Все-все-все школьные-прикольные рассказы - Булычев Кир

— Можно?

«Ненормальная», — узнал её Серафим.

— Меня зовут Таня. Здравствуй.

— Здравствуй. Меня — Серафим.

— Я знаю, — Таня улыбнулась. — Ты мне даже снился.

«Ненормальная и красивая», — подумал Серафим. У него опять начали гореть щёки и лоб, поднималась температура. Хотелось выбраться из-под одеяла, но он не смел.

— Я пришла тебя поблагодарить, — сказала Таня, помолчав. — Ты меня спас.

Серафим с трудом сообразил, что это на неё катился тогда деревянный барабан. Голова налилась свинцом. Он попробовал приподняться.

— Лежи, лежи, — забеспокоилась Таня. — Я сейчас уйду, к тебе нельзя надолго.

Она вытащила из сумки двухлитровую бутылку лимонада и три апельсина.

— Поправляйся. Ты теперь мой друг, мне тебя Бог послал. Не сердись на меня, пожалуйста.

Она наклонилась и поцеловала его в горящий лоб. Губы были прохладные. Серафим зажмурился и не спешил открывать глаза, не зная, что говорить и как себя вести с красивой Таней. А потом он уснул.

«Почему у тебя шесть крыльев?» — спросил он во сне.

«Не крыльев — крыл», — поправил его ангел.

«А у меня такие будут? Я ведь тоже Серафим?»

«Будут, но не скоро. Не торопи время своё».

«Я слышу тебя, но не вижу твоего лица. Какой ты?»

«Нельзя тебе видеть лица моего. Живи, мальчик».

Кризис миновал. Болезнь медленно отпускала Серафима. До летних каникул он провалялся дома. В школе Юрьич настоял, чтобы Перецына перевели в седьмой класс вместе со всеми, ручаясь, что за лето тот всё наверстает. Так оно и случилось. А когда наступил сентябрь, Серафима уже не дразнили. Потому что прозвище «семиклассник Серафим» даже Юрке Бурлакину казалось лишённым всякого смысла и юмора.

Пять Петь

В одном классе было пять Петь. Вся школа удивлялась. Даже из других школ приходили, чтобы проверить, не врут ли? В одном классе — и пять Петь! Так не бывает!

Оказалось, бывает!

— Действительно, пять Петь… — качали головами недоверчивые. — Наташ, Маш, Глаш — по одной; Саш, Паш, Аркаш — по одному, а Петь аж пять! Феномен! Игра природы!

Популярность пяти Петь росла. Про них написали в газете. Их показывали важным приезжим. Школа получила благодарность от министра образования.

Естественно, учились Пети на отлично.

— Ну что ж, пять Петь, — пять! — улыбаясь, подводила итоги диктанта Марья Ивановна. — Каждому!

Однажды, правда, появился в школе молодой учитель математики. Проверив контрольные, он тоже объявил:

— Ну что ж, пять Петь, — пять!

— Каждому? — поинтересовались Пети по привычке.

— Нет, в сумме! — пояснил математик.

И в тот же день был уволен.

Вместо него пришла пожилая математичка. Тоже, кстати, Марья Ивановна.

Директриса этому совпадению страшно обрадовалась. Счастливая мысль озарила её: «Раз пять Петь прославили мою школу, пусть удвоит эту славу пять Марий Ивановен!»

Третью Марью Ивановну нашли быстро. Она работала уборщицей в соседнем детском саду. А теперь стала учительницей по труду.

Четвёртая Марья Ивановна оказалась учительницей немецкого. Ради неё в школе стали изучать второй иностранный язык.

С пятой пришлось повозиться. Пустовало место учительницы эстетического воспитания, но ни одна Марья Ивановна сюда не годилась. В конце концов директриса исключила этот предмет из школьной программы. Зато появилось пение и пятая Марья Ивановна. До этого она играла на барабане в духовом оркестре жён пожарников.

Она-то и загубила всё дело.

У этой пятой Марьи Ивановны своих детей не было. Но собственное детство она очень хорошо помнила. Особенно своего злейшего врага, которого, к несчастью, звали Петей. Уж как он дразнил её, бил и обижал, пересказывать не буду. В общем, детство Маши счастливым не назовёшь. А тут на́ тебе — целых пять мальчишек с ненавистным именем!

