Дом ужасов - Кирилл Андронкин

Я резко повернулся и стал спускаться по лестнице. В женском голосе я опознал Миллисент, одну из наших горничных.

Через два дня сэр Оливер снова уехал в Лондон, а я остался в замке Бингэм с леди Синтией.

На этот раз мне показалось, что я оказался в чудесной стране, в Эдеме, который Господь сотворил для меня одною. Трудно описать колдовскую силу охвативших меня фантазий. Я попытался передать их в одном из писем, которые отправил матери. Несколько месяцев назад я навестил ее, и она показала мне то старое письмо, которое сохранила из нежных чувств к сыну. На оборотной стороне конверта были начертаны слова: «Я очень счастлив!» В самом же письме содержалась невообразимая мешанина из моих чувств, переживаний и страстей. «Дорогая мамочка! Ты спрашиваешь, как я себя чувствую, что делаю? О, мамочка! О, мамочка, мамочка!» И еще с десяток раз «О, мамочка!» — и ни слова больше.

Читая подобные слова, можно вообразить, что они выражают либо невыносимую боль, жесточайшее страдание, отчаяние, либо бесподобный, непередаваемый восторг — во всяком случае, нечто поистине выдающееся, незаурядное, что может переживать человек!

Я запомнил то раннее утро, когда леди Синтия отправилась в часовню, располагавшуюся неподалеку от замка у ручья. Я нередко сопровождал ее в этой прогулке, после чего мы отправлялись к завтраку. Но в то утро она подала мне знак — я понял его без лишних слов. Войдя следом за ней в часовню, я увидел, как она преклонила колени, и встал рядом с ней. С той поры мы часто ходили туда вместе и я не делал практически ничего — просто смотрел на нее. Однако постепенно я стал повторять ее действия — я тоже начал молиться. Вы только представьте себе, господа, я, немецкий студень, стою на коленях и молюсь! Это было какое-то язычество! Я не знал, кому или чему слал свои молитвы, просто это было некое выражение благодарности женщине за ниспосланное мне блаженство, сплошной поток слов, отражавших счастливые и чувственные желания.

После того случая я немало отскакал верхом — надо было хоть немного успокоить бурлящую во мне кровь. Как-то раз я выехал довольно рано, заблудился в сельской местности и в итоге провел в седле несколько часов. Когда же я наконец разыскал обратный путь, разразилась гроза, да такая, что из-за дождя ничего нельзя была разглядеть. Я вернулся к речке и обнаружил, что деревянный мост смыло потоками воды, а чтобы добраться до ближайшего, каменного, пришлось бы сделать весьма приличный крюк. К тому времени я уже до нитки промок, и не задумываясь бросился в бурлящую воду. Наконец я и лошадь выбрались на берег, хотя бедное животное тоже успело основательно вымотаться, так что дорога от реки до замка также заняла у меня немало времени.

Леди Синтия ждала меня в гостиной. Я поспешно прошел в свою комнату, помылся и сменил одежду. Наверное, вид у меня был довольно усталый, во всяком случае она предложила мне прилечь на диван, а сама присела рядом и, поглаживая мой лоб, запела:

«Нежный малютка спит в вышине.Средь веток деревьев качаясь во сне.Ветер взметнется, подует опять,Станет сильней колыбельку качать.Хрустнула ветка, рухнула вниз,Нет колыбельки — лишь дитятки визг!»

Она гладила меня по лбу пела, а мне казалось, будто я лежу в какой-то волшебной колыбели, подвешенной к ветке дерева — высоко-высоко. Дул ветерок и тоже словно что-то напевал, а моя колыбель медленно покачивалась в его ласковых волнах. «Только бы сук не надломился!» — подумал я.

Что ж, господа, мой сук все же хрустнул, и я упал на землю, причем довольно сильно ушибся. Леди Синтия в любой момент была готова протянуть мне свои руки, но лишь руки, тогда как я с трепетом вожделенно мечтал о ее плечах, лице и губах, о которых вроде бы и думать не мог. Разумеется, я никогда не заговаривал с ней об этом, хотя взгляды говорили, что и сердце мои, и душа принадлежат ей — каждый день, каждый час. Все это она принимала, а мне протягивала лишь руки.

Иногда, когда я ближе к вечеру часами сидел подле нее, а моя бурлящая кровь буквально вопила через все поры тела, она вставала и спокойно говорила:

— А сейчас покатайтесь верхом.

Затем проходила к себе в башню, а я мягким шагом следовал за ней, подглядывая через занавески. Я видел, как она брала в руки маленькую книжку в старинном переплете, садилась, несколько минут читал, после чего вновь вставала, подходила к окну и долго смотрела в него. Я спускался в конюшню, седлал лошадь, некоторое время скакал по парку, а потом выезжал в поля. Как сумасшедший носился я в сгущавшихся сумерках, а по возвращении принимал холодный душ, позволявший мне хоть немного отдохнуть перед ужином.

