На рубежах южных - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С поправкой тебя, Максимыч! — приветствовали Леонтия казаки, — Живуч ты оказался.
Вокруг засмеялись. Леонтий улыбнулся, присел на сноп камыша.
— И как она в тебя угораздила?
— Ты весь кровью сошёл, — сказал старый Петрович.
Казаки закурили. Разговор перебрасывался с одного на другое. Наконец Петрович полушутя, полусерьёзно спросил:
— Когда поведёшь, атаман, наше войско?
— Дайте время. Сойдет снег, земля протряхнёт, и двинемся…
— Наших в остроге совсем замучили, — проговорил молодой, незнакомый Леонтию казак. — И когда уходил сюда, так сказали, шо двенадцать колодников померло. Котляревский, кажут, сильно измывается над ними. Бьют их, голодом морят.
Закусив губу, Леонтий не сводил глаз с парня. А тот все рассказывал о том, как попытавшийся бежать из острога один из арестованных был заколот штыками, как велел Котляревский отнять паевую землю у семей бунтовщиков. Упомянул, что за голову Леонтия и Андрея обещана Котляревским денежная награда.
Леонтий поднялся, сжав кулаки, процедил:
— Попомним! Я этих панов–атаманов сам награжу!
•День за днём, месяц за месяцем текло время. Сошел снег с земли, пробились первые стрелки зелёного камыша, вернулись с юга утки.
На Егория тёплого отправил Леонтий молодого казака в Екатеринодар выведать обо всём, а седоусого Петровича — по станицам поднимать недовольных. С нетерпением ждали в плавнях возвращения посланцев. Прошел месяц, но казаков все не было.
Когда Леонтий уже начал терять надежду на встречу с ними, вернулся Петрович. Но нерадостной была весть, принесённая им.
— Затихли черноморцы, — сказал он, — не решаются браться за оружие. Повременить надо, пока отойдут после неудачи. Да и расправа страшит многих.
Молча слушали казаки Петровича. А вокруг, в плавнях, буйствовала южная весна.
Поник головой Леонтий.
— Что ж будем делать, Андрей? — как‑то растерянно спросил он.
— Одно остаётся, уходить на Волгу, — сумрачно ответил Андрей.
— А как другие?
— Пойдут, что им тут делать. Все одно прощения от Котляревского не будет.
На Волгу решили идти после пасхи. На рыбные заводи отправили одного из черноморцев, чтоб звал охотников. А пока началась подготовка к дальнему походу. Но неожиданно план нарушился…
Однажды, когда Леонтий полдничал, до него донеслись два голоса. Один он узнал без труда — говорил Андрей. Другой — низкий, знакомый, но в то же время чей, Леонтий никак не мог вспомнить.
Шаги приблизились, и в шалаш, пригнувшись, вошёл Коваль, а за ним молодой казак, ходивший в Екатеринодар.
— О! — воскликнул Леонтий. — Не гадали, что и вернёшься. Садись! Есть будешь?
— Потом, Леонтий Максимович.
— Раз так, тогда сказывай!
Казак потёр лоб, откашлялся.
— Доброго ничего нет, казаки мнутся.
Леонтий нахмурился.
— Это уже известно.
— А ещё кажут, что получен от царя указ, чтоб колодников перевести в Усть–Лабу. Опасаются нападения на острог.
— Как они? — оживился Малов.
— Держатся… Хоть человек сорок уже на кладбище отвезли.
Леонтий отвернулся.
Котляревского не видел? — глухо спросил Малов.
— Видел! Он сейчас на хутор к Великому уехал, пасху справлять.
Пасху, говоришь? — Андрей встрепенулся, положил ладонь на плечо Леонтию. — Слушай, я вот что задумал…
И заговорил отрывисто:
— Хутор у Великого отсюда недалеко, вёрст семьдесят… Котляревский там с конвоем. Сил у нас нет, чтоб на него напасть. А я вот что решил: проберусь я туда, подстерегу его и вот этими руками придушу проклятого. Отплачу ему за наших…
Андрей вопросительно смотрел на Леонтия.
— Чего молчишь?
— Так ведь мы ж уходить надумали?
— Повременим, — принялся убеждать Коваль. — Днем раньше, днём позже. Я в дней пять обернусь.
Леонтий нехотя согласился.
Ну, куда ни шло. Только одного я тебя, Андрей, не пущу. Вдвоем пойдём.
— Нет, Леонтий, не будет такого.
Лицо Коваля стало суровым.
— Почему?
— А потому, что рисковать нам двоим не след. А доведётся с ним один на один встретиться, так и без того из моих рук не вырвется, — Коваль стиснул Леонтия так, что у того дух захватило. Отпустив, рассмеялся. — Видишь, сила ещё есть.
Все‑то так, Андрей, а одного я тебя не пущу. Пойдешь ты, друг, вот с ним.
