Гай Юлий Цезарь - Рекс Уорнер

После этого мне не составило труда снова добиться разрешения произнести речь в память моей жены Корнелии, которая умерла, не дожив до своего тридцатилетия. Никогда ранее не произносились публичные речи в память такой молодой женщины. Организовав это, я опять получил симпатии огромного числа людей. Мои действия расценивались как признак благородства и преданности. В тот момент я не осознавал всего этого, а лишь хотел выполнить свой долг перед женой и любимой женщиной. Корнелия была первой женщиной, которую я полюбил, и, несмотря на множество моих романов на стороне, огорчавших её, любил жену до конца. Никогда в жизни я не рисковал жизнью, благополучием, не создавал себе проблем ради женщин, разве что в Египте, влюбившись в Клеопатру, и лишь однажды я намеренно поставил себя под удар, отказавшись выполнить приказ Суллы развестись с Корнелией.

Я знал огромное количество женщин. Мой интерес к ним вызывался лишь отчасти желанием физическим. Скорее всего, мной двигало простое любопытство, желание понять и быть понятым и во многом интерес к человеческой натуре во всех её проявлениях. Меня, конечно, восхищали внешние достоинства, но в конце концов они ничто, если не являются признаками чего-то большего. Такое отношение к людям помогало мне не становиться жертвой иллюзий и фантазий. Я не страдал, как поэт Катулл. В жадной, похотливой, развратной Клодии мне не виделось ангельское божественное создание. Я не понимал страданий другого поэта — Лукреция, для которого величайшим разочарованием стало то, что человеческие тела не могут растаять и слиться в единое целое. Во всех моих романах был элемент дружбы, которая оставалась надолго, даже тогда, когда проходила любовь. Более того, мой интерес к самой личности позволял мне увлекаться женщинами самых разных характеров, судеб, возрастов. К примеру, вскоре после окончания срока моего пребывания на посту квестора у меня начался роман с женой Красса, которая, хотя и была старше меня на двадцать лет, оказалась весьма интересной личностью.

Однако в день похорон жены я был далёк от того, чтобы размышлять над своими амурными похождениями с другими женщинами. Я думал о той великой любви, когда-то соединившей меня с Корнелией, о той преданности, в которую она превратилась, и о нашей дочери, оставшейся у меня. Речь, которую я подготовил, была сдержанна, эмоциональна, полна моих переживаний. Я посвятил её собственно достоинствам Корнелии, а не рассказам о её семье. Голос мой время от времени срывался, но это не было уловкой оратора. Вместе с жалостью к жене я чувствовал то же, что и в день похорон тёти, — жалость к себе, беспокойство и неудовлетворённость своим положением. Ведь я хотел, чтобы Корнелия увидела меня другим, не таким, как сейчас. Её смерть, которая была для меня большим ударом, в то же время сделала меня свободным, освободила от многих обязательств. Но она не принесла мне покоя, скорее наоборот, выбросила меня в мир враждебный, полный конфликтов и противоречий. С этого момента я стал тщательно и осторожно просчитывать все свои шаги. И хотя я всегда был готов к неожиданным импровизациям, всё-таки старался планировать события, используя в своих интересах способности, возможности и недостатки других. Именно в те годы, а не позднее, как думают многие, я начал подготовку революции, потому что как раз тогда был переполнен тщательно скрываемым нетерпением. Меня постоянно подгоняла мысль, что не успею изменить свою жизнь и мир вокруг себя, что я уже опоздал.

Часть третья

Глава 1

ХРАМ В ГАДЕСЕ[51]

Сразу после похорон Корнелии я направился в Испанию, где должен был занять должность квестора при наместнике Антистии Ветсе. Пришлось снова влезть в долги, чтобы расплатиться хотя бы с некоторыми кредиторами перед тем, как покинуть Рим.

По пути в Испанию мне удалось посетить города Цизальпинской Галлии и познакомиться с их влиятельными гражданами. Со временем я должен был поближе узнать эти территории между Альпами и По, — ведь именно здесь мне предстояло набрать людей для моих легионов. Но в тот момент меня больше всего интересовала возможность использовать политические настроения местных жителей. Моим первым впечатлением стало то, что все здесь перемешались: этруски и длинноволосые галлы, одетые в любопытные штаны; иллирийцы и представители германских племён; ретианцы, поклоняющиеся странным богам с непонятными и труднопроизносимыми именами, и огромное количество италиков, приехавших с юга на эту плодородную землю и ставших здесь крестьянами, торговцами, адвокатами и государственными служащими. В те годы многое в провинции было сделано по подобию Рима, и крупные города ни в архитектуре, ни в богатстве, ни в величии не уступали городам юга. Дети богатых жителей получали прекрасное образование, подобное тому, которое можно получить в Риме. Впервые я обнаружил это, остановившись в доме одного из знатных горожан Вероны, некоего Валерия Катулла. В то время его сыну, который впоследствии стал известным поэтом, было около двадцати лет. Это был очаровательный, необыкновенно образованный юноша. Меня забавляло, что, по его мнению, я был абсолютно старомоден, потому что не разделял энтузиазма по поводу греко-александрийских поэтов.

