Олепинские пруды (сборник) - Владимир Солоухин

Рожь доказала нам свою власть и силу. Вечером, подъезжая к Минску, стали вспоминать весь проделанный путь — замки, озера, реки, города, деревни, костелы, склепы, рестораны…

— Объявляется конкурс. Давайте оценим по нашей шкале не километры, а отдельные эпизоды путешествия. Что поставим на первое место?

— Рожь! — воскликнули мои друзья. — Рожь, лежание во ржи и песню жаворонка над нами.

— Цена?

— Сто рублей!

На втором месте оказалось озеро Свитязь.

* * *

БОРАХВОСТОВ

«Копаясь в старых записных книжках эпохи своего студенчества, случайно наткнулся на высказывания Лукреция о травах. Посылаю, может, сгодится.

Кроме того, почему распускается роза весною.Летом же зреют хлеба, виноградные осенью гроздья?Не иначе как потому, чтоКогда в свое время сольютсяОпределенных вещей семена

(Лукреций, О природе вещей. Перевод, конечно, хреновый, хотя издание «Академии»).

Без дождей ежегодных в известную поруРадостных почва плодов приносить никогда несмогла бы,Да и природа живых созданий, корму лишивши,Род умножать свой и жизнь обеспечить была бы нев силах

(Там же).

В самом начале травой всевозможнойи зеленью свежейВсюду покрылась земля изобильно,холмы и равнины,Зазвенели луга, сверкая цветущим покровом

(Там же, стр. 327, Изд. Ак. наук СССР, 1946).

«Володя!

Я сейчас занимаюсь «повторением пройденного». Перечитываю свои записные книжки. В них я наткнулся еще на античную траву. Правда, не такую древнюю, как у Лукреция. Но все же! Это — Овидий. Вот что он написал в своих буколиках и георгиках:

Мальчик прекрасный, сюда! О, приди!Тебе лилии в полныхНимфы корзинах несут, для тебябелоснежной наядойБледных фиалок цветы и высокие сорваны маки,Соединен и нарцисс с анисовым цветом душистым

(Овидий, Сельские поэмы, Изд-во «Академия», 1933, стр. 28. «Фиалок цветы» — перевод не ахти, но это не я, а Шервинский).

Травы, что мягче, чем сон, иисточники, скрытые мхом,И осенивший редкою тенью зеленый кустарник,Вы защитите от зноя стада

(Там же, стр. 49).

Высохло поле. Трава, умирая отпорчи воздушнойЖаждет…

(Там же).

Прежде всего, выбирай для пчел жилище и место,Что недоступно ветрам (затем, что препятствуют ветрыПищу к дому нести), где ни овцы, ни козы-бодалкиСкоком цветов не сомнут, где корова, бредущая полем,Утром росы не стряхнет и поднявшихся трав не притопчет

(Там же, стр. 119).

Этот мой интерес к травам объясняется тем, что в 1918–1919 годах я был пастухом у нас под Царицыном-Сталинградом-Волгоградом. Получив высшее образование, я решил узнать, как интеллигенция называет травы, которые я видел и которые щипала моя скотина.

Еще немного античности.

Спорить давай, кто скорей: сорнякииз души я исторгну,Иль же ты — из полей, и кто чище:Гораций иль поле?

(Квинт Гораций Фланк. Полное собрание сочинений, Изд-во «Академия», 1936, стр. 307).

Вот пасут пастухи жирных овец стада,Лежа в мягкой траве, тешат свирелью слух

(Там же, стр. 163).

Вот в чем желания были мои, необширное поле,Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник.К этому — лес небольшой

(Он же, Сотулы, 1958, стр. 167).

…Сивилла сказала, что можетПеньем и травами мне горечь любви облегчить.

(Авл. Левий Тибул, Любовные элегии, 1961).

Идет молва, что она (Венера. — В. Б.) одна обладает зловредными травами… Она сказала мне, что ее чары и травы властны потушить огонь моей любви

(Тибул, Элегии, 1912, стр. 5 и 6. Переведено прозой)». * * *

У растения во время любви поднимается температура. В особенности это происходит у тех растений, которые цветут пышными крупными цветами. У Виктории-регии, у магнолии, например. В белых, бело-розовых брачных одеждах, величественные, роскошно раскрывшиеся навстречу неизбежному и самому главному, одурманивающие воздух вокруг себя крепкими ароматами, эти царицы, эти Клеопатры, эти жрицы любви распаляются настолько, что температура внутри цветка получается на целых девять градусов выше температуры окружающего воздуха, или температуры того же цветка, но только в спокойном состоянии.

