Дворец любви. Умы Земли. Большая планета - Джек Вэнс

Путники с трудом продолжали путь. Тропа перевалила через каменный кряж, потом пересекла по насыпи реку и вновь закружила на холодном ветру. Когда сгустились сумерки и путники брели по гребню, Диффани, который шел во главе группы, воскликнул:

— Там, впереди, огни! Какое-то жилье.

Усталые люди пробирались вперед, борясь с ветром и пряча лица от холодных капель дождя. Длинное приземистое строение темнело на фоне неба, в одном или двух окнах тускло мерцал желтый свет. Диффани, найдя дверь, заколотил в нее кулаком.

Дверь со скрипом отворилась, и вперед выступила дряхлая женщина.

— Кто вы? Почему бродите так поздно?

— Мы путешественники, гости Дворца Любви, — проговорил, стуча зубами от холода, Хиген Грот. — Мы на правильном пути?

— Да, на правильном. Входите. Вас ожидают?

— Ну конечно, нас ожидают. Комнаты приготовлены?

— Да, да, — успокоила женщина. — Постели найдутся. Вообще-то, это старый замок. Вы должны были пройти по другой тропе. Вы ужинали, я полагаю?

— Нет, — простонал Грот, — мы не ужинали.

— Ладно, я найду чего-нибудь перекусить. Какой позор, что наш замок такой холодный.

Пилигримы прошли в темный дворик, освещенный двумя масляными лампами. Старуха провела их по одному в комнаты с высокими потолками в разных частях замка. Нетопленые и мрачные комнаты были обставлены по забытой моде прошлых веков. Джерсен обвел взглядом унылый ночлег: убогая кушетка, закопченная лампа красно-синего стекла, железная отделка на стенах тронута ржавчиной. В одной из стен темнела дверь. Другая была обшита резными панелями из мореного дуба, и с нее корчили рожи гротескные маски. Ни камина, ни обогревателя — зуб на зуб не попадал от холода.

Старуха, задыхаясь, сказала Джерсену:

— Когда ужин будет готов, вас позовут. — Она указала на дверь: — Вон там ванная и даже немного чудной теплой воды. — И поспешила прочь.

Джерсен пошел в ванную, отвернул душ — вода была горячей. Он стащил одежду, помылся, затем, чтобы вновь не влезать в мокрые тряпки, растянулся на кушетке и укрылся пледом. Время шло. Где-то далеко гонг ударил девять раз. Может, это и ужин, а может, и нет… Тепло душа расслабило его, и он заснул. Сквозь сон Кирт слышал, как гонг ударил десять раз, затем — одиннадцать. Нет, это не ужин. Джерсен повернулся на бок и погрузился в забытье.

Двенадцать ударов гонга. В комнату вошла тоненькая служанка со светлыми шелковистыми волосами, одетая в голубой бархат и голубые кожаные шлепанцы с загнутыми носками.

Джерсен сел на постели. Серебристый голос возвестил:

— Мы уже приготовили ужин. Все встали, собираются к столу. — Девушка вкатила в комнату передвижной гардероб, — Вот ваша одежда. Нужна ли помощь?

Не ожидая ответа, она протянула Джерсену нижнее белье и помогла облачиться в великолепное одеяние из узорчатой парчи в восточном стиле, весьма сложного покроя. Светловолосая особа причесала его и надушила.

— Господин, вы великолепны, — прошептала она. — И последнее…

Служанка протянула шлем из черного бархата, закрывающий уши, нос и подбородок. Открытыми оставались лишь глаза, щеки и рот.

— А теперь вы еще и загадочны, мой господин, — прошелестел ангельский голос. — Я провожу вас: нам предстоит идти длинными коридорами.

Она повела гостя вниз по скрипучей лестнице, по темному гулкому коридору. Стены, когда-то блиставшие багрянцем, серебром и золотом, теперь обветшали и выцвели, половицы прогибались под ногой… Служанка остановилась перед тяжелой красной портьерой. Она лукаво взглянула на Джерсена и поднесла палец к губам. В смутном свете, выхватывающем ее голубое одеяние и светлые волосы, девушка казалась порождением мечты — слишком совершенная, чтобы быть реальной.

— Господин, — прошептала она, — там идет праздник. Я вынуждена настаивать на соблюдении тайны, поскольку в этой игре вы ни в коем случае не должны открывать свое имя.

Она отбросила портьеру, и Джерсен ступил в просторный зал. С потолка, настолько высокого, что он был неразличим, свешивался единственный светильник, отбрасывая островок света на большой стол, на льняную скатерть, серебро и хрусталь.

Вокруг стола сидела дюжина людей в масках и самых изысканных костюмах. Джерсен оглядел их, но не решился бы утверждать, что отыскал спутников по путешествию. В комнату входили новые люди — по двое, по трое, все в масках, все удивленные.

Джерсен узнал Наварха — поэта выдавали величавые повадки. Но где же Друзилла?

Всего собралось человек сорок. Лакеи в голубых, шитых серебром ливреях помогали рассаживаться, наливали вино в кубки, которые подавали с серебряного подноса.

Джерсен ел и пил, скованный странным замешательством, почти растерянностью. Неужели все происходящее — реальность? Уж не грезит ли он? Вскоре напряжение пути ушло в область воспоминаний, подобно детским страхам. Джерсен выпил больше вина, чем позволил бы себе при иных обстоятельствах… Светильник внезапно вспыхнул голубым огнем и погас. В глазах Джерсена задрожали оранжевые круги. Пронесся удивленный шепот.

Канделябр медленно разгорался. У стола стоял высокий человек в черной одежде и маске.

— Добро пожаловать, — произнес он, поднимая кубок с вином, — Я — Виоль Фалюш. Вы прибыли во Дворец Любви.

Глава 12

Avis гага[6], ты впорхнула — И вокруг разлился свет.Сбрось-ка лишнее со стула,Раздели со мной обед.На изысканном подносеЛучший в мире patchouli[7],А вот здесь — засунь свой носик —Видишь? — Мышка в попурри[8].Канапе под майонезом,Осетрина — первый сорт,Горы устриц — сами лезут — Разевай пошире рот…Самовар пыхтит со стоном —Ну-ка, чашечку давай!На обед нам — макароны,Сыр, да хлеб, да крепкий чай.

Наварх

— Существует множество разновидностей любви, — продолжал Виоль Фалюш приятным низким голосом. — Разнообразие очень велико, но всему нашлось место во Дворце. Не все мои гости обнаружат это, и не все придется им по вкусу. Некоторые почерпнут во Дворце чуть больше впечатлений, чем на модном курорте. Другие будут захвачены тем, что можно назвать неестественной красотой. Она здесь везде — в каждой детали обстановки, в каждом пейзаже. Иные с жаром бросятся в кутежи, и тут я должен пояснить кое-что.

Джерсен вглядывался в черную фигуру. Виоль Фалюш стоял прямо и неподвижно. Светильник, который висел прямо перед ним, смазывал контуры.