Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

«Ты бы любил меня точно так же, если бы это было не так», — отвечала она.

Совместная супружеская жизнь началась в Лондоне. Как только Арчи вернулся в Англию, Агата с охотничьей страстью принялась искать дом. В двадцативосьмилетнем возрасте она наконец оставила Эшфилд, сменив его на квартиру за две с половиной гинеи в неделю в Сент-Джонс-Вуд, на Нортуик-террас, где стояла кровать «с огромными, просто-таки железными комьями в матрасе». Хотя денег у четы Кристи было совсем мало, им даже в голову не приходило обойтись без прислуги: за Арчи ухаживал его денщик Бартлет, а общее руководство хозяйством осуществляла миссис Вудз, которая «серьезно относилась к приготовлению еды» и выдавала советы. Она была одной из тех всезнающих и уверенных в себе женщин, которым Агата никогда не умела противиться. «Торговец рыбой опять надул вас, милая», — говорила миссис Вудз никогда в жизни не покупавшей прежде продуктов Агате, когда та возвращалась со своей дамской корзиночкой из второсортного гастрономического магазина.

Однако Агата быстро училась. Ей нравилось учиться: она получала удовольствие, бегая по магазинам в поисках свежей рыбы и сочных апельсинов, с энтузиазмом брала уроки стенографии и счетоводства (что могло когда-нибудь зачем-нибудь пригодиться); ей нравилось быть женой. Даже бедность была забавна. В некотором роде. Агата представляла себя и Арчи парой, весьма похожей на ту, которую впоследствии описала в своем втором романе «Тайный враг» — герои в конце книги женятся. Томми — отставной солдат, Таппенс — бывшая сотрудница Добровольческого медицинского отряда. Их жизнерадостность не умаляет даже тот факт, что он безработный, а она, чей внешний вид являет собой «отважную потугу на элегантность», вынуждена удовлетворять свой «вызывающе хороший аппетит» обедами, состоящими из плюшек.

Так или иначе, в 1918 году Агата и не помышляла о том, чтобы написать вторую книгу, поскольку первая — «Таинственное происшествие в Стайлсе» — была с порога отвергнута. Несколько издателей, в том числе «Метуэн», а также «Ходдер энд Стаутон»,[126] вернули ей рукопись. Как они потом рвали на себе волосы, можно лишь воображать, хотя кто-то из них, вероятно, уже тогда, невзирая на все несовершенства текста, увидел и взял на заметку незаурядное умение молодой женщины плести сюжет и делать его исключительно доходчивым и увлекательным, но обманчивая простота книг Агаты Кристи навсегда останется причиной, по которой ее недооценивали. В «Автобиографии» она признавалась, что «не рассчитывала на успех», и в своей обычной манере слегка иронизировала над своим сочинительством. И это было искренно: всерьез она думала о себе лишь как о любительнице, которая время от времени писала что-нибудь, что захватывало ее воображение, — музыкальную пьеску, стихотворение, детективный рассказ. Тем не менее, что касается «Стайлса», сдаваться она не собиралась и в конце концов отправила рукопись Джону Лейну в «Бодли хед».

Но прежде всего, и это всегда оставалось главным, она была женой Арчи. Джентльмены, как ее учили всю жизнь, требуют немалых забот. На исходе войны положение с продовольствием было тяжелым (в «Автобиографии» Агата вспоминает, как удивился Арчи, увидев, с какой жадностью она набросилась на принесенный им в пайке огромный говяжий окорок), однако она очень старалась воспроизводить в меру возможностей деликатесы, рецепты которых содержались в Клариной «кулинарной книге» («апельсин и лимон положить на горячие ломтики бекона, который должен быть к тому времени готов…»). Агата посещала кулинарные курсы и училась готовить для мужа. К несчастью, длинный тощий Арчи не мог даже смотреть на Агатину стряпню, когда приходил из министерства, и приготовленное ею пышное суфле медленно оседало, потому что Арчи страдал желудочными болями, от которых корчился, катаясь по кровати, а потом вдруг требовал светлой патоки. Сама Агата всегда была здоровой, и подобная хрупкость даже трогала ее в Арчи, но формы, какие та принимала, озадачивали ее. С Уайтхолла он неизменно приходил домой в одном и том же состоянии. Послевоенная реальность оказалась тем, к чему Агата не была подготовлена.

Вдали от Торки она чувствовала себя немного потерянной. Почти все, кого она знала, жили в Девоне, а ее единственная лондонская подруга — Нэн Уоттс, невестка Мэдж, которая в 1912 году вышла замуж за Хьюго Поллока, к тому времени покинувшего ее, — была настолько богаче, что их общение казалось невозможным, хотя в конце концов Агата все же навестила Нэн в ее доме в Челси.[127] Не то чтобы Агата так уж нуждалась в друзьях. Она была не из тех женщин, которые обожают часами сидеть и болтать с другими женами. Несмотря на то что ей нравилось играть в создание семейного очага, «она презирала „женщин-семьянинок“ (в чем сама призналась в „Неоконченном портрете“), целиком поглощенных детьми, слугами и домашним хозяйством». Ей требовалось, чтобы Арчи был товарищем, его дружба была для нее бесценна и казалась волшебством. Но он работал днями напролет, а ей эти дни надо было чем-то заполнять. Агата всегда любила, чтобы у нее было достаточно неторопливо текущего свободного времени. В этом пространстве покоя и тишины оживало ее воображение. Но размышлять и фантазировать она привыкла в пределах эшфилдского ландшафта с его холмами, окруженными морем, а не на хмурых после войны улицах района Сент-Джонс-Вуд.[128]

Теперь Лондон был совсем не тот, каким она помнила его по детству, когда навещала своих бабушек в Бейсуотере и Илинге. Тогда она, как «Джейн Марпл, бело-розовая любознательная девочка», катила по его улицам в четырехколесном экипаже и глазела на фарфор, выставленный в витринах «Арми энд нейви». Теперь Агата не выглядывала больше из-за оконных шторок. Даже ходить по улицам пешком и посещать магазины было для нее в новинку. Необычностью поражали также безликость, анонимность людских толп, грубые голоса. Торкийская жизнь была теплой, привычной, упорядоченной; там Агата знала всех или по крайней мере знала людей, которые знали остальных; там она была «мисс Агатой», «мисс Миллер» со всеми вытекающими последствиями. «Миссис Кристи» стала кем-то другим, ей самой неизвестным, половиной пары, но в то же время — как замужняя женщина — и самостоятельной личностью. Свобода нервировала. Позднее Агата описала день, когда было объявлено об окончании войны: после урока стенографии она

«…вышла на улицу и побрела словно в тумане. И здесь меня поджидало самое невероятное зрелище. До сих пор вспоминаю его даже с каким-то страхом. Повсюду на улицах танцевали женщины… Страшноватое впечатление. Если бы возле этих женщин появились немцы, женщины наверняка разорвали бы их на куски. Некоторые из них, помнится, шатались и вопили — полагаю, они действительно были пьяны, но казались пьяными все».[129]