Но и у самого скромного цветочка, у любого из наших луговых лесных, полевых цветов все равно наступает возбуждение, сопровождающееся повышенной температурой, пусть и не такое бурное, как у тропических красавиц.

Выражение насчет любви у растений звучит на непривычный слух вульгарно, как метафора, либо поэтическая вольность. Существует даже термин — антропоморфизм. То есть приписывание животным и растениям человеческих свойств и человеческих чувств.

Однако дело не в антропоморфизме, но в истинной сути происходящего.

Возьмем несколько разных пар, то есть несколько женских и мужских особей, соединяющихся велением закона жизни. Их соединение принято называть любовью[2].

Испанец поет серенады своей возлюбленной, дерется из-за нее на шпагах, пробирается по шелковой лестнице в заветное окно. Навстречу ему тянутся нежные руки возлюбленной. Страстный шепот, объятия. Любовь.

Жених и невеста приезжают из загса. Свадебный пир, провозглашение здоровья, песни и пляски. Потом молодые остаются одни. Страстный шепот, объятия. Любовь.

Воображение и память подскажут нам десятки и сотни известных (хотя бы из литературы и других видов искусства) любовных пар. Влюбленные разлучающиеся, гибнущие, упивающиеся счастьем, путешествующие, ревнующие, изменяющие, раскаивающиеся…

Влюбленные на балу, в церкви, в театральной ложе, в корчме, на берегу моря, в уединенной хижине, на войне, на службе, на трудовой вахте… Какое нагромождение событий, переживаний, восторгов, слез, надежд, ожиданий, разочарований, взаимных упреков, встреч, прежде чем влюбленные останутся одни и обнимут друг друга. Любовь.

Два огромных тяжелых лося сходятся в поединке. Самка ждет в стороне, независимо пощипывая траву. Два лебедя, два волка, два зубра (он и она)… Двое сходятся, чтобы из двух разрозненных единиц образовать пару.

В книге о дельфинах написано, что любовное желание у дельфина-самца возникает после того, как самка несколько раз дотронется до него своими ластами. Все это, очевидно, тоже — любовь.

Может быть, внешняя надстроечная сторона тут проще, чем в случае с испанцем, поющим серенады, звякающим шпагой и карабкающимся по шелковой лестнице. Или чем в случае с Карениной и Вронским. Или чем в случае с Дубровским и Машенькой Троекуровой.

Но с другой стороны, был я однажды в доме отдыха. Десятки пар разбредаются после кино по обширному темному парку, и не слышно ни серенад, ни звяканья шпаг.

Внешняя сторона события может быть очень разной. Назвать остров или пролив именем любимой женщины и взять женщину, не поинтересовавшись, как ее зовут. Посвятить женщине поэму и дать ей рубль. Преодолевать ради нее тысячеверстые расстояния и не проводить до троллейбусной остановки. Застрелиться из-за женщины и обложить ее матом.

Совершают государственные карьеры, становятся великими художниками, производят грандиозные ограбления, поют песни, спиваются, изменяют отечеству (Андрей из «Тараса Бульбы»), попадают в руки врагов (какого-нибудь атамана в кинофильме ловят непременно, когда он идет к женщине)… Тысячи романов уже написаны, тысячи еще будут написаны, и все это называется любовью, вернее, внешней, событийной, декоративной, надстроечной частью любви. Потому что ученые говорят и, в частности, наш великий ученый К. А. Тимирязев, что «брак на всех ступенях органической лестницы, начиная водорослью и кончая человеком, представляет одно и то же явление: это слияние… двух клеточек в одну».

Я уж думаю, иногда вырисовывается странное, фантастическое предположение: а может быть, реально в основе, и существуют-то на земле эти самые половые клетки, может быть, они-то (а ведь они живые организмы) и есть основное, реальное население мира? Эти существа умеют создавать для себя очень сложные обиталища, которые, кроме удобств еще и обеспечивают им практическое бессмертие. Ибо обиталища время от времени отмирают и истлевают, а половые клетки (вместе с генами и хромосомами) продолжают существовать во времени и пространстве, воссоздавая себе все новые и новые обиталища.