Литературная Газета 6325 ( № 21 2011) - Литературка Литературная Газета

Портфель "ЛГ"

Девочка из эпохи литературоцентризма

МОСКОВСКИЙ  

  ВЕСТНИК

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ

В панельном районе…

Пожалуй, это самая грустная из московских сказок. Впрочем, дети шестидесятых годов хорошо знали, что сказки бывают грустными. На своих раскладных кушетках в типовых квартирах опрятных пятиэтажек они читали Андерсена и Гайдара. Девчонки играли в куклы, которые не были сухощавыми, как Барби, но умели произносить слово «Мама», а ещё – превращаться в добрых подружек и сказочных принцесс. Мальчишки водили в бой солдатиков. И не было более стойких героев, чем раскрашенные и выцветшие металлические «кремлёвские часовые» в шинелях и будёновках. Старшие говорили, что в новых «панельных» районах дворы «не те», «не тот боржом», вот в старых кварталах, в каменных мешках и скверах – вот там было раздолье для детских ватаг. А всё-таки беспорядочные, холмистые, лесистые дворы спальных окраин шестидесятых были прекрасны! С двух часов дня, когда заканчивались уроки, и примерно до пяти часов, когда со службы начинали возвращаться взрослые, эти районы принадлежали детям. Стойкие солдатики и сказочные принцессы, одетые в школьную форму, то чинно прохаживались, то играли в футбол, в салки и прятки. Зимой во дворах возникали снежные бабы, а о деревянные бортики громко стучали шайбы. Это был невиртуальный мир со своими интригами и подвигами, с великодушием и хитростью, с открытиями и разочарованиями. Славный справедливый мир в декорациях белых пятиэтажек с палисадниками. Вровень с «хрущёвками» вставали деревья. Рядом подрастали и десятиэтажные башни – белые и желтоватые коробки.

К чему эти присказки про город шестидесятых? Да просто я уверен, что талант Нади Рушевой мог и должен был раскрыться только в третьей четверти ХХ века и только в панельном городе – таком, как окраинная Москва!

Тысячи девочек в школьных тетрадках и блокнотах рисовали чьи-то романтические профили, рисовали дам в огромных старинных платьях, стройных балерин. И должен был появиться кто-то самый одарённый и одухотворённый, кто превратил бы эти рисунки в искусство, кто показал бы самое прекрасное, что зацветало в душах этих девчонок… Для этого нужно усилие души, сравнимое с подвигом космонавта. Это сумела сделать хрупкая девочка.

В годы войны, в годы послевоенных невзгод в цене были суровость, стоическое терпение, практицизм, эпическое отношение к жизни и смерти. После этого закономерно настало время советского сентиментализма. Новая эпоха отвергала железный порядок, восхищалась мечтательностью учёного, поэта, художника – физика и лирика. Преклонялась перед талантами, училась видеть в ребёнке личность. Выяснилось, что человек прекрасен не только великими свершениями, но и высокими чувствами. Реабилитировали сентиментальность. Когда Илья Эренбург выступил с тезисом: «Человеку и в космосе нужна ветка сирени!» – даже самый угрюмый из секретарей ЦК, М.А. Суслов оттаял: «Спасибо, что заступились за ветку сирени!»

…Мир Нади – московский район Царицыно, носивший тогда архисоветские названия – Ленино, Пролетарский район. Парк, живописные развалины екатерининского барокко и новостройки. Невзрачные, но благородные, как честная трудовая копейка. Утончённое искусство, прозрения, поэзия – всё это за панельными стенами расцветало вольнее, чем в куртуазных усадьбах. Из окон царицынской новостройки можно было увидеть и героев Пушкина, и мистерии Булгакова, и правду о ленинградской блокаде. Только необходимо то самое усилие души.

В таких же новостройках жила героиня кукольного мультфильма «Варежка», который почему-то то и дело вспоминается, когда мы рассматриваем рисунки Нади Рушевой – и не только тот, где изображена девушка с собакой. В этом мультфильме 1967 года – доброта, наивность и мудрость всё той же третьей четверти века. Талант Рушевой в 1967-м расцветал под сентиментальные фортепьянные марши из «Варежки», под размышления о «Мастере и Маргарите». Журнал «Москва» с булгаковским романом был в библиотеке нарасхват, на него нужно было записываться. Не рано ли Наде читать эту книгу? Там и эротизм, и безысходность, и нежелательные для комсомольцев религиозные мотивы… А у неё получилась целомудренная и точная трактовка романа.

Надя быстро читала и быстро проникалась искусством. Её душа была готова к сильным художественным впечатлениям. Была способна выдержать их и превратить в образ.

