Деникин. Единая и неделимая - Кисин Сергей Валерьевич

Ободренный Каледин 22 ноября выпустил обращение к большевикам, обещая, что их Советы никто не тронет, если они не будут вмешиваться в происходящее, не касающееся их лично. Тогда же атаман обещал, что казачьи войска не будут пересекать границы Донской области, что ставилось ему в вину Совнаркомом, опасавшимся очередного карательного «похода на Петроград».

Однако это не возымело воздействия. Уже на следующий день в Таганрог прибыли севастопольские тральщики. «Братишки», возглавляемые так называемой «Комиссией пяти» во главе с матросом-большевиком Владимиром Драчуком, предъявили атаману ультиматум с требованием отменить военное положение в Донской области и признать Совнарком. Кроме того, было выставлено требование отправить в отставку Каледина, Богаевского и Агеева. В ответ атаман потребовал удаления самих тральщиков — он уже мог себе это позволить, за его спиной маячили верные штыки генерала Алексеева.

«Потеряв» Новочеркасск, большевики намертво вцепились в Ростов, в котором тоже не все было так уж однозначно, 10-тысячный гарнизон, состоявший из запасников, давно уже перестал подчиняться хоть кому-либо. Солдаты бросили нести службу и от нечего делать ходили на митинги или просто слонялись по городу с винтовками за плечами, пугая почтеннейшую публику и отказываясь платить в трамвае. Наличие оружия в руках периодически толкало их на разного рода уголовные подвиги, и к атаману зачастили делегации от ростовцев, умолявших раздать оружие населению для защиты от «защитников». Каледин объяснил, что не может этого сделать, ибо в этом случае вооруженных столкновений не избежать и тогда уже ни о каком контроле над ситуацией не может идти речи.

Вместо солдат караулы несли 150 казаков, которых подобная «общественная нагрузка» тоже никак не устраивала. Тем более, что запасники начали требовать передачи всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов, не признавая власти атамана.

Усложняло положение то, что Ростов — город пролетарский, но отнюдь не большевистский. Донской комитет РСДРП, в отличие от многих российских городов, в скобках имел приставку не (б) — большевики, а (м) — меньшевики и возглавлялся популярным политическим деятелем Александром Локерманом, одним из организаторов знаменитой Ростовской стачки 1902 года. Донком, пользовавшийся огромным авторитетом у местных рабочих, занял особую позицию, отказался признавать большевистский переворот, но и требовал от Каледина отменить военное положение в Донской области.

Донком категорически запретил своим членам РСДРП исполнять какие-либо комиссарские должности, участвовать в реализации декретов Советской власти, хотя и разрешалось входить в выборные организации. Большевики рассматривались как узурпаторы, лишившие народ прав и свобод, завоеванных Февральской революцией.

Соответственно, ростовским большевикам в городе особо рассчитывать было не на кого, только на вмешательство извне братишек из Севастополя. Поэтому так страстно и ожидали прибытия тральщиков, приурочивая вооруженное выступление именно к этому дню.

Поэтому генерал Потоцкий достаточно самонадеянно решил сыграть на опережение и со своими мизерными силами попытался установить контроль над Ростовом. Сводный отряд казаков и юнкеров в ночь с 25 на 26 ноября атаковал расположенный в театре-варьете «Марс» Ростово-Нахичеванский совет рабочих и солдатских депутатов и штаб Красной гвардии, в суматохе застрелив депутата Совета Кунду, члена штаба Казбирюка и нескольких рабочих. Одновременно попытались взять под контроль почту и телеграф. Первая кровь, чего так боялся Каледин, пролилась. В ряде изданий именно это событие считается началом Гражданской войны в России.

К утру 26-го положение переменилось. «Главный комиссар» Черноморского флота матрос Василий Роменец отстучал в Совнарком тревожную телеграмму о событиях в Ростове, запрашивая санкцию на дальнейшие действия. Совнарком дал «добро»: «Действуйте со всей решительностью против врагов народа, не дожидаясь никаких указаний сверху. Каледины, Корниловы, Дутовы — вне закона. Переговоры с вождями контрреволюционного восстания безусловно воспрещены. На ультиматум отвечайте смелым революционным действием. Да здравствует революционный Черноморский флот!»