Леонтий кивнул на молодого казака.
•Богато живёт полковник Великий. Три хутора у него, две мельницы — одна ветряк, другая водяная. Скота — не счесть.
Самый большой хутор у Протоки. Тут полковник проводил большую часть года.
На пасху приехал к Великому свояк и друг наказной атаман Котляревский. Полон двор гостей собрался у Великого.
Конвойная сотня из богатых казаков оцепила хутор, дозорные в засадах укрылись.
Вместе с Котляревским приехали на хутор и несколько станичных атаманов. Среди них и новый кореновский атаман Григорий Кравчина с тестем своим, васюринским атаманом Балябой.
В просторной горнице дубовые столы, крытые льняными скатертями, ломятся от яств. Тут и гуси жареные, яблоками начинённые, и баранина покавказски, и вареники в сметане плавают. Есть тут и балыки, и икра — всего не перечесть…
Четыре казачки еле–еле управляются — одно убирают, другое подают…
Гости пьют вино и прихваливают:
— Добра у тебя горилка, Карпович, добра!
— Пейте, ешьте, гости желанные, не стесняйтесь, — улыбается Великий.
Он раскраснелся, лицо его лоснится.
Наказной сидит в почётном углу, ему прислуживает племянница хозяина, нарядная, видная девка, с тремя рядами монист на белой шее.
У самой двери — Кравчина. Он только что расправился с гусем и теперь, откинувшись к стенке, икал.
— Та ты на, выпей, — совал ему под нос расписной ковшик с вином захмелевший Степан Матвеевич. — Мы с тобой, зятёк, стало быть, власть. Выпей, выпей!
Григорию надоело отводить руку тестя, и он, взяв ковшик, пил большими глотками. Икота прекратилась. Кравчина, посидев ещё немного, вышел во двор.
Светила луна, и все небо вызвездило. Он прошёл дорожкой к длинному флигелю, откуда доносились голоса казаков из конвойной сотни.
Уже взявшись за ручку двери, Кравчина неожиданно обратил внимание на две фигуры, кравшиеся к дому. Он притаился и принялся наблюдать.
«Если казаки из охраны, то зачем они держатся так сторожко?»
Издали было видно, что неизвестные двинулись к кустам. Когда передний попал в полосу света, льющуюся из открытого окна, Кравчина чуть не вскрикнул. Он узнал своего соседа и старого врага Андрея Коваля. «Так вот кто это! — замер Григорий. — И что ему, вражине, тут надо? А вдруг они не одни, а со всей своей шайкой?»
И на лбу кореновского атамана выступил холодный пот. Осторожно, стараясь не скрипнуть, Кравчина открыл дверь, вошёл в накуренную людскую. Коротко рассказал о встрече.
— За оружие и выходьте без шума, — приказал бородатый хорунжий. — Очепляйте кусты, мы их живьём возьмём!
Через минуту флигель опустел. Бесшумно оцепив кустарники, казаки начали сужать кольцо. В глубине затрещала сухая ветка. Кравчина шепнул бородачу:
— Там!
— Эй, Коваль, выходь!
В кустах догадались, что окружены. Грянуло два выстрела. Как подкошенный упал бородач и шедший справа от него казак. Остальные^ бросились на выстрелы, и два человеческих клубка, ломая ветки, выкатились на дорожку и забарахтались в траве.
На шум и выстрелы из горницы выбежали гости. Вдруг один клубок тел распался, а отбросивший их быстро пересёк двор и, перемахнув плетень, скрылся в лесу.
— Ушел! Ушел! — закричало несколько голосов.
Человек шесть казаков бросились вдогонку.
Другие навалились на оставшегося, стали вязать его.
Кто‑то зажёг факел. Его прыгающие отсветы заскользили по лицу связанного. Кравчина облегчённо вздохнул — он узнал Коваля.
— Кто ты такой? — грозно спросил Котлярев–ский.
Он подошёл к пойманному, которого держали за плечи два казака.
Связанный молчал.
— Это, Тимофей Терентьевич, друг бунтовщика Малова и сам бунтовщик Андреи Коваль, услужливо подсказал Кравчина, — родом он наш, кореновский.
Ноздри атамана гневно раздулись.
— Добре! А ну, хлопцы, — повернулся он к конвойным. — берегите его как зеницу ока. После я сам с ним побеседую. А сейчас, господа старшины, гулять пойдемте…
Ночь близилась к концу, и гости давно уже спали, когда в мазанку, охраняемую четырьмя казаками, вошёл наказной атаман. Избитый и окровавленный Коваль лежал на земляном полу. Он открыл мутные глаза, посмотрел на Котляревского.
— Посвети! — приказал тот.
Кто‑то поднёс факел к лицу лежащего. Два казака подняли Андрея, прислонили к стенке. Затекшие руки резала верёвка.