Сыщик - Бушков Александр Александрович

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ВСЕ ЧИЖИ НА ВЕТОЧКЕ, А Я, БЕДНЯЖКА, В КЛЕТОЧКЕ…

Подходящий момент, которого ожидал Бестужев, в конце концов наступил. Он знал — в том числе и по собственному опыту — что подобные гулянки рано или поздно начинают рассыпаться. Слишком скучно становится заниматься одним лишь винопитием, у сотрапезников возникают самые разнообразные побуждения, каждый хочет продолжать веселье на свой манер. Так случилось и здесь: драгун с парой приятелей засобирались куда-то, впрочем, куда именно и к кому, догадаться было нетрудно по подмигиваньям и ухмылкам других. Лысый Фери с частью оставшихся гостей возжелали предаться еще одной исконно дворянской забаве, картам, — и барон распорядился внести ломберный столик. Наступило время, когда собравшиеся пребывают в некоторой неопределенности, еще не занявшись чем-то вплотную. Кто остался за столом, попивая шампанское, кто в нетерпении переминался вокруг устанавливавших столик лакеев, кто бесцельно расхаживал по зале.

Бестужев понял, что время пришло. Он встал, подошел к оказавшемуся в некотором отдалении от остальных барону и сказал непринужденно:

— Руди, у меня для тебя маленький сюрприз и маленький подарок… Ты не думал, отчего у меня именно бухарская звезда красуется? Я, помимо всего прочего, еще и почетный консул Бухары в Вене, эмир мне доверяет немало серьезных поручений…

Скажу тебе по секрету: он собирается нанести визит в столицу империи, и, как это частенько бывает, я, помимо прочего, имею полномочия наградить полдюжины сановников…

У барона заблестели глаза, он, кажется, начинал понимать — но боялся верить своему счастью. Бестужев без тени улыбки, совершенно серьезно продолжал:

— Вот мне и пришло в голову: почему я должен вручать награду какому-нибудь скучному гофмейстеру из Шенбрунна, которого я даже и не знаю? Ты — другое дело, Руди, мы друзья, я замечательно провел у тебя время… В конце концов, все зависит исключительно от меня, у меня полномочия решать самому… — Он подтянулся и заговорил суше, официальнее: — Господин барон фон Моренгейм, позвольте в силу представленных мне полномочий вручить вам золотой знак ордена Благородной Бухары…

Достал из кармана обитую черным бархатом коробочку и нажал на шпенек. Крышка отскочила, взорам предстал лежащий в гнезде из того же черного бархата затейливый орден, копия того, что красовался на груди у Бестужева, поменьше размером, правда, зато не серебряный, а золотой.

Барон ни словечка не мог вымолвить, оцепенев в радостном изумлении. Почти насильно вложив ему в ладонь коробочку, Бестужев продолжал уже гораздо развязнее:

— Сказать по совести, Руди, я не могу присовокупить к ордену диплом… но в Бухаре иные порядки, это как-никак Азия… Эмир — типичный восточный владыка, ему и в голову не приходит на европейский манер сопровождать орден официальной бумагой. Он просто вручает его награжденному и почитает дело законченным. Таковы уж обычаи…

— Ну да, я слышал… — прошептал барон, завороженно взирая на раскрытую коробочку у себя на ладони.

— Но ты можешь не сомневаться, — сказал Бестужев веско. — Ты отныне — полноправный кавалер, слово князя Партского!

— Бог мой, Иван, ты настоящий друг! — пролепетал барон в полной прострации. — Слов нет, до чего я тебе благодарен, всегда к твоим услугам…

— Какие пустяки… — великодушно сказал Бестужев. — По крайней мере, теперь я знаю, что орден достался достойному человеку, а не первому встречному, чьи достоинства заключаются лишь в придворной должности и раззолоченном мундире…

Видя полнейшее ошеломление — да что там, сущую очумелость — барона, столь неожиданно утолившего в очередной раз свою главную, пламенную страсть, Бестужев ощутил нечто вроде легких угрызений совести: не опытного интригана обводил вокруг пальца, а словно бы малого ребенка обманывал.

Но тут же эти чувства улетучились. Во-первых, эта достаточно невинная мистификация была предпринята для пользы дела и никому вреда не принесла. Во-вторых, ручаться можно, что его сиятельное великолепие эмир бухарский так до скончания веков и не узнает, что некий австрийский барон расхаживает по Вене с орденом, врученным ему натуральнейшим самозванцем. Откуда он может узнать? Чересчур диковинное стечение обстоятельств потребовалось бы. Ну а поскольку все остальные ордена барона, несомненно, получены им законнейшим образом, никто не усомнится и в бухарской звезде. Так что Руди до конца дней своих будет гордо расхаживать с орденом Благородной Бухары, никогда не узнает об истинном положении дел. Вот и получается, что всем хорошо, все довольны…

Оба филера постарались на совесть — судя по их докладу, им пришлось обойти не менее двух дюжин ювелирных и антикварных лавок, прежде чем отыскали два бухарских ордена. Бестужев именно их и потребовал достать хоть из-под земли: с другими обстояло гораздо более рискованно, барон, дока в этом деле, мог бы моментально почуять обман. А касательно эмира бухарского Бестужев достоверно знал, что тот и в самом деле по азиатскому своему характеру и не знает даже, что в передовых государствах ордена вручаются непременно с сопутствующими именными дипломами. Именно так он их и вручает: небрежно вытащив из кармана халата — Бестужев знал по Петербургу несколько случаев.

— Господа, господа! — ликующе возгласил барон, оборачиваясь к компании. — Только что мой друг князь Иван вручил мне от имени эмира бухарского высокую награду!

И торжествующе воздел распахнутую коробочку на вытянутой руке. Посыпались поздравления — Бестужев, впрочем, подметил, что многие украдкой иронически переглядывались: ну конечно, барон со своей страстью коллекционировать ордена на собственной груди был постоянным предметом легких насмешек, Илона об этом упоминала…

Кто-то закричал, что это, дело следует непременно вспрыснуть, и к потолку вновь взлетели пробки от бутылок с шампанским. Бестужев скромно держался словно бы в сторонке, не выдвигаясь на передний план. Прошло не менее четверти часа, прежде чем он решил, что настало время действовать. К тому времени картежники уже уселись вокруг стола и забыли обо всем на свете, кроме своего занятия, вызванные лакеи наскоро прикрепили звезду к сюртуку барона, едва найдя свободное местечко, — и те, кто карточной игрой не прельстился, остались за столом, потягивая шампанское.

С долей словно бы смущения, достаточно небрежно Бестужев произнес:

— Руди, я хотел бы тебя кое о чем попросить, но не знаю, удобно ли это и уместно вообще…

— Бог мой, Иван! — энергичнейше возопил барон (то и дело бросавший на свою грудь восторженные взгляды). — Мы с тобой друзья на всю оставшуюся жизнь, ведь верно? Что тут может оказаться неудобным и неуместным?!

— Мне пришла в голову чуточку циничная идея… — сказал воодушевленный Бестужев. — Видишь ли, я, собственно, оказался точно в таком положении, как ты сегодня… Один мой знакомый попросил у меня разрешения воспользоваться моей здешней квартирой, чтобы побеседовать с некоей дамой о чрезвычайно важных финансовых делах… Оба считаются образцами высокой морали и супружеской верности, но теперь у меня…

— Возникли сомнения? — понятливо подхватил барон.

— Да, — сказал Бестужев. — После того, что я здесь только что видел посредством аппарата… Ох, чувствую я, речь пойдет не о скучных биржевых делах, векселях и прочих штучках… Ты не мог бы одолжить мне на денек аппарат? Вместе с этим… ну, тем субъектом, который им управляет?

Ни секунды не задумываясь, барон выпалил:

— Иван, и ты еще сомневался?! Я-то думал, речь пойдет о чем-то серьезном… я бы тебе помог в любом серьезном деле, а уж в такой безделице… Да ради бога! Бери хоть на неделю! Хоть на две! Отказать другу в таком пустяке?! Ты еще плохо знаешь широту души Моренгеймов!

Итак, все складывалось просто великолепно! Бестужев, ободренный успехом, сказал:

— Они должны прибыть ко мне на квартиру уже через два часа… Ты позволишь, я заберу аппарат прямо сейчас?

— Хоть сию минуту! — вскричал барон.