миних!

Догадка пронзила бригадира — старого вояку времен Анны Иоанновны боялась не только Екатерина, и было за что так опасаться. До сих пор крепкий, он только усилил остроту ума, известен был упрямством и жестокостью. И главное — именно он отстранил Бирона от власти, совершив переворот. Идеальная фигура для командования — Иоанну Антоновичу верен с его рождения и малолетства, что тогда и доказал.

— Я люблю тебя! Езжай в крепость, теперь я буду так занят, что не смогу увидеть тебя даже на минуту. Надо многое успеть — фельдмаршал суров с нерадивыми офицерами по службе!

— Беги, я люблю тебя, — княжна прижалась к нему и прошептала в ухо, обдавая теплым дыханием, — надеюсь, с этой ночи я буду непраздна, и подарю через срок, природой отведенный, любимому мужу еще одного наследника, его княжеского рода. Беги, ничего не упускай из вида, господин бригадир — письма всей родне, и моей, и твоей, я сама им немедля отпишу. Твое дело служба, о нас не беспокойся!

Получив прощальный поцелуй от любимой жены, Александр Васильевич медленно осмыслил ее слова — титул князя решал многие вопросы, Орлов вон стал «светлейшим князем», а он чем хуже?!

Поцеловав еще раз жену на прощание, он вырвался из дома, и в сопровождении караульного офицера отправился в солдатскую слободу — и там вскоре застучали барабаны.

Десятки солдат высыпали из домов, протирая глаза от сна. Передовое укрепление Шлиссельбургской крепости ожило в полночный час. Однако побудка была встречена не руганью втихомолку, а открытым восторгом — известие о чудесном спасении Иоанна Антоновича из «секретного каземата» обрадовало солдат. Еще бы служивым не ликовать — царь даровал по манифесту сокращение срока службы до пятнадцати лет, обещал в два раза повысить жалование, даровать инвалидам, что полный срок отслужили, пенсии. А еще облегчить положение народа и рассчитаться со своими притеснителями в самое ближайшее время…

— Господин бригадир! Галеры по реке идут, вроде бы две, но туман ладожский сгустился, толком их не разглядеть!

Александр Васильевич невольно вздрогнул от сообщения — его умная супруга оказалась невольным пророком. И принялся командовать, отдавая громкие приказы: