Тревожные сны царской свиты - Олег Попцов

По поводу этой идеи в ельцинском штабе разногласия. Либеральное крыло штаба считает череду таких встреч пустой тратой времени, особенно с Жириновским. Жириновский не имеет реальной аудитории, его электорат сокращается. Выигрыш от встречи мизерный, а тень на авторитет Ельцина ляжет основательная: Ельцин встречается с политическим конкурентом, предрасположенным к национал-шовинистической риторике. Думаю, что столь настырные рекомендации есть следствие извечной болезни либерально-демократического крыла в окружении президента — амбициозный синдром, а по сути, непонимание тонкостей политической борьбы на протяжении последних четырех лет.

Желая того или нет, мы являемся свидетелями успешности Жириновского в трех избирательных кампаниях: 91-го, 93-го и 95-го годов. Такие закономерности не бывают случайными или же поклонением «клоуну». Это пусть и печальная, но реальность: ЛДПР обрела характер постоянной составляющей общеполитического процесса в стране.

Российскому обществу не только не чужды идеи национал-социализма, напротив, оно к нему в значительной своей части предрасположено. И эти симпатии вспыхивают как эпидемия в зависимости от меняющейся ситуации и неспособности власти проявить себя в решении кричащих проблем, разрастающейся бедности и преступного террора.

И еще Жириновский подтвердил извечную истину: весома популярность. И не столь важно — популярность со знаком «плюс» или со знаком «минус». Те же исследования Института социологии парламентаризма против фамилии Жириновского выбросили цифру «шесть». Совершенно очевидно, что на финише Жириновский сделает свой привычный рывок, пока он по-прежнему прекрасно чувствует себя на телевидении. Можно предположить, что число его сторонников возрастет на 2–3 %. А это уже серьезно.

У победы много составляющих, но главных — две. Сама победа — это, по сути, возвращение веры в собственные силы. И ответ на вопрос: как жить после победы? Замолкла салютная канонада, выпито шампанское, рассеялся дым от петард… Что дальше?

Так вот, предвыборная тактика любой команды предполагает два уровня действий. «До» и «после». И вопрос: объединяться или не объединяться с кем-либо — вопрос не праздный и не простой. Непростой не в силу сложности процедуры объединения или преодоления амбициозного дискомфорта лидеров, а совсем по другой причине. Что делать объединившимся после победы? Как не превратиться во врагов? В случае поражения распад коалиции происходит без особых усилий. Нужно сохранить обвинительный кураж. Никто же не сомневается, что в поражении виноват ваш вчерашний союзник. Впрочем, и у союзника на этот счет точно такое же мнение. В любом предвыборном штабе сильной партии обязательно присутствует «контрмысль»: зачем с кем-то объединяться? Почетно выиграть в одиночку, доказать свое превосходство и свой подавляющий авторитет. И тем самым гарантировать победителю максимальную независимость его будущей политики. И уж тем более не побуждать к объединению, а положиться на безвыходность ситуации, которая заставит оппонентов примкнуть к тебе. А значит, никаких торгов о будущих министерских портфелях.

Можно ли так рассуждать сегодня?! Можно, если есть уверенность в сокрушительной победе уже в первом туре. А если такой уверенности нет? Как и нет никаких бесспорных преимуществ. И второй тур неминуем. Как, впрочем, и превосходство Зюганова в первом туре. Именно из этого исходят сторонники самостоятельного ельцинского движения. Никаких плюсований: ни с Жириновским, ни с Явлинским, ни с Лебедем, ни с Федоровым. И уж тем более ни с каким Шаккумом, Брынцаловым или Горбачевым. Ну, добавят они 2–3 % Ельцину, ну путь 5 %. Все равно второй тур неминуем. Прибавление мизерное, а платить после победы придется с полной руки, потому как — «мы пахали».

Тем не менее Ельцин, как бы пренебрегая этими предупреждениями части штабного окружения, проводит ряд прощупывающих встреч с кандидатами, выступающими не в качестве его союзников, а в роли противников Зюганова. Это Александр Лебедь, Григорий Явлинский и Святослав Федоров, обозначенные журналистским штампом «третья сила».

Всякий переходный период — это время смуты и неопределенности. Время, продуцирующее страхи и мифы. Почему Ельцин пошел на столь нестандартный в президентской практике шаг, на двусторонние встречи с претендентами? Надеялся он на итоговую договоренность? Разумеется, не надеялся. Пятилетнее буйство политических амбиций не располагало к надеждам. Идея объединения демократических сил как дамоклов меч висела над головой.

И практически речь уже шла не об объединении, а, скорее, о получении векселя на политическое алиби. Ты сделал все возможное, а он ни в какую. Встреча — жест. И здесь равенство интересов бесспорно. Явлинскому, которого уже обвинили в думских торгах с коммунистами, а затем в развале демократического фронта, не хотелось опять услышать проклятия в адрес своей несговорчивости — он-де открыл дорогу коммунистам. Явлинский с достаточной безукоризненностью выстроил тактический рисунок двух встреч. Уже одно то, что Ельцин с ним встречался дважды, выделяло Явлинского не как более предпочтительного союзника, а как более значимого, имеющего устойчивый электорат и изымающего самую большую долю из избирательной копилки Ельцина.

Соглашаясь на эту встречу, президент хотел еще и узнать масштаб притязаний: чем и кем придется рассчитываться, заключи он подобный союз. Услышав просьбу Ельцина изложить свои взгляды в документальной записке, Явлинский получил возможность встретиться с президентом вторично. Хотя Григорий Алексеевич во всех интервью по этому поводу подчеркивал равенство положений: встречаются два кандидата в президенты.

Предлагалась немедленная замена нескольких ключевых фигур в правительстве, но не ставился вопрос: кем заменить? Как и не звучал пофамильный ответ. Но предложение двусторонней коалиции демократической оппозиции и существующего режима — это уже активный торг с требованиями ультимативного характера.

«Меморандум Явлинского», назовем этот документ так, достаточно разумен, хотя и идеалистичен. Он как бы обрисовывает линию атаки, но в нем нет (как и в программе «500 дней») четко выявленной и спрогнозированной линии сопротивления; отсюда ясность изложения (а в этом Явлинскому не откажешь) и смутное интуитивное недоверие к идее в целом.

Во всей истории есть один фокус. Явлинский торгуется под завышенный номинал. И дело не в численности электората. Но тогда в чем? Предлагая коалицию, а следовательно, и коалиционное правительство Григорий Алексеевич видит себя на посту премьера (а иначе какой смысл в коалиции?). И всевозможные заявления Явлинского в ответ на нападки прессы, что, дескать, он не собирается быть премьером и готов договориться о третьей фигуре, разумеется, некое лукавство. Да и нелепо торговать третьего, когда ты сам имеешь достаточный опыт правительственной и реформаторской практики. Сверстники Явлинского, такие, как тот же Гайдар, Михаил Задорнов, Борис Федоров, даже Борис Немцов (а ведь Явлинский кое-что сделал, мягко говоря, для Нижнего Новгорода), готовы, потупив глаза, признать, что работать под началом Явлинского либо сверхтрудно, либо невозможно в силу диктатурности и капризности последнего.