Однако в период моего короткого пребывания в Вероне и других северных городах меня гораздо больше интересовала политика, а не литература. Я узнал, что во всех слоях общества зреет недовольство существующим статусом провинции и потребность в получении всех прав, определяющих гражданство Рима, которые уже имела вся Италия. Я встречался с наиболее активными участниками этого движения и дал им понять, что пришло время для более действенных шагов, нежели посылка в Рим делегаций. Армии, подготовленные для войны в Испании и действий против Спартака, были либо распущены, либо отправлены под руководство Лукулла в Азию. По моему мнению, в определённый момент самой угрозы вооружённого восстания по ту сторону По было достаточно, чтобы заставить сенат пойти на все уступки. Я предложил некоторые детали плана организации подобного бунта, целью которого будет не начало гражданской войны, а демонстрация силы, долженствовавшая принести успех без кровопролития. Естественно, для меня было очевидно, что подобного рода успех придаст мне большой политический вес. Перед тем как отправиться к месту назначения в Испанию, я договорился о том, как буду поддерживать связь со своими друзьями в городах севера и что в случае благоприятного изменения ситуации в течение года вернусь и приму участие в организации необходимых действий.

Итак, я направился в Испанию, провинцию, которая всегда интересовала меня и где произошли наиболее решающие события моей жизни. Она влекла меня потому, что именно здесь на западных окраинах империи можно встретить удивительные контрасты жизни. В Испании тех лет не было богатства, роскоши и культуры, которая ассоциировалась с Востоком. Да и перспективы казались очень призрачными. От Африки её отделяла узкая полоска воды, на севере были огромные, ещё не завоёванные земли аквитанских и галльских племён, с запада простирался совершенно неизвестный океан, куда когда-то в поисках земли обетованной хотел отправиться Серторий. Но даже здесь, на краю цивилизованного мира, было очевидно величие людей и городов, их способность оставлять память в истории о своём существовании. Здесь были и высокие стены греческого города Сагунта, который какое-то время оказывал сопротивление Ганнибалу, остались и следы пребывания самого Ганнибала. Хотя наиболее интересным и существенным было сохранившееся до сих пор влияние Сертория. Мне удалось поговорить с теми, кто знал его лично, с его друзьями и врагами, и у меня сложилось очень яркое впечатление об этом великом человеке, чей гений заслуживает признания. Хотя меня более всего интересовала его военная карьера: методы подготовки войск, личные взаимоотношения с командирами и солдатами, система ведения разведки, тактика и стратегия, которые тогда произвели на меня большее впечатление, чем его поразительные политические успехи. Ведь Серторий — чужак в этой стране — сумел со своими испанскими последователями создать некоторое подобие римского государства в то время, когда вёл с ним непримиримую войну. Он сумел усилить не только своё положение, но и позиции самой провинции. Более того, его политический успех заставил достаточно умных оппонентов принять или сделать вид, что они принимают некоторые из используемых им методов. К примеру, Помпей для того, чтобы отколоть поддерживавших Сертория знатных испанцев, среди прочих уступок предложил им права граждан Рима.

Одним из тех, кто тогда получил гражданство, был коренной житель Гадеса некий Бальб. Я уже встречал его в Риме, куда он приезжал в конце серторианской войны, именно тогда мы и подружились. Уже тогда он выделялся своим необыкновенным умом. Кроме того, в те годы он был просто красавец, а чуть позже стал и богачом, унаследовав огромное состояние усыновившего его греческого финансиста из Митилен. Во многом из-за Бальба в период пребывания в Испании я особенно заинтересовался великим городом Гадесом. Хотя он и сам по себе интересен своей историей, богатством, разнообразием культур, традициями. Город был основан тысячу лет назад поселенцами из Тира, тогда на месте Рима не было и деревушки. Богатство ему приносит торговля не только в Средиземноморье, но и с африканским побережьем. Именно из Гадеса великий карфагенский полководец Гамилькар Барка, отец Ганнибала, отправился покорять Испанию и впоследствии создал ту армию, с которой его сын чуть было не завоевал Рим. Не так давно именно из Гадеса Серторий намеревался поплыть в неизвестный океан в поисках Счастливых островов. Позднее здесь была база римской армии под руководством Метелла для проведения операций против Сертория с юга и из гавани. В будущем здесь я начну создавать атлантический флот.