И стала Марья Ивановна вымещать на них все свои детские обиды. Двоек не ставила, но так унизит перед классом, так обзовёт «глухими тетерями» или «безголосыми петухами», что хоть в школу не ходи. Непедагогично она себя вела, прямо скажем. Да ведь быть педагогом Марья Ивановна никогда и не мечтала.

Одноклассники тоже хороши! Видя, как тает на глазах авторитет пяти Петь, стали насмешничать и задираться. Очень вредным бывает этот народец временами.

Кончилось тем, что сжалились родители над просьбами пяти Петь и перевели их в другие учебные заведения.

Поскучнела школа. Журналисты потеряли к ней интерес. Важные гости больше не наведывались. Министр образования посоветовал директрисе искать себе другую работу. Потому что пять Петь — вот это было да! А школа, где одни Марьи Ивановны, — тьфу! — недоразумение какое-то.

Тараканы в голове

Выбегаю из дома, в школу опаздываю. Вдруг слышу за спиной:

— Да у него одни тараканы в голове!

Оборачиваюсь. Старушки на лавочке сидят, разговаривают, в мою сторону не смотрят. Значит, это не про меня. А про кого, интересно?

В школе спрашиваю Юрку:

— Знаешь такую обзывалку: «У него тараканы в голове»?

— Что-то такое слышал, — Юрка отвечает. — Это тебя, что ли, так обозвали?

— Да нет, — говорю, — не меня. У меня в голове не тараканы.

— А кто?

Я задумался. Действительно, кто у меня в голове? Мысли всякие. Прыгают в разные стороны. Прямо как воробьи. Точно!

— У меня, — говорю, — воробьи в голове! А у тебя?

— А у меня… — Юрка тоже задумался. — У меня… У меня собаки в голове.

— Почему собаки?

— Я утром с Пиратом гулял, а за нами две собаки наблюдали. Наверно, завидовали.

Мимо нас протопал тяжёлый Бурлакин.

— Вот у кого слон в голове, так это у Бурлы, — сказал Юрка.

— Или бегемот, — предположил я и заметил в конце коридора Иришку, которая скакала на одной ноге. — А у Иришки в голове одни зайчики!

Мы улыбнулись и пошли на урок.

Ольга Алексеевна была сегодня нарядной, в белой кружевной кофточке с короткими рукавами. «Осенняя пора, очей очарованье», — читала она наизусть, и её красивые руки плавно взлетали над классным журналом.

— У Ольги Алексеевны, — шепнул Юрка, — сегодня лебеди в голове.

Я кивнул.

В течение дня мы выяснили, что у нашего трудовика в голове одни гайки, а у физрука — канат. У Сони Козодоевой — зеркальце в голове, у Репкина — мобильник, а хулигана Харченко — подножки. У всех что-то в голове было. Зато какой ветер засвистел у нас в головах, когда мы мчались из школы наперегонки!

— Ну всё! — сказал Юрка, отдышавшись. — Я победил, и в моей голове сейчас пусто. Совершенно ничего в ней нет теперь.

— А в моей есть! — похвастался я.

— Что, опять воробьи?

— Нет, борщ. Со сметаной.

Юрка сглотнул и признался:

— А ведь и в моей есть! Котлета. С макаронами.

— Хорошие у нас головы, — сказал я. — Чего в них только нет!

А Юрка фыркнул:

— Известно чего. Тараканов!

Призвание

Ваня написал на доске:

«ЕВО ЛИЦО ОЗОРОИЛОС ЩАСЛИВОЙ УЛЫПКОЙ».

Прозвенел звонок.

Ольга Алексеевна сказала:

— Все идут на перемену, а Ваня остаётся за дежурного. Проветри класс и подмети пол. Хоть какой-то от тебя будет толк!

Оставшись один, Ваня открыл окно. Потом смёл в совок конфетные бумажки, пустой стержень и скрепку. Пол стал чистым. Ване это понравилось.

Он повернул совок, и мусор опять оказался на полу. Но мусора было мало. Ваня пошарил в карманах и бросил на пол смятый бумажный самолёт, щепку от линейки и красный карандаш. Посмотрел на всё это, покачал головой и снова подмёл.

Стало опять чисто.

Ваня задумался. Потом решительно пошёл по рядам, сметая с парт тетрадки, листочки, Ксюшину варежку, заколку Леночки и недоеденный Борин гамбургер. Открыл шкафы. На пол посыпались атласы, какие-то карточки, плакаты и рулоны.