Джек. В поисках возбуждения - Антон Ульрих

Обстановка потребовала немалых денег, но она того стоила. Побывавшие в моем гнезде друзья, собравшись на следующий день в клубе, говорили, что более очаровательного и истинно английского жилища они еще не видели.

Как только я устроился в Лондоне, я тут же навестил своих старых университетских приятелей: сэра Джорджа Мюррея-младшего и Малыша Саймона. Джимбо принял меня с распростертыми объятиями, крепко пожав своими могучими лапами протянутую ему руку.

– Старина! Как я рад тебя видеть! – восклицал он, поминутно хлопая меня по плечу и ведя в гостиную, где расторопная горничная уже ставила на небольшой столик около неизменного в английских гостиных камина бренди и содовую воду. – Боже правый, как ты загорел! Неужели только что из колоний? Отлично, старина, отлично! Признаться, нам, членам Большого оксфордского клуба, весьма тебя не хватало. Твое воображение превосходит шалости, коим мы предавались до тебя, а также во время твоего отсутствия.

Мы уселись в большие кресла и принялись за бренди, предавшись приятным воспоминаниям о золотых университетских годах и хохоча. Как это обычно бывает, после подобных воспоминаний бурной юности наступает некоторое затишье, а потом кто-нибудь из присутствующих задает риторический вопрос: «Что ты намерен делать дальше?» Подобный вопрос задал мне через некоторое время и Джимбо.

– Я думаю посвятить себя медицине, – после непродолжительных общих фраз сказал я.

– Медицине? – удивился сэр Мюррей-младший. – Странно. Хотя это так похоже на тебя.

– Почему похоже? – удивился в свою очередь я.

– Похоже, потому что ты всегда поступал необычно. Признаюсь, я всегда стремился походить на тебя, – неожиданно сказал старый университетский товарищ. – Мне импонировал твой интеллект и воображение. Кстати, подражал тебе не только я. Многие, очень многие студенты копировали тебя. Особенно Малыш Саймон. Для него ты был чем-то вроде живого бога.

Подобное признание было весьма неожиданным для меня, и я даже не нашелся, что сказать.

– Думаю, будет просто замечательно, если ты вступишь в наш клуб, – продолжил Джордж Мюррей-младший, разбавляя бренди. – И в ложу, разумеется.

Я признался, что не знаю, о чем он говорит.

– Масонская ложа, в которой состоят практически все члены нашего клуба, – с добродушным видом пояснил Джимбо. – Я с удовольствием буду рекомендовать тебя. Таковы правила ложи, тебе необходимо заручиться рекомендацией брата до третьей ступени.

Видимо, на моем лице читалось столь явное непонимание, что Джимбо добродушно отмахнулся, сказав, что он всегда плохо объяснял.

Следующим вечером я был введен старым университетским товарищем в клуб. Клуб располагался в большом здании в центральной части Лондона, стоявшем практически прямо напротив Тауэра. Как мне пояснил Джимбо, тут же проводились собрания ложи, полное название которой было «Великая английская объединенная ложа старых франкмасонов». Здесь я, к своему удивлению, встретил многих выпускников Оксфорда, которые ранее присутствовали на собраниях Малого и Большого оксфордских клубов. Некоторые из них были свидетелями несчастной смерти Руфуса и торжественной порки итонца. Боже, как давно это было. Теперь все они изменились, но неизменным осталось отношение ко мне. Как и говорил сэр Джордж Мюррей-младший, они все восхищались мной. Едва я переступил порог клуба, как с многих кресел раздались приветственные возгласы, выражавшие радость оттого, что я имел честь посетить клуб. Пожилые члены клуба с вниманием отнеслись к моей просьбе войти в состав клуба. Видимо, здесь считалось, что, становясь членом клуба, ты одновременно вступаешь в ложу. Джимбо, который теперь занимал ответственное место в министерстве иностранных дел, и это при его-то интеллекте, своим наглядным примером доказывал важность подобного шага для дальнейшего карьерного продвижения. Что ж, я был принят в клуб, а через неделю прошел обряд посвящения. Это было весьма волнующе, кроме того, я пару раз ощутил во время инициации страх, а стало быть, и удовольствие от окончания обряда.

Итак, теперь весь мой день был расписан, словно бы я был не человеком, а автоматом, вроде тех, которые стоят теперь в аптеках на прилавках и куда продавцы прячут деньги, вырученные от продажи лекарств. Днем я усердно штудировал медицину и анатомию, посещая лекции и морги, вечер проводил в клубе, а ночью отправлялся с приятелями, сэром Джорджем Мюрреем-младшим и Малышом Саймоном, развлекаться в театры или же на балы, которые королева Виктория, чрезвычайно любящая танцевать, открывала чуть не каждую неделю.

Вечером сэр Джордж Мюррей-младший, как мы и условились заранее, заехал за мной в своей карете, совсем недавно приобретенной, которой он чрезвычайно гордился, точно так же, как я гордился только что обставленным особняком. Я уже ждал его появления, одетый, как это и предписывалось ритуалом, в обычные брюки и широкую льняную рубаху белоснежного цвета с открытым воротом. Рубаха, заправленная в брюки, была перевязана ярко-красным поясом. Кроме того, в руках я имел сложенный фартук и нарукавники, символы вольных каменщиков.

Оглядев меня с ног до головы, Джимбо, сам одетый, словно денди, в прекрасную фрачную пару, с таким же, как у меня, красным поясом, подчеркивающим его тонкую талию, и венчавшей манишку белой бабочкой, удовлетворенно кивнул головой. Я завернулся в широкий плащ, и мы, усевшись в карету, отправились на мое первое собрание братства вольных каменщиков.

Подъехав к зданию и выйдя из кареты, Джимбо направился не к главному входу, через который мы обычно заходили в клуб, а к неприметной дверце, что находилась в торце дома. Подойдя к дверце и еще раз оглядев меня с ног до головы, Мюррей-младший громко хмыкнул и, взяв в руку бронзовый молоток, висевший у двери, три раза несильно стукнул. Из-за дверцы тотчас же раздался глухой голос:

– Кто просится войти?

– Открой, брат-привратник, – сказал Джимбо. – Это брат Джордж.

– Кто просится с тобой, брат Джордж?

– Новоприбывший Джек. Архитектор знает о его просьбе.

Дверца раскрылась, пропуская нас в полумрак длинного коридора, уходившего в подвал здания клуба. Мы с Джимбо медленно двигались следом за братом-привратником, который шел впереди, высоко держа над головой горящий фонарь, освещавший путь. Я огляделся. Стены коридора были разрисованы на манер египетских пирамид множеством иероглифов и картинами, изображавшими смерть фараона, изготовление мумии, ритуальное путешествие души фараона в царство Осириса и подземный суд, на котором судилась душа. Боги с головами крокодила и птицы вели душу в подземное царство, где над ней совершался суд с непременным взвешиванием на огромных весах, на одну чашу которых садилась душа умершего, а на другую жуткие египетские боги клали плохие дела, совершенные фараоном при жизни. Если чаша с плохими делами перевешивала чашу с сидящей душой, то фараона ждал ад. Я догадался, что наше путешествие олицетворяет спуск к центру земли. Словно в подтверждение моих мыслей откуда-то сверху раздался утробный голос: