Гастон. История любви и коварства - Лори Лэнгдон

Может, потрясти её? Вдохнуть воздух ей в грудь? Бежать за помощью? Но как он объяснит, что нашёл её без сознания в кровати сестры? Не говоря уже о том, почему он в тесной тунике и коротких брюках. Это вызовет ненужные вопросы. Ему нужно прятаться от чужих глаз как можно дольше.

Однако Агата не приходила в себя, и Гастон решил позвать на помощь, невзирая на последствия. Но тут девушка испустила дрожащий вздох. Гастон замер и увидел, что её грудь стала подниматься и опускаться, а рот открылся.

От облегчения Гастон покачнулся и опёрся на стену, с усилием делая вдох. Щёки у Агаты порозовели. Юноша провёл рукой по волосам и задрожал всем телом. Он подозревал, что девушка не скоро очнётся.

Но... и тут улыбка проскользнула по его лицу. С новой мускулистой фигурой он наверняка сможет отнести Агату в её комнату. По крайней мере, нужно попробовать.

Гастон наклонился над бездыханной чародейкой, подсунул под неё руки и попытался поднять девушку. Выпрямился он с лёгкостью. Она была почти невесомой. Юноша направился к двери, но, не дойдя до неё, остановился. Его, скорее всего, заметят по пути в мансарду, где живут слуги. Допустим, он скажет, что нашёл её без чувств в коридоре, но как объяснить, что он сам почти не одет? Туника и брюки на нём трещали по швам. Мысль о том, что его могут увидеть, заставила Гастона сомневаться. Он развернулся, размышляя, что делать, и вспомнил, как Агата накануне спала в кресле. Если её найдут заснувшей в ожидании госпожи, это не вызовет никаких подозрений.

Гастон осторожно опустил девушку в плюшевое кресло, положил её обутые в башмаки ноги на скамеечку и накрыл афганским пледом. Отступил и некоторое время смотрел на неё: брови вразлёт, золотистые волосы, губы цвета розовых лепестков – ни дать ни взять отдыхающий ангел. Гастон наклонился и запечатлел у неё на лбу поцелуй.

– Спи, юная волшебница.

Она пробормотала во сне что-то неразборчивое и плотнее закуталась в плед.

Гастон накинул камзол, который помог чуть замаскировать раздавшуюся фигуру, но всё же не скрыл изменений полностью, и выскользнул в коридор, стараясь держаться в тени. По пути в свои покои ему только один раз пришлось нырнуть в кладовку, чтобы избежать столкновения с мадам Бургунди.

Благополучно добравшись до своей половины и заперев дверь, Гастон скинул одежду и стал с наслаждением разглядывать себя в зеркале в полный рост. Живот покрылся квадратиками мышц, плечи раздались и округлились, даже шея казалась мощнее. Он осмотрел длинные ноги, и голова закружилась. Гастон схватился за умывальник и на мгновение закрыл глаза. Впечатление было такое, словно он поселился в чужом теле. Юноша сел на край ванны и впервые заметил, какими широкими и длинными стали ступни. Неудивительно, что он с трудом стянул с ног сапоги!

Это было его новое тело. Приближался двадцатый день рождения, когда преображение станет необратимым. Гастон фыркнул. Как он объяснит такие перемены окружающим? Придётся поломать голову, но сейчас его охватила неудержимая радость; он громко засмеялся и долго не мог остановиться.

Ничего страшного. Объясниться достаточно всего один раз, зато потом он до конца жизни будет пожинать плоды своего волшебного перерождения.

* * *

В дверь трижды громко постучали. Полуголый Гастон, который всё ещё наслаждался своим отражением в зеркале, бросился в спальню и нырнул под одеяло. Натянув его до подбородка, он крикнул, что можно войти.

– Ваша светлость?

Юноша оцепенел. Это был голос дворецкого, а он почти никогда не заходил в покои маркиза. Быстро подумав, Гастон сердито произнёс:

– Я в спальне, месье Обер.

Дворецкий вошёл в комнату, глядя куда-то выше головы Гастона.

– Его сиятельство желает видеть вас прямо сейчас.

Отец? Гастон стал садиться, но передумал, потому что пришлось придерживать одеяло, сползшее с голых, теперь широких плеч. К счастью, Обер по-прежнему смотрел на изголовье кровати.

Гастон прокашлялся.

– Мне нездоровится. Что угодно отцу?

Взгляд месье Обера метнулся к Гастону и снова отскочил.

– Исчезла драгоценная табакерка, ваше сиятельство.

Гастон раздражённо поднял глаза-к потолку. Какое ему дело до отцовских побрякушек? Сам засунул куда-нибудь и забыл. Гастон лёг на бок, отвернулся от дворецкого и промямлил:

– Скажите, что я заболел.

– При всём уважении, ваше сиятельство, ваш отец знал, что вы так ответите, и попросил меня проявить настойчивость, иначе он будет считать вас виновником.

– Виновником? – Тогда Гастон действительно сел, и глаза месье Обера переместились на его голую грудь. К счастью, дворецкий ничем не выдал, что заметил столь быстрое возмужание молодого хозяина.

– Э... да. Кто-то из слуг доложил, что видел вас в комнате отца.

Праведный гнев выгнал Гастона из постели.

– Это возмутительно!

– Да, ваше сиятельство. – Обер энергично закивал. – Передать его светлости, что вы не-здоровы?

– Нет-нет. – Гастон пятернёй зачесал назад волосы со лба, и по спине пополз неприятный холодок. Его не в первый раз обвиняли в том, что в доме что-то разбилось или пропало. – Скажите, что я приду в течение часа. И пришлите ко мне немедленно Бланша.

Месье Бланш был камердинером, которого Гастон делил с Жоржем. Он наверняка найдёт что-нибудь по новому размеру Гастона. А может быть, даже замаскирует изменения.

* * *

Одетый в старый костюм Жоржа, Гастон направился в кабинет отца. Хотя его брат носил тёмно-синий камзол и эти брюки два года назад, всё равно на новой фигуре Гастона они сидели довольно свободно – обидное напоминание, что, даже несмотря на последнее колдовство Агаты, по комплекции старший брат всё ещё уступал младшему.

Бланш засыпал его вопросами по поводу столь стремительного возмужания и не отстал, пока Гастон не признался, что принимал эликсир роста, который матушка добыла у знаменитого странствующего целителя. Он объяснил камердинеру, что пил снадобье несколько недель и что в наставлениях так и сказано: результат проявится в течение одной ночи после того, как лечебные вещества накопятся в организме. Бланш, который, как заключил Гастон, был не лишён предрассудков, поверил в эту историю и с охотой принялся подыскивать сапоги, которые подошли бы на внезапно выросшую ногу наследника замка.

Но даже в новом облачении Гастон чувствовал себя карликом, когда приблизился к резной деревянной двери отцовского кабинета. Его редко вызывали к отцу, чтобы сделать выговор. При мысли об этом Гастон разозлился. Он глубоко вдохнул и