Из бездны - Герман Михайлович Шендеров

– Ну, с богом.

Положив трубку, Дыба вдруг заметил на противоположной стороне шоссе копошащуюся в коричневой каше фигуру. Та пыталась то и дело подняться на ноги, но по неведомой причине вновь валилась в слякоть.

«Бухой, что ли?» – подумал Дыба. Мимо, совсем рядом, прошла мамаша, отчитывающая мальца с безразмерным портфелем. Никто из них даже не повернул голову на беднягу. «Мож, помочь?» – шевельнулась совесть, но Дыба тут же отбросил эти мысли – еще пальто испачкает. А фигура тем временем все же поднялась на ноги. Вернее, на ногу – вторая отсутствовала по колено. В натянутой по самый подбородок шапке, одноногий «поводил жалом» и застыл. Глаза инвалида прятались под изодранной тканью, но Дыба чувствовал, что взгляд направлен на него. Не шевелясь, Олег с минуту играл с одноногим в гляделки, пока не почувствовал, что в глазах темнеет. Резко втянув ртом воздух, он осознал, что не дышал все это время. Помотав головой, Дыба отвернулся и завел машину.

– Развелось долбанутых! – буркнул он, выжимая сцепление.

Сегодня у Дыбы намечалось еще одно дело, гораздо приятнее предыдущего. Припарковавшись у двухэтажного – дореволюционной еще постройки – здания, уродливо облицованного пластиком, он было подбежал к двери, но потом хлопнул себя по лбу. Вернулся к Широкому, положил кастет в бардачок. В заднем стекле машины мелькнула низенькая тень – будто мальчишка какой. Совсем обнаглели!

– Э, але, вагон здоровья? Помочь разгрузить?

Тень не ответила, а на разборки времени не было – импортные котлы показывали почти четверть девятого. Опоздал.

Вбежав в раздевалку, Олег наскоро содрал с себя одежду, бросил на скамью и, обернувшись выданным на входе полотенцем, буквально влетел в предбанник, встреченный сытым пьяным хохотом.

Вокруг деревянного стола, уставленного закуской и запотевшими бутылками, собрался весь цвет Тулы. Тряслись от смеха обвисшие, почти женские сиськи Гагика – тот держал Пролетарский округ. Рядом, ссутулившись, недоверчиво нюхал шашлык костлявый Шухер – этот отвечал за все пряничные палатки на пригородных трассах. Неловко ютился меж бугристых плеч бычков смущенный полукоммерс Женя Василенко, заправлявший производством и реализацией поддельных самоваров из крашеного алюминия. На елозящую у него на коленях рыжую ранетку он не обращал никакого внимания – не до нее, быть бы живу. А в дальнем углу одинокий, точно его окружало защитное поле, нет, не сидел – восседал – благообразный старичок с грустными добрыми глазами. Щеки его непрестанно шевелились. Варикозные вены на бледной коже перемешивались с синюшными контурами наколотых звезд, крестов и колючей проволоки. Купола православного храма на груди нежно окутывало облачко седых волос, а вот у порога было насрано раскидистым поносом старческих пятен. И когда этот старичок легонько, словно кто чиркнул спичкой, откашлялся, воцарилась тишина. Смолк Гагик, подавившись смешком, затихли проститутки, напряглись бычки, завертел головой полукоммерс.

– Что ж ты, Олежа, опаздываешь? Уважаемые люди ждут, нервничают…

Занервничал и Дыба, глядя в теплые усталые глаза законника. «Полны любви», – мысленно усмехнулся он. А было не до смеха.

Вор в законе со смешным погонялом Юра Писка отличался крутым нравом. Бывший щипач, загремевший на кичу еще пацаном, он заехал на хату к одичавшим азерам. Южане, почуяв легкую добычу, прельстились молодым телом карманника, но тот оказался не робкого десятка. Заточенной монеткой – пиской – которую он всегда держал при себе за щекой, Юра пописáл троих человек, а потом еще час с лишним держал оборону против вертухаев. После смотрящий по камере рассудил, что Юра поступил по понятиям и спросить с него нечего. Советский суд за понятия был не в курсе и накинул ему еще двадцатку за мокруху в камере. Откинулся Юра Писка уже взрослым, заматеревшим уголовником – с репутацией, погремухой, наколками и той самой монеткой, что сейчас перекатывалась во рту законника.

