Взлет и падение Третьего Рейха - Уильям Ширер

Гитлер был вне себя от ярости. Некоторые из бывших правителей Германии сотрудничали с партией. Более того, ряд крупных промышленников оказывали финансовую поддержку возрожденному Гитлером движению именно потому, что видели в нем действенное средство борьбы с коммунистами, социалистами и профсоюзами.

Если бы Штрассер сумел осуществить свои планы, Гитлер немедленно лишился бы источников финансирования.

Но не успел фюрер что-либо предпринять, как Штрассер созвал 22 ноября 1925 года в Ганновере конференцию партийных руководителей Северной Германии. Цель конференции заключалась не только в том, чтобы склонить северогерманскую секцию нацистской партии к поддержке идеи экспроприации, но и в том, чтобы принять новую экономическую программу, которая заменила бы «реакционные» двадцать пять пунктов, принятые в 1920 году. Штрассер и Геббельс предложили национализировать крупные отрасли промышленности и обширные помещичьи владения, а также заменить рейхстаг палатой корпораций по примеру итальянских фашистов. Гитлер отказался присутствовать на конференции и послал своего представителя Готфрида Федера, которому поручил угомонить мятежников. Геббельс потребовал удалить Федера с конференции. «Мы не желаем терпеть здесь доносчиков!» — воскликнул он. На конференции присутствовали ряд членов нацистской верхушки, ставших потом заметными фигурами в Третьем Рейхе (Бернхард Руст, Эрих Кох, Ганс Керрль, Роберт Лей), однако никто из них, кроме алкоголика Лея, гаулейтера Кёльна, не поддержал Гитлера. Когда Лей и Федер заявили, что конференция неправомочна что-либо решать в отсутствие Гитлера, верховного фюрера, Геббельс, по словам присутствовавшего там Отто Штрассера, крикнул: «Я требую исключить мелкого буржуа Адольфа Гитлера из нацистской партии!»

Злоязычный Геббельс сильно переменился с тех пор, как три года назад поддался обаянию Гитлера, — во всяком случае, так полагал Грегор Штрассер.

«В ту минуту я будто заново родился, — вспоминал Геббельс, рассказывая о впечатлении от речи Гитлера, впервые услышанной им в июне 1922 года в Мюнхене, в цирке Крона. — Теперь я знаю, по какому пути мне следовать… Это был приказ!»

Еще большее восхищение вызвало у него поведение Гитлера на процессе по делу о мюнхенском путче. После суда Геббельс писал фюреру:

«Словно восходящая звезда Вы предстали нашим удивленным взорам, Вы сотворили чудо, прояснив наш разум и вселив веру, столь нужную в этом мире скепсиса и отчаяния. Вы возвышались над массами, исполненный уверенности в будущем и решимости раскрепостить массы своей беспредельной любовью к тем, кто верит в новый рейх. Впервые мы смотрели сияющими глазами на человека, сорвавшего маски с лиц, искаженных алчностью, с лиц суетливых парламентских посредственностей… В мюнхенском суде Вы предстали перед нами во всем величии Фюрера. То, что Вы сказали, были величайшие слова, каких в Германии не слышали со времен Бисмарка. Вы выразили не только собственную боль… Вы выразили боль целого поколения людей, блуждающих в потемках в поисках цели. То, что Вы сказали, — это катехизис новой политической веры, рожденной из отчаяния гибнущего безбожного мира… Мы благодарны Вам. Когда-нибудь и вся Германия будет благодарить Вас…»

И вот теперь, полтора года спустя, кумир Геббельса померк, превратился в «мелкого буржуа», которого следует выгнать из партии. Ганноверская конференция, которой противостояли лишь Лей и Федер, приняла выдвинутую Штрассером новую программу партии и одобрила решение поддержать предложение марксистов провести референдум по вопросу о конфискации земель бывших королевских и княжеских семейств.

Гитлер выждал немного и 14 февраля 1926 года нанес ответный удар, созвав конференцию в Бамберге, на юге Германии. Он нарочно выбрал будничный день в расчете на то, что северным нацистским лидерам нелегко будет в течение рабочей недели сняться с места. Его расчет оправдался: на конференции смогли присутствовать только Грегор Штрассер и Геббельс. Тщательно отобрав верных ему людей, Гитлер обеспечил себе численное превосходство. Такие немецкие историки, как Хайден и Олден, а также авторы из других стран, пользовавшиеся их трудами, утверждают, что на Бамбергской конференции Геббельс открыто порвал со Штрассером и перешел на сторону Гитлера. Но дневники Геббельса, обнаруженные после того, как Хайден и Олден написали свои книги, свидетельствуют, что его измена Штрассеру в то время еще не выявилась. Они показывают, что, хотя Геббельс, подобно Штрассеру, и подчинился Гитлеру, фюрера он считал абсолютно неправым и не имел намерения перейти на его сторону. 15 февраля, на другой день после конференции в Бамберге, он доверил свои мысли дневнику:

«Гитлер говорил два часа. Чувствую себя так, словно меня избили. Что за человек этот Гитлер? Реакционер?

Крайне несуразен и непостоянен. Совершенно неправ в русском вопросе. Италия и Англия — наши естественные союзники! Ужас!.. Мы должны уничтожить Россию!.. Проблемы собственности дворянской знати нельзя даже касаться! Ну и ну, не нахожу слов. Чувствую себя так, будто меня ударили по голове.

Безусловно, одно из величайших разочарований в моей жизни. Я уже не вполне верю в Гитлера. Это ужасно: я теряю под ногами почву».

Чтобы продемонстрировать Штрассеру свою лояльность, Геббельс отправился на вокзал вместе с ним. Стал его успокаивать. Неделей позже, 23 февраля, он запишет: «Долгая беседа со Штрассером. Итог: не надо завидовать пирровой победе мюнхенской группы. Будем продолжать борьбу за социализм».

Но вот через месяц Геббельс записал: «Сегодня утром — письмо от Гитлера. Выступаю 8 апреля в Мюнхене».

Прибыл он туда 7 апреля. «Меня ждет автомобиль Гитлера. Королевский прием! Я выступаю в исторической «Бюргербройкеллер». На следующий день он действительно выступал с той самой трибуны, с которой выступал фюрер. 8 апреля в его дневнике появилась запись:

«Гитлер мне звонит… Его доброта, несмотря на Бамберг, приводит нас в смущение… В два часа мы едем в «Бюргербройкеллер» — Гитлер уже там. Сердце у меня так сильно колотится, что вот-вот разорвется. Я вхожу в зал. Бурные приветствия… Я говорил два с половиной часа. В зале рев и восклицания. Когда я кончил говорить, Гитлер обнял меня. Я счастлив… Гитлер все время со мной».

Через несколько дней Геббельс сдался окончательно и 13 апреля записал: «Гитлер говорил три часа. Блестяще. Он может заставить усомниться в собственных убеждениях. Италия и Англия — наши союзники. Россия вознамерилась проглотить нас… Я люблю его. Он все продумал. Его идеал: справедливый коллективизм и индивидуализм. Что касается земли, все принадлежит народу. Производство должно быть творческим и индивидуальным. Тресты, транспорт и т. д. должны быть обобществлены… Теперь я за него спокоен… Склоняю голову перед великим человеком, перед политическим гением…» Ко времени отъезда из Мюнхена 17 апреля он стал уже убежденным приверженцем Гитлера и с тех пор был им до конца своей жизни, до последнего вздоха. 20 апреля он писал фюреру по случаю дня его рождения: «Дорогой, обожаемый Адольф Гитлер! Я многому у Вас научился. Это Вы помогли мне наконец-то прозреть…» А вот запись в дневнике, сделанная вечером того же дня: «Ему тридцать семь лет. Адольф Гитлер, я люблю тебя за то, что ты велик и прост. Таким и должен быть гений».

Большую часть лета Геббельс провел с Гитлером в Берхтесгадене, и его дневник полон панегириков в адрес фюрера. В августе он публично объявил о разрыве со Штрассером в статье, опубликованной в «Фёлькишер беобахтер»:

«Лишь теперь я понял, кто вы такие: на словах вы (братья Штрассер и их последователи) революционеры, а на деле — нет… Бросьте болтать об идеалах и не внушайте себе, будто вы открыли какие-то идеалы и защищаете их… Мы не налагаем на себя епитимью, оказывая решительную поддержку фюреру. Мы… склоняем перед ним головы… мужественные и не сломленные духом, как древние скандинавы, честно смотрящие в глаза своему германскому феодальному повелителю. Мы убеждены, что он выше, чем вы и я. Он — исполнитель промысла Божьего, творящий историю в новом, созидательном порыве».

В конце октября 1926 года Гитлер назначил Геббельса гаулейтером Берлина. Он поручил ему навести порядок в среде драчливых головорезов в коричневых рубашках, которые отпугивали местное население от движения, и завоевать столицу Германии для национал-социалистов. Берлин считался «красным», поскольку большинство избирателей в этом городе составляли социалисты и коммунисты. И Геббельс, которому только что исполнилось двадцать девять лет и который, начав с нуля, всего за год с небольшим превратился в одну из знаменитостей нацистской партии, бесстрашно приступил к исполнению своих обязанностей в этом великом Вавилоне.

Годы, бедные политическими событиями, были для Гитлера, как он потом рассказывал, по-настоящему счастливейшим периодом. Выступать с речами он пока не мог — запрет действовал до 1927 года, оставалось только работать над завершением книги «Майн кампф» и размышлять о будущем нацистской партии и собственном будущем. Большую часть времени он проводил в Баварских Альпах, в местечке Оберзальцберг, возвышавшемся над селением Берхтесгаден. Рай для отдыха и развлечений.