Горбун - Вероника Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да?
— Ирина? — спросил Дружинин.
У нас с Ирой совершенно разные голоса, и до сих пор никто не догадался нас спутать.
— Её нет дома, — сказала я. — Что ей передать, Леонид?
Честно говоря, первым моим порывом было бросить трубку, ответив, что моей подруги нет дома, но потом я резко изменила своё намерение и решила дать понять, что узнала горбуна, ну, а он пусть выкручивается, как хочет.
— Добрый вечер, Жанна, — помолчав, сказал Дружинин. — Я хотел узнать, нет ли новостей.
Внезапно у меня переменилось настроение, и мне захотелось быть с ним поласковее, чтобы стереть у него неприятный осадок после вчерашнего дня. Как бы глупо ни вёл себя горбун, но мне и самой надо быть добрее, а то я начала подходить к нему со своей точки зрения, то есть человека не очень красивого, но без бросающихся в глаза недостатков. Будь у меня горб, может, я воспринимала бы жизнь в самом чёрном цвете и имела бы подозрительный, злобный, сварливый характер, несравнимый с характером Дружинина.
— Мне самой хотелось вам позвонить, Леонид, — призналась я. — С тем же вопросом.
Дружинин, кажется, был озадачен моим любезным тоном.
— Вы мне не звонили только что? — спросил он.
— Нет, — решительно ответила я. — Только собиралась. Сегодня или завтра. Может, послезавтра. Кстати, утром приходил полицейский, но ничего нового не сказал. По-моему, он никогда не расследует это дело.
— Ну конечно, он ведь не Знаменский.
— И не Томин. Теперь я убедилась, что детективами вы, действительно, не интересуетесь. А как ваша работа?
— Стоит. Ждёт послезавтра. Значит, вы сейчас одна?
— Как перст.
— Ирина скоро вернётся?
Я представила стандартные вопросы, которые повлечёт за собой мой правдивый ответ, и решила пойти на невинный обман.
— Скоро. Где-нибудь через час или около того.
— Что вы сейчас читаете? — поинтересовался горбун. — Островского?
По-видимому, горбун не воспринимал меня иначе, чем оторванную от жизни нервную барышню с книгой в руках.
— Сейчас я ничего не читаю, — ответила я. — Я придумываю устройство зажима к нагревательному элементу в электроплитке.
Последовавшая затем длительная беседа велась исключительно о замечательной электроплитке с диаметром конфорки сто миллиметров и нагревательным элементом мощностью, недостаточной даже для того, чтобы довести до кипения пол-литра воды. Мы с горбуном сошлись во мнении, что такая плитка не нужна вообще и пользоваться спросом она не будет, но разошлись во взглядах на моё отношение к этой бессмысленной работе, причём я высказывала совершенно трезвый взгляд на вещи, а он руководствовался буржуазными принципами, всё ещё чуждыми нашему обществу.
— Как же я могу отказаться делать эту работу, если мне выдано задание, подписанное моим начальником? — вопрошала я. — За что же я буду получать зарплату?
— Объясните ему, что это нелепость, — посоветовал горбун, близко к сердцу принявший идиотскую идею, которой было одержимо наше начальство и которая в нашем секторе служила поводом для веселья.
— Мне уже три раза удавалось его убедить, — гордо ответила я, — но он так же легко переубеждается заказчиком плитки.
— А вы откажитесь её делать.
— Не могу, у нас безработица. Кроме того, уже отпечатали паспорт на это уродство, так что недалёк тот день, когда мой монстр выйдёт на мировой рынок.
— Если этот ужас неизбежен, то стоит ли заниматься им в отпуске? — осведомился горбун.
Пока мы обсуждали нелепую плитку, в моей голове сама собой стала прорабатываться конструкция зажима. А взлёт вдохновения меняет отношение даже к монстрам, вызываемым к жизни потугами начинающих советских предпринимателей, взращенных системой ВПК.
— Что же делать, если ко мне пришла такая замечательная мысль, — миролюбиво сказала я. — Очень славный зажим. И вообще я сделаю эту плитку такой удобной и симпатичный, что, если заказчик поменяет нагревательный элемент, она будет работать и очень даже надёжно.
— Зачем нужна такая крошка? — трезво спросил горбун.
— Первоначально считалось, что её будут брать с собой в командировку. Положат в карман и поедут.
— А это возможно?
— Сложный вопрос, — призналась я. — Видите ли, прессматериал, из которой её хотят изготовлять, очень тяжёлый, но если ткань кармана прочная, то положить её туда можно.
— А нельзя заменить прессматериал?
— Это не от меня зависит, — с сожалением сказала я. — От меня зависит конструкция, а за неё я ручаюсь.
— В это я могу поверить, если вы даже в отпуске думаете о работе.
Если бы это была Ира, я бы могла ей объяснить, что на работе думать о работе сложно, так как там все обсуждают события в стране, а я к тому же пишу свои повести, отвечая, если кто спросит, что пишу письма многочисленным тётушкам.
— Так что с вашей плиткой в особо прочном кармане я…
Слишком уж оптимистично он был настроен.
— … и с проводом через плечо, — добавила я.
— С каким проводом?
— Чтобы включать плитку. Толщина миллиметров шесть, а длина стандартная, то есть полтора метра. К тому же не забудьте регулятор нагрева, а он больше самой плитки. Регулятор и вмонтированный провод — это не моя затея.
Мне было смешно, но нервы горбуна были не такими крепкими, как мои.
— Где же вы работаете? — удивился он.
— Не там, где вы подумали, — внесла я ясность. — Хотя, если иметь дело с нашим начальством, то можно подумать самое худшее.
— Вы любите свою работу? — спросил Дружинин.
— Ничего. Если бы ещё получать нормальные задания, то было бы совсем хорошо.
— А вы оставайтесь здесь, — предложил горбун. — Вашему старанию нашлось бы применение.
— Ну что вы, Леонид, — возразила я. — У нас и без того много говорят об утечке мозгов. Если и мои утекут, то промышленность совсем встанет.
Слово было произнесено, и мы заговорили о советской промышленности и экономике, сравнивая их с западными. Как выяснилось, Дружинин кое-как понимал сущность нашей реформы, а для меня после его разъяснений её смысл стал ещё туманнее, потому что его мнение противоречило всему тому разнообразию мнений, какие высказывали советские и зарубежные экономисты.
— Я не могу понять реформу, — честно призналась я. — Одни говорят, что она не двигается, другие — что идёт полным ходом. Кто-то очень аргументировано доказывает, что действовать надо именно так, другой — что совсем иначе, причём тоже приводит неоспоримые доказательства. А что из всего этого выйдет, никто не берётся предсказывать. Говорят, что этого не знает сам господь Бог. Как же все любят ссылаться на Бога, когда не хватает аргументов! Я не экономист и сужу как средний обыватель: если производство падает, а цены стремительно растут, то это очень плохо. И я не вижу выгоды для государства от свободных цен.