Однажды я выехал немного раньше и вернулся к чаю. С леди Синтией мы встретились в холле, когда я только направлялся в ванную.

— Будете готовы — приходите, — проговорила она. — Только поспешите. Чай подан в башне.

— Но мне же надо переодеться. Не в халате же…

— Приходите как есть.

Я вскочил под душ, открыл оба крана и уже через несколько минут завершил купальную процедуру. Потом прошел в башню.

Леди Синтия сидела на диване, сжимая в руках свою маленькую книжицу; увидев меня, она отложила ее в сторону. Леди, как и я, была облачена в халат — восхитительное пурпурное кимоно, расшитое темным золотом. Она налила мне чаю, помазала тост маслом. За это время мы не сказали друг другу ни слова. Я мгновенно проглотил бутерброд, запил его обжигающим чаем, все время чувствуя дрожь в теле. Наконец у меня на глазах выступили слезы. Я встал перед ней на колени, сжал ее руки, опустил лицо на нежные колени. Она не возражала.

Неожиданно она поднялась.

— Вы можете делать все, что вам заблагорассудится, — проговорила леди Синтия. — Абсолютно все. Но при этом не должны произнести ни слова. Ни единого слова!

Я не очень-то понял, что она имела в виду, но тоже встал и кивнул. Она медленно подошла к узкому окну. Я было заколебался, не зная толком, что мне делать, но потом двинулся следом и стал рядом с ней, все время помня, что не должен раскрывать рта.

Я стоял рядом с ней — безмолвный, молчаливы, едва различая ее дыхание. Потом наклонился — очень медленно, — коснулся губами грациозной шеи. О, какой это был нежный поцелуй — бабочка, и та не могла бы прикоснуться мягче. И вот я почувствовал, что она также ощутила мой поцелуй — словно легкая зыбь пробежала по ее коже.

Тогда я поцеловал ее плечо, ароматные волосы, сладкое ухо, делая все это легонько, очень мягко, трепетно, едва касаясь губами-перышками — и при этом не переставая все же смущаться. Мои руки искали и наконец нашли ее пальцы, ласково заскользили по ним вверх-вниз. С ее губ сорвался слабый вздох — и улетел в вечернюю мглу.

«Ведь прекрасней ласковых слов,Благодатней ангельских труб…»

Я сомкнул веки. Нас раздела лишь тонкий шелковый покров. Я глубоко дышал сам и слышал ее прерывистое дыхание. Все мое тело содрогалось от мельчайших конвульсий, я не переставая ощущал биение ее сердца, трепет плоти. Она задышала чаще, потом еще чаще, по телу прошла жаркая дрожь. Наконец она схватила мои ладони и крепко прижала их к своей груди.

Я обнял ее, сжал в объятиях, и так держал, сам даже не знаю, сколько времени. Потом ее руки упали, казалось, она вот-вот свалится в обморок, и на несколько мгновений она повисла у меня на руках. Наконец ей удалось собраться с силами.

— Иди, — мягко произнесла она.

Как и всегда подчиняясь ей, я разжал объятия и отошел, стараясь ступать на цыпочках.

В тот вечер я ее больше не видел и ужинал в полном одиночестве. Между нами что-то произошло, но я не понимал, что именно. Впрочем, в те дни я был еще слишком молод.

На следующее утро я опять ждал ее у часовни. Входя в нее, леди Синтия кивнула мне, после чего прошла внутрь, преклонила колени и стала молиться.

Несколько дней спустя — а потом еще и еще — она говорила:

— Приходи сегодня вечером! — Но ни разу не забывала добавить: — Только молчи, ни слова, ни одного слова!

Мне было всего восемнадцать лет и я оставался таким неловким, неопытным. Однако леди Синтия отличалась мудростью и все получалось так, как она того хотела. Ее уста также не произносили ни слова, молчали и мои губы — лишь кровь в наших телах вела между собой оживленный разговор.

Потом вернулся сэр Оливер. Мы сидели в столовой — леди Синтия и я, — когда раздался его голос. У меня из рук выпала вилка, мне показалось, что лицо мое сейчас бледнее скатерти. Не страх овладел мною — это был определенно не страх! Просто к этому времени я абсолютно забыл, что на свете вообще существует такой человек как сэр Оливер.

В тот вечер он пребывал в добром настроении. Естественно, он сразу же заметил мое замешательство, однако ни единым знаком не дал этого понять. Он ел, пил, рассказывал о Лондоне, говорил о театрах и скачках. Сразу после ужина он откланялся, похлопал меня по плечу и изысканно пожелал супруге спокойной ночи. Прежде чем уйти, он, как мне показалось, несколько секунд внимательно всматривался в меня, тогда как я не знал, что мне делать. А потому лишь пробормотал что-то насчет того, что тоже устал, поцеловал руку леди Синтии и удалился.