Первая серьёзная публикация в двенадцать лет – и громкий успех. И снова не уйти от разговора об эпохе, потому что это как-никак журнал «Юность», без которого третью треть советского ХХ века и представить-то невозможно! Надя была читателем журнала – и стала его автором. Сперва совершенно случайно рисунки Нади приметил Борис Полевой. В «Юности» он устроил первую выставку Нади. В следующем году Надя уже иллюстрировала повесть Пашнева «Ньютоново яблоко», опубликованную в той же «Юности». Надей восхищаются – и кто? Сам Ираклий Андроников называет её «Пушкиниану» гениальной! Юная художница поразила, восхитила Советский Союз.

Успех! А где же конфликт горделивого юного гения с беспощадным коллективом, с рутинёрами-учителями? Не было ни горделивого гения, ни конфликта. Родители Нади – служители искусства, а не богемные повесы, на редкость мудро воспитали Надю: она не стала записной знаменитостью, умела быть дерзкой в работе и незаносчивой с ровесниками… В те годы всех учили скромности – в семье и в школе. Но искушение медными трубами выдерживали немногие – особенно в юности.

Николай Константинович Рушев не превратил талант дочери в «бизнес-проект». А ведь и в СССР на рушевской моде можно было сколотить состояние. Стоило только окунуться в круг коллекционеров, стоило только научиться торговаться со столоначальниками от искусства. Но Рушевы окружали себя не дельцами, а книгами.

Надя чувствовала свою эпоху. Она была современницей Гагарина, Сухомлинского, Образцова. И это неслучайный перечень блистательных имён. Фломастер – это тоже символ шестидесятых годов. Ценная вещица по тем временам!

Один из её рисунков называется «Модники на Калининском проспекте». Там нет Калининского проспекта, есть только модники, преподнесённые с иронией. Но архитектурный символ Москвы шестидесятых здесь необходим, он многое объясняет! Это метка времени, перекрёсток смыслов.

Сегодняшний день воспринимался как стартовая площадка для чего-то лучшего, для мечты. «Я работаю для будущих людей». Больно, стыдно нам читать эти слова Нади. Из нас не получилось «будущих людей». Жёлтый дьявол и его собратья другой расцветки оказались сильнее. Корыстолюбие и мелкое тщеславие оттеснили на задворки тех, кто, как Надя, «горел дотла» и считал, что нельзя жить «только для себя» (в кавычках – её слова). Но разве можно верить, что так будет всегда?

Пьер Безухов и Мальчиш-Кибальчиш

Саму Надю воспринимали как человека из будущего. Из светлого Завтра, которое будут населять одухотворённые творцы. В подтексте восторженных слов о Наде звучало: такие будут при коммунизме. Миллионы людей полюбили её безо всякой «фабрики звёзд», потому что увидели в Наде, на что будут способны наши дети и внуки в «светлом будущем». Важно, что при этом Надя была далека от стереотипов, от конъюнктуры, от шаблонов – в том числе и от советских шаблонов. Долой шаблоны! Зато всё высокое, светлое, что создавала в людях советская власть, возникало на кончике Надиного фломастера…

Русская советская цивилизация была литературоцентричной. Сегодня это ушло, рассеялось, теперь наша русская классика от нынешних школьников дальше, чем античность… А в Надины времена про Древнюю Грецию школьники узнавали не из компьютерных игр, а из отменных пересказов Куна, Каллистова и Лурье. Их не только отличники читали. А уж Пушкин и вовсе был религией читающей России. Надя работала и с греческими мифами, и с Экзюпери, и с Шекспиром… Она была первым иллюстратором «Мастера и Маргариты». Пожалуй, сильнее всех художников на неё повлиял Пушкин – не только поэт, но и рисовальщик. Пушкин Рушевой впорхнул в серьёзные книги о поэте. Она мечтала работать в мультипликации – а мультфильм тоже начинается с книги, со сценария…

Она из того времени, когда читать умели так, как никогда ни до, ни после. И дети порой не уступали взрослым в читательской одержимости. Дети бывали изысканными читателями! Откроем дневник Николая Рушева, отца: «Сегодня Надя рассказала нам о споре. На перемене между уроками она спросила своего учителя по литературе Николая Петровича Ярмульского: «Кто из героев прекраснее – князь Андрей или Пьер?» Николай Петрович, вернувшийся с Великой Отечественной войны в чине старшего лейтенанта в орденах, ответил, что его идеалом всегда был князь Андрей. Надя возражала: «Какой же он герой, если отец запретил ему жениться, если он подверг любимую Наташу годичному испытанию и при первой же ошибке – вернул её письма… Это не по-рыцарски. Он храбр, но это долг каждого солдата. А вот Пьер – он герой. Никто не призывал его на Бородинское сражение, в самое пекло, на батарею Раевского! Никто не упрашивал его спасти ребёнка из огня и женщину от грабителя-француза. За это он под расстрел угодил… И когда Наташе было очень плохо, то он один её поддержал…» Она умела думать о литературе всерьёз. И в этом главная причина обыкновенного чуда Нади.