Флот здравствовал и сам рвался в бой. Благо, мировая война оставила черноморцев почти без дела, и всю нерастраченную энергию «братишкам» пришлось спускать лишь на отстрел собственных офицеров в Ялте и Севастополе. С прибывших тральщиков был высажен десант, и верные большевикам солдаты 252-го Хотинского пехотного полка перешли в наступление. В ростовских гостиницах прошли повальные обыски, у находившихся там офицеров, которые так и не определились, на чью сторону им переходить, изъяли множество револьверов. Разоружили переведенную из Киева школу прапорщиков. Казаков выбили с почты и телеграфа. Потоцкий, не имея поддержки из Новочеркасска, отступил на эвакуационный пункт железнодорожного вокзала и занял круговую оборону.

Удивительно, что Потоцкий не стал отступать на политически индифферентную купеческую Нахичевань, через которую проходила железная дорога на Новочеркасск и где в суете улиц и одноэтажных домов несложно было бы обороняться. Не стал отступать и на Зеленый остров, где в 1941 году от фашистов сумел укрепиться и отбиться целый полк НКВД. Да и вообще, очень похоже, что сама задумка «удара на опережение» сильно попахивала авантюрой и не была согласована с Калединым, которому просто некем было даже поддержать Потоцкого. Итог был предсказуемый. Без связи, без боеприпасов, неся огромные потери, генерал оборонялся сутки и сдался на милость победителей. Казаки заявили, что «с солдатами и рабочими они драться не будут», и ушли, с ним оставались только юнкера. То есть вчерашние дети.

Генералу очень повезло. Потоцкого не пустили в расход здесь же, перед вокзалом, как многих других, а отправили под арест на яхту-крейсер «Колхида», затем обменяли на пленных матросов. Судьба выступивших с ним юнкеров неизвестна. Зная, как большевики поступили с юнкерами в Москве, можно не сомневаться, что эта детская кровь обильно окропила и ростовские мостовые.

Узнавший о событиях в Ростове атаман Каледин в Новочеркасске 26 ноября срочно созвал Войсковой Круг. Долго думать было не о чем, в наличии находились только те же новочеркасские юнкера-дети генерала Попова. Необходимо было теперь официально обращаться за помощью к Алексеевской организации. Таким образом, де-факто признав существование Белой Армии, которой не было еще и месяца от роду.

Алексеев тут же двинул в бой Георгиевскую роту, единственную на тот момент полностью сформированную. Понятно, что менее сотни офицеров могли образовать лишь незначительный заслон, но никак не наступающую часть. Вечером того же дня им в поддержку выступил уже сводный отряд под командованием полковника князя Хованского, состоявший из Офицерской роты и Юнкерского батальона. Всего 500–600 штыков, все, чем обладала на тот момент Белая Россия. В бой летели, сломя голову. По воспоминаниям командира роты Юнкерского батальона поручика Мстислава Мезерницкого, кадеты рвались в атаку с криками: «Покажем, что мы не мальчики! Умрем, но оправдаем надежды «дедушки» (Алексеева. — Прим. автора)]»

Боевое крещение получили под Нахичеванью, где правый фланг алексеевцев напоролся на сильный заслон 252-го полка красных. В итоге в первом же бою все как один полегли юнкера 1-го взвода капитана Данского, сформированного из кадет Одесского и Орловского корпусов. Как потом сообщалось в донесении Алексееву, «найденные трупы мальчиков были изрешечены штыковыми ударами».

Алексеевцы отошли к станции Кизитиринка, куда срочно были переброшены тральщики севастопольцев, обрушившие на детские головы град снарядов. При полном отсутствии противодействия суда могли лупить по позициям юнкеров на выбор.

Хуже всего, что брошенные в заснеженную степь добровольцы так и не получили поддержки от войскового интендантства. Ни боеприпасов, ни горячей пищи, ни медикаментов. Создавалось впечатление, что юнкеров послали просто на заклание как искупительную жертву для побуждения взрослых взять в руки оружие.