Электричество наполнило воздух, пропахший табачным дымом, потом братков и дешевыми духами проституток. В следующую секунду могло произойти что угодно – угодно маленькому старичку в расплывшихся наколках. Наконец тот выдохнул и огласил вердикт:

– Шучу я, Олежа, чего напрягся? Штрафную опоздавшему! Ну-ка, Гагик, намути, нехер руки менять. А что все притихли? Мент, что ль, родился?

И лишь после этой фразы, будто бы разрешающей времени течь дальше, гул разговоров вновь заполнил предбанник. Дыбе всучили до краев наполненный стакан, и тот одним глотком осушил его под одобрительное кряканье Гагика. Нос щекотнуло не пойми откуда взявшимся запахом гари.

– Так, ну, теперь, когда все в сборе… А ты чего тушуешься, Олежа? Тоже девочку выбери, пущай пока тебе плечи помассирует – вон ты какой нервный, – проскрипел Юра Писка. – Выбирай на вкус!

Проститутки дружно повернулись к Олегу. Одна под тяжелым взглядом Дыбы застенчиво подтянула полотенце на грудь; морда же другой была покрыта прыщами, как глубоководная мина, – поди, еще восемнадцати нет. Рыженькая Дыбе понравилась: и грудь, и жопа – все на месте, но лишний раз обделять безобидного, в общем-то, Василька ему не хотелось. Решение нашлось само – оно пьяно пошатывалось в темном проходе, ведущем к бассейну.

– А эта тоже работает? – кивнул Олег на силуэт в коридоре. – Эй, милая, ближе подойди!

– Ты чего, Дыба?! – испуганно спросил чернявый Гагик, вглядываясь во тьму коридора. – Нет там никого.

– Как нет? А эта… – Дыба не договорил.

– Олежа, – ласково спросил вор в законе, – ты на «хмурый» подсел? Или чего похуже?

– Да вы разводите, пацаны! – с деланой бодростью хохотнул Дыба, но почувствовал, как капля холодного пота сбежала по позвоночнику и затерялась меж ягодиц. Одно дело, когда Юра Писка вперяет в тебя свои омертвевшие за десятилетия лагерной жизни фары, решая, жить тебе или умереть, и совершенно другое – когда видишь что-то, чего нет и быть не должно. – Вот я сейчас схожу проверю! Смотри, Гагик, если разводишь – я с тебя спрошу!

Так, бросив угрозу и придав себе тем самым уверенности, Дыба пошлепал босыми ногами по кафелю во мрак. За спиной звенела тишина. «Ну, суки, я вам устрою!» – думал он, приближаясь к тени у бассейна.

– Ну что, красивая, давай знакомиться! – нарочито громко обратился он к ней и щелкнул выключателем. В помещении загорелся свет, и Олег Дыбов – младший сержант Триста сорок пятого парашютно-десантного полка, переживший бойню в ущелье Микини, успешно штурмовавший перевал Саланг, он же Дыба – грозный глава Зареченской ОПГ, которого побаивались даже цыгане, – шлепнулся на задницу, взвизгнул совершенно по-бабьи и пополз назад, отталкиваясь пятками прочь от воплощенного кошмара, что с шипением тянул к нему покрытые волдырями ладони.

«Красивая» и правда была бы ничего, если бы не страшный, до обугливания, ожог, покрывавший всю левую половину тела. Левый глаз запекся вареным яйцом, правый беспорядочно вращался в глазнице; волосы продолжали тлеть, левая же грудь, вывалившаяся из легкомысленного пеньюара, аппетитно шкворчала.

– Сука!

